Великий полдень. Роман

Папа всегда дружил со спортом. У себя в Деревне он первым делом заложил крытый теннисный корт, атлетический зал с сауной и бассейн. Потом вблизи Москва-реки разбили площадку для городков, а также насыпали крутой холм с изощренной трассой для горных лыж и построили удобный подъемник. Вкупе с хорошо организованной рыбалкой и охотой это входило в добротный джентльменский набор развлечений – летних и зимних. Мама от него не отставала: прекрасно стояла на лыжах, метко стреляла и умело управлялась с удочкой, а в чем-то даже опережала Папу, например, по собственному почину занялась верховой ездой, гольфом и дельтапланеризмом. Старалась приобщить детей и нас с Наташей.

Под горкой чинно прогуливались наши старички. Тут же стоял стол с кипящим самоваром. Мы с Папой улыбнулись, глядя, как вдовый дедушка Филипп вливает в горячий чай ямайский ром и бойко ухаживает за старушками.

– Может, попробуешь на лыжах, батя? – предложил Папа родителю.

– И попробую, – запетушился старичок. – Думаешь, Папа, ты один у нас такой крутой?

Я вспрыгнул на подножку проплывающего мимо подъемника и поехал вверх. Мимо по склону пронеслись на лыжах Майя и Альга, а за ними «медсестра» и даже горбатый доктор с трубкой в зубах. Наташа уже была внизу у самой реки и сигналила мне поднятыми скрещенными палками. Как жаль, что дети остались дома!

Пока я поднимался на гору, мне пришло в голову, что если Майя вдруг заведет со мной разговор о записке или, того больше, начнет подтрунивать надо мной в присутствии Альги я легко смогу обернуть все в шутку. Разве такая прекрасная девушка не достойна всяческой любви? Достойна. Вот, значит, желая поинтриговать, я и констатировал эту очевидность на правах старинного знакомого, который ее еще ребенком на руках носил и т.д. и т.п. Однако, все, в том числе Майя, были увлечены лишь спусками и подъемами. Лишь Папа, как обычно, то и дело отъезжал в сторонку, брал из рук прохлаждавшегося под елкой человека мобильный телефон и вел свои всегдашние переговоры. Старички, естественно, наблюдали. Я поглядывал в сторону девушек, но те обращали на меня внимание лишь тогда, когда мне случалось кубарем катится вниз, да и то не всегда. Примерно через час я изрядно вывалялся в снегу, устал и уже посматривал на стол с закусками. Внизу, под горой, Майя оказалась рядом. Она легко вспрыгнула на сидение подъемника, а я, забыв про усталость, машинально скакнул на следующее.

Мы медленно потащились вверх, болтая ногами с лыжи, и, улыбаясь, смотрели друг другу в глаза. Взгляд ее показался мне таким спокойным, приветливым и естественным, полным хрустальной голубизны, что случай с запиской стал казаться вообще не существовавшим. Жаль, что я порвал записку. Можно было бы снова подсунуть ее. Например, вложить в рукавицу. Это было бы забавно – своеобразная игра?диалог.

Но когда мы вдвоем оказались на вершине холма, играть во что бы то ни было мне расхотелось. Мы уже не смотрели друг другу в глаза. Мы молчали. И улыбка на ее губах едва-едва виднелась. Я чувствовал, что между нами что-то происходит. Возможно, это только мне так казалось. Но девушка почему-то медлила съезжать с горы.

– Теперь у тебя в Москве собственные апартаменты, – сказал я, лишь бы не молчать.

Она пожала плечами. Потом сняла кепочку и, встряхнув белокурыми волосами, снова надела.

– Можно зайти к тебе в гости? – спросил я.

– Конечно, – почти с удивлением ответила она.

– Прямо завтра?

– Да, – выдохнула она и, оттолкнувшись палками, полетела вниз.

– Как самочувствие? – поинтересовался у меня доктор. Он выгрузился на вершину холма с подругой «медсестрой», которая тут же полетела следом за Майей.

– Кажется, пора сушить лыжи, – сказал я, взяв понюшку табаку. – Разве за ними угонишься.

– А ну попробуем! – предложил доктор, выпуская из трубки пышные клубы табачного дыма, и задористо подтолкнул меня плечом.

Хороший мужик наш доктор, подумалось мне, и мы вместе погнались за девушками.

Девушек мы не догнали, но зато подрулили к столу, где как раз появился свежий самовар и блюдо с горячими булками.

Доктор взял меня за руку.

– Прекрасный пульс, – сказал он. – Как насчет чая с ромом?

– Поменьше чая, побольше рома! – улыбнулся я.

Доктор тоже улыбнулся.

Тут я вспомнил, что жена говорила о моем обыкновении к месту и не к месту улыбаться, и решил следить за собой, чтобы улыбаться не так часто, дабы, чего доброго, и в самом деле не производить на людей соответствующего впечатления.

Мы воткнули в снег лыжи и палки и взяли чашки с чаем. Прихлебывая, мы смотрели на Папу, который в очередной раз вел переговоры по своему мобильному телефону.

– По-моему, наш Папа становится немного мизантропом, – ни с того, ни с сего сказал доктор. – Как-то неадекватно себя ведет.

– Значит, и ты заметил, доктор? – покачал я головой.

– Как же тут не заметить. Портится у него характеришка, портится.

– Специфика работы. Ничего не поделаешь.

– Почему же не поделаешь? – оживился доктор. – Во всякой области есть свои специалисты.

И к чему он это сказал, удивился я про себя. Что за странная фраза? Мне сделалось как-то неловко, и, не зная, что сказать, я стал смущенно отламывать от булочки кусочки и кидать их в рот.

– Говорят, с ним вообще стало очень трудно договариваться, – продолжал доктор. – Эдак он нам всем жизнь осложнит.

Я все еще не понимал, к чему он клонит.

– Может быть, у тебя другое мнение? – спросил доктор.

Я не знал, что сказать.

– Говорят, он устраивает для нее, – указал он бородой в сторону Альги, – особые апартаменты на самом пике Москвы. Ты не знал? Да-да, специально для нее, для Альги!

– Нет, не знал, – пробормотал я. – И что с того?

– Нет, конечно, ничего особенного. Только за Маму обидно. Нехорошо. Она такая добрая, заботливая, человечная. Столько для всех нас сделала. Мы ее все любим, верно?

– Ну так ты скажи ему об этом, – предложил я. – Покритикуй. Постыди, что ли.

– Сам критикуй, – усмехнулся доктор. – И стыди.

– Кажется, у него это не впервые, – пожал я плечами. – Я имею в виду его прежние увлечения, – и простодушно добавил, – тебе-то, кажется, не трудно его понять

Доктор от души расхохотался.

– Ну, – проговорил он, давясь смехом, – если говорить обо мне, то я, как тебе известно, общаюсь лишь медсестрами. К тому же не обманываю Маму.

– Что же, ему тоже только с медсестрами общаться?

Доктор развеселился еще пуще, но потом в одну секунду посерьезнел. Он взял меня под руку и отвел подальше от стола, вокруг которого стали собираться наши старички.

– Знаешь, – уже совершенно серьезно продолжал он, – некоторые самолюбивые мужчины, достигая определенного возраста и положения, иногда склонны, что называется, зацикливаться на особого рода сверхценных идеях.

– Каких еще идеях? – все больше удивляясь обороту нашего разговора, воскликнул я.

– Господи, Серж, ты настоящий ребенок. Ну конечно, ты весь в своих эпохальных проектах, вынашиваешь разумное, доброе, вечное…

– Ничего я не вынашиваю.

– Как не вынашиваешь? Конечно, вынашиваешь. Того и гляди снова удивишь нас чем-нибудь грандиозным. Тебе, конечно, невдомек, о чем я толкую.