Судьбы людские. Любимый Иркутск

Славка поперхнулся.

«Вместо пожизненного срока за убийство двоих, пусть и негодяев, что ожидаемо, свобода – это фантастика. Это же нереально. Это какая-то сказка. Неужели это происходит со мной? Как такое может быть? Непостижимо».

Славка заплакал горькими слезами. Он не мог сдержаться. Он плакал и причитал, как молитву, как мантру, как заклинание:

– Спасибо, Сергей Анатольевич. Спасибо, гражданин начальник. Спасибо. Я скоро смогу увидеть свою маму. Она, только она ждет меня. Она меня любит. Какое чудо. Я не мог ожидать подобного исхода событий. Спасибо, спасибо, спасибо.

– Не за что пока меня благодарить. Слава, жизнь в колонии тебя не сломала. Но надломила, это точно. Ты стал злым и неоправданно вспыльчивым. Ты можешь вспыхнуть и загореться в одно мгновение. Может быть, на зоне такая реакция сродни защитной. Но на свободе таким быть нельзя. Попомни мои слова, сынок. Дай тебе Бог счастья и настоящей любви.

Заказал письмо грамотею

Вернемся немного назад пво времени. В рутинной жизни сидельцев, кроме телевизора, были и другие развлечения. Я уже упоминал переписку с заочницами.

Теперь раскроем эту тему поподробнее. Ведь она сыграла в жизни Филипка главную роль.

Чтобы заполнить тягучее время отсидки, зэки зачастую вступают в переписку с незнакомыми женщинами. Зачем им это нужно?

Во-первых, тоска по женскому теплу не дает покоя мужикам. И времени для переписки хоть отбавляй.

Во-вторых, если говорить о современности с сотиками и интернетом, то зэки ждут обнаженных изображений своих заох (заочниц) на смартфоны. Во времена отсидки Филипка интернета еще не было. Поэтому этот пункт отпадает, т. к. он актуален только для сегодняшнего дня.

В-третьих, заоха может делать денежные переводы. А это бесценно. Можно в местном магазинчике отовариваться жратвой, сигаретами.

В-четвертых, на своей заочной пассии можно жениться. Она будет приезжать к тебе на свидания, носить передачки. Это вообще высший пилотаж.

Правда, от заочных отношений практически не бывает ничего хорошего, в первую очередь для женщин. Браки распадаются почти сразу после освобождения мужчины из зоны. К заохам, как правило, относятся легко. Они нужны только на период отсидки, по крайней мере в большинстве случаев. Сидельцы нередко обмениваются их адресами, фотографиями.

Зачем нужны такие отношения женщинам, надо спрашивать у них. Может быть, от безысходности серых будней и отсутствия какого-либо мало-мальского праздника для души и для изнывающего, тоскующего без мужских ласк женского тела. Может быть еще чего.

Но у нашего Филипка была совсем другая история. Она в корне отличалась от описанной мною выше. Она была сродни той, из старинного романа.

В их отряде был грамотей – Ромка Лаптев с погонялом Профессор. Он мотал срок за мошенничество. Был он человек образованный, с высоким интеллектом. Он закончил Иркутский политех и через год попался на какой-то афере. Если к Славке на свиданку могла приехать мама, она и передачки направляла единственному сыну, то от Ромки родители отреклись. Они из профессорско-преподавательского состава. Их карьере такой сынок только мешал. Да и не нужен он им был никогда. Они погрязли в своих доцентских научных делах по самые уши.

Ромка в колонии был востребован на все 299 процентов. Он диктовал любовные письма для зэков, вставляя в тексты стихи Пушкина. От этих писем женщины млели. Многие из них никогда в своей жизни не слышали в свой адрес столько теплых и поэтичных слов. Им хотелось верить, и они верили, что эти слова звучат в их адрес искренне, от всего сердца. Многие из-за этого попадались в ловушки. Их разводили на бабки, выкачивали все их возможности, а потом банально и просто забывали.

«Без лоха жизнь плоха», – пошучивали бывалые сидельцы.

По средам в вечернее время грамотей проводил коллективные занятия с зэками по написанию любовных писем своим заочницам. Многие из молодых сидельцев и двух слов не могли связать. А общаться с женским полом ох как охота. Сейчас такие уроки назвали бы мастер-классом. А тогда Профессор просто сочинял тексты, а зэки их старательно записывали. А потом отправляли письма возлюбленным. Тиражировали тексты и менялись на сигареты, сало или другие нужные вещи с заключенными из других отрядов, где грамотеев не было и в помине.

Приведу пример одного такого занятия.

– Так, пишем: «Дорогая моя и любимая», дальше каждый вставляет свое имя, – начал свой урок грамотей Ромка Лаптев по кличке Профессор, почесывая клешней свою лысеющую репу.

Заскрипели авторучки, зэки старательно выводили буквы, соединяя их в слова. Каждый старался, как первоклассник.

– Слышь, профессор, а дятел Кулибердыев, мой сосед, написал имя Нурик. Он вообще получается тупорылый баран.

– Сам ты дятэл и баран, Сика. Провессар сказаль писат дальша свое имя. Я Нурик, панимашь, вот я писаль имя. Я же не Сика, понымашь. Нурик я, Нурик, че тут нэпонатного?

– Балбес ты, Нурик, чурка неотесанная. Каждый пишет имя своей женщины. Че тут непонятного? Ты че, Нурику письмо пишешь? Нурику в любви признаешься? Дебил ты конченый!

– Э, Чика, зачэм слэва абыдны гаваришь. Наша зона интернацианальный. Нильзя нацианальные мэншинства абыжат.

– Ладно, Хулибердыев, тебе хорохориться. Будешь мужикам любовные письма писать, быстро сексуальным меньшинством сделаешься. Кукареку-у-у. Кукареку-у-у. Кукареку-у-у.

Все ученики зашлись в истошном ржании. Ну прямо как жеребцы. Нурик нахмурился и замолчал, сверкая глазами. Он искоса и с обидой поглядывал на своего обидчика – Чику.

– Пацаны, харэ ржать. Давайте продолжим писать маляву, – прервал этот ураган смеха профессор Ромка. – «Целая вечность тянулась в ожидании твоего, моя любимая, ответного письма. Наконец я его получил. Ты спрашиваешь, за что я сижу? Я расскажу тебе свою грустную историю. Я боевой десантник, служил в горячей точке (где точно, сказать не могу, это военная тайна). Каждый день, рискуя своей жизнью, я отстаивал интересы нашей Родины. Во время отдыха в кишлаке местные шурави украли у меня автомат. Из-за этого, несмотря на то что я ранее был представлен к боевому ордену, меня отдали под трибунал. Хотя пацаны, разгромив на следующий день банду душманов, принесли взамен утраченного восемь таких же автоматов. Но наш замполит Шестеркин был на меня зол за то, что я отправил его на три буквы, когда он, не давая нам отдохнуть после боя, зазывал всех солдат на политинформацию. Вот он и воспользовался случаем, чтобы отомстить и подставить меня».

Скрип перьев заглушили всхлипывания. Плакал по-детски наивный Нурик Кулибердыев:

– Какой казол этот Шыстеркин. Зачэм хароший пацан трибуналь отдаль. Вах-вах-вах, какой казол. Разви так можна?

Пацаны снова зашлись хохотом. Они потешались над откровенной наивностью азиата Нурика Кулибердыева. А грамотей продолжил дальше диктовать текст:

– «Дорогая, я никак не могу забыть твой завораживающий взгляд, которым ты смотришь на меня с фотографии. Это взгляд богини, даровавшей мне надежду на любовь. Которая придала мне сил жить дальше и преодолевать все тяготы и лишения неволи. Твои письма согревают мне душу. Мое сердце оттаивает, даже когда на улице сорокаградусный мороз, а мы валим лес в непроходимой тайге. Любимая, здесь в магазинчике есть сигареты, а мне их не на что купить. Если сможешь, пришли мне немного денег. Это будет очень кстати. Я в долгу не останусь. Я буду любить тебя всю свою жизнь. Ты будешь счастливой».

– Э, какой хароший дэвушка. Дажи дэнэг ей нэ жалко. Я ее вапще палубиль ужэ. Таких лудэй паискать еще нада. А он тут ужэ есть. Ах, какой дэвушка, какой красавыц, – восхищенно бормотал добродушный балбес Нурик.

– Слышь, ты, чурка, заткнись нах. Не мешай писать. Это мы только просим денег, а дадут или нет, это еще бабушка надвое сказала. Это еще не свершившийся факт, – снова приземлил джигита саркастичный и грубый зэк Сика.

И все продолжалось в том же духе. И смех и грех.

Но наш Филипок, в отличие от других заключенных, по-серьезному переписывался с девушкой из Тайшета. Географически она была почти рядом. Их разделял 271 километр. А объединяло многое. А начиналось все так.

Как-то вечером в бараке профессор зачитывал имена и адреса будущих возможных заочниц. Славка услышал адрес Тайшет и имя Анюта. Это же чудо. Он затрепетал невероятным образом, обалдел. А потом обомлел. Сердце его ускоренно забилось в предчувствии чего-то необыкновенного. Он отобрал у грамотея Ромки Лаптева газету. Здесь, в помятом источнике будущего счастья, на последней странице, в объявлении о знакомствах была маленькая заметка: «Стройная, голубоглазая девушка Анюта, студентка, незаконченное высшее медицинское образование, познакомится с надежным парнем без вредных привычек для длительных и серьезных отношений». И далее ее адрес: г. Тайшет…

«Моя девушка Анюта, ну, из-за которой я сижу, тоже стройная и голубоглазая. Она студентка мединститута и тоже родом из Тайшета. Что это? Подарок судьбы или случайное совпадение? Нет, таких случайностей быть не может», – подумал Слава и аккуратно вырвал текст объявления, чтобы тот никому из обитателей их барака никогда не попался на глаза.

Зэки смотрели на Филипка и посмеивались. Мол, что за конспирация такая? Штирлиц тут нашелся!

Славку переполняли чувства, он в своем сознании снова видел ту девушку, брошенную насильниками в кустах палисадника у Драмтеатра в городе Иркутске три года назад. Он видел сначала ее остекленевшие от ужаса голубые глаза. Он снова видел ее обнаженную, упругую девичью грудь. Потом перед ним засияли лазурным светом лучики ее сапфирового взгляда. Глаз такой голубизны он еще никогда не встречал. Потом он услышал ее крик в адрес ментов, бесцеремонно скрутивших Славку: «Отпустите его, я не позволю, я его не отдам». И что-то еще, звучащее в этом роде. При этом он видел испуг в глазах Анюты. Она испугалась за него, за почти незнакомого парня, Филипка.

После отбоя в темноте наш герой сел писать письмо Анюте. Свет от раскачиваемого ветром уличного фонаря периодически наезжал на шконку Вячеслава, вырывая из власти ночи огрызок бумаги – будущей малявы. Славка, как тот фонарь, тоже метался в периодически выскакиваемых образах и мыслях о той девушке, которую он видел всего несколько минут. В которую успел влюбиться и из-за которой попал на эту зону.

– Филипок, пойдем в каптерку. Там есть свет. Там я тебе помогу составить текст малявы. Я напишу тебе все, что ты только пожелаешь. За это возьму с тебя две пачки болгарских сигарет Opal, которые в передачке тебе отправила мама.

– Хорошо, Рома, пойдем. Для меня очень важно написать это первое письмо. Только писать я буду своей рукой. Ты мне только поможешь с содержанием письма. Умеешь ты правильно сказать то, что у меня на душе, то, что я словами сказать не смогу. Ты же «профессор». Хорошо?

– Лады, бери сигареты и поперли в каптерку работать над письмом. Че тянуть-то. Вместе будем обкашливать текст.

Потом Славка рассказал Ромке всю историю своей любви от начала и до конца. Ничего не скрывая. Он доверился этому пучеглазому ботанику. А куда деваться-то? Тем более что Ромка умел хранить чужие секреты и не слыл в среде зэков болтуном или балаболом. Его за это и уважали. Хоть и не принято в тюремном обществе раскрывать свою душу на показ, но это был особый случай. Да и не был он стремным, этот рассказ. Скрывать-то особенно от любого общества здесь было нечего. Стыдиться тоже не приходилось. Жизнь как жизнь, ничего особенного. Они вместе обсуждали слова и словесные обороты, излагая текст малявы на листочке в клеточку старой школьной тетради. Ромка слямзил ее из библиотеки. Не зря, значит. Вот и пригодилась. Наконец стратегия согласована. Поехали…

«Здравствуй, Анюта. Пишет тебе Слава Филиппов. Может, помнишь Филипка. Три года назад (это было в Иркутске на улице Карла Маркса) в трудную минуту я пришел тебе на помощь. За избиение твоих обидчиков я сижу на зоне в г. Тулун. Если ты меня узнала, ответь мне, пожалуйста. Буду ждать с нетерпением. До свидания. Филипок. Адрес на конверте».

Ромка говорил, что в первом письме много писать не надо:

– Вдруг это совсем другая девушка, не имеющая никакого отношения к той истории. А ты растележишься… И че тогда? Конфуз. Тебе это надо?