Когда не поздно простить

Римма спустилась вниз, проверила рабочий фильтр. Не сработался еще, можно не бояться. До конца смены хватит. Мимо соленаполнителя она прошла к задним воротам, через которые въезжал бульдозер, открыла прорезанную в них дверь, едва отжав намерзлый металл, и вышла наружу.

Дунуло так, что ее шатнуло и едва не повалило наземь.

Мигом все забылось, и Валера, и Петя, и разное другое, и думалось только о том, чтобы скорее спрятаться от этого сумасшедшего ветра.

Подняв толстый воротник бушлата и пряча за ним лицо, Римма по узенькой тропке побежала к сараю. И даже под всеми своими утеплителями чувствовала, как силен мороз, как колет ледяными иглами и жутко, властно впивается в лицо, словно и душу хочет выпить.

Снега не было, но ветер натащил белые пласты, забил переметами тропку к сараю, мешая пройти. Надо было этот снег раскидать, но сейчас не до него. Попросит потом Валеру, тут всего метров двадцать, ему это – пять минут работы. Или ну его, этот снег, здесь чистить необязательно, пусть другая смена бьется.

Но там Любка, ей тоже соль долбить, а значит, нужно будет почистить. Любку Римма жалела, она хорошая. Не то что Светка или эта кобра, Жанка…

Но это – потом, потом. Сперва – соль.

Пробежав рысью, несмотря на возраст и переметы, все двадцать метров, Римма вскочила в сарай. Главное, спрятаться от ветра. Мороз сам по себе ее не страшил. Но ветер… Ох, ветер.

– Обалдеть! – выдохнула она, еще ничего толком не разглядев со света.

Ей никто не ответил, и она, щурясь сквозь очки, быстро изучила ситуацию.

Ситуация была скорбная.

На куче соли, похожей на замерзшую слоновью тушу, высился Михалыч и бил ее сверху ломом, как тараном.

При обычном морозе такими ударами он откалывал бы по трети ведра за раз. Сейчас же, высекая острое, злое крошево, едва отбивал кусочки в мелкий гравий величиной. И сколько нужно таких кусочков на шесть ведер?

День будешь долбить.

В уголке, подальше от опасного лома, которым размахивал Михалыч, примостился Костик с киркой в руках. Он тихонько тюкал острым клювом перед собой, больше заботясь о том, чтобы не покалечиться, нежели о том, чтобы нарубить побольше соли. Добывал он, понятно, смехотворную чепуху и ждал только Валеру, чтобы сменить его и укрыться в теплой дежурке.

Но Валеры не было.

Не было!

Разговаривая наверху по телефону и одеваясь, Римма неосознанно, но обдуманно тянула время. Готовила себе подарок: прийти и увидеть Валеру. И потому давала ему время опередить себя, доставить ей маленькую, но такую необходимую сейчас радость.

Когда внизу проверяла фильтр, хотела заглянуть в дежурку. Убедиться, что Валеры там нет. Но не стала. Из простой осторожности. Боялась, что, увидев его, не сдержится, вскочит и наговорит грубостей. А ругаться не хотелось. Опять же, верила ему. Сказал, что придет, значит, должен прийти. То, что он ничего не сказал, а лишь невнятно мотнул головой, она в расчет не брала. Дал же понять, что придет. Достаточно.

Оказалось, не достаточно. Не пришел.

«Нет его, – с мгновенным приливом бешенства, и почему-то душевной слабости подумала Римма, – бросил меня тут…»

В порыве злости ей хотелось немедленно побежать обратно и всыпать ему там от души – давно накопилось. И за пьянки его, и вообще: от рук стал отбиваться.

Но сдержала себя. Знала, Михалыч наблюдает за ней в три глаза. Отлично понимая ее состояние, он как раз и ждет, что она будет делать. Надо же будет рассказать потом своим! А рассказать он любил, ох, как любил! Хлебом не корми, дай языком потрепать.

И Костик, сопля эта, косится. Ждет, как поступит Римма, женщина грозная, которую он, вообще-то, побаивался. Тем более рад будет ее посрамлению!

И Римма поступила мудро.

– Ну и мороз! – шумно, с радостным изумлением, закричала она. – Думала, не добегу. Замерзну по дороге.

– Жмет! – откликнулся Михалыч.

Хакнув, он выпрямился и с силой опустил лом. Но лом, жалобно звякнув и скользнув по краю скола, ничего не отбил и сильно дернул Михалыча за собой. Ругнувшись и едва удержав равновесие, тот снова поднял лом и снова ударил. Но за Риммой следить не переставал. Еще бы!

– Давно такого не было! – не умолкала она.

– Ага, – снова хакнув и ударив, отвечал Михалыч.

И – глазок в ее сторону. Заинтересованный.

Что будет делать?

– Валера не пришел еще? – невинным голосом спросила Римма, выбирая себе лопату.

– Нету! – хакнул в ответ Михалыч.

– Сейчас подойдет, – сказала Римма.

Уверенно сказала, убеждая в первую очередь себя. И даже поверила, что и вправду – придет.

Ну, что тут, десяти минут еще не прошло. А ему плохо. Пока соберется, да пока выберется. Может, рукавицы ищет. Или котел настраивает: пар вверх полез или наоборот, вниз. За паром этим всегда следить надо.

В общем, не из-за чего волноваться. И если бы не следящий глазок Михалыча, Римма чувствовала бы себя почти спокойно.

Но Михалыч – бдил. И потому Римма не могла успокоиться и дальним слухом слушала: не брякнула ли дверь, не скрипнут ли шаги?

Не брякало и не скрипело. Лишь гудел ветер за тонкой дощатой стенкой, да шуршала и звенела кольцами старая брезентовая ширма, заменявшая ворота.

Римма выбрала себе лопату, штыковую, с короткой ручкой, и отошла в уголок, подальше от Михалыча с его ломом. Если вырвется из рук – убьет! Пригнувшись, острием лопаты Римма быстро и сноровисто принялась скрести пологую стенку соли, как бы стачивая ее.

Соль посыпалась тоненькой, сиротской, струйкой. Эдак всю жизнь можно скрести, ничего не наскребешь. Но Римма старалась сильно, пряча за работой волнение, и все-таки что-то там выскребала.

Работа пошла. Михалыч хакал и колотил своим ломом. Костик тюкал киркой, едва подымая ее на уровень груди. Со стороны казалось, что не он бьет киркой, а она качает его взад-вперед. Римма по-мышиному скребла лопатой, радуясь, когда струйка становилась чуть толще и насыпалась внизу муравьиным холмиком.

– Ты бы тоже взял лопату! – крикнула она Костику.

Излишне жизнерадостно кричала, это даже она сама почувствовала. Мимоходом покосившись на Михалыча, убедилась – смотрит. Смотрит, старый козел, не отстает. И что ты ему скажешь?

А ведь он молчать не будет. Кто-кто, а этот никогда не промолчит.

– Не, – отозвался Костик, – я лучше так.

– Зря, – сказала Римма. – Лопатой удобней.

И замолчала, не зная, что еще говорить. Да и не хотела говорить, потому что и так было все понятно.

Валера не шел. Вот и все. И кого она тут обманывает?