Из письма матери от 26 декабря 1900 года житейская неустроенность Ленина и неопределённость перспектив проглядывают ещё острее:
«…Я ездил на днях в Вену (на самом деле – в Лейпциг для окончательного редактирования первого номера „Искры“. – С.К.) и с удовольствием прокатился после нескольких недель сидения. Но только зима неприятная – без снега. В сущности, даже и зимы-то никакой нет, а так какая-то дрянненькая осень, мокроть стоит… Надоедает слякоть и с удовольствием вспоминаешь о настоящей русской зиме, о санном пути, о морозном чистом воздухе. Я провожу первую зиму за границей, первую совсем не похожую на зиму зиму…
Живу я по-старому, довольно одиноко и…, к сожалению, довольно бестолково. Надеюсь наладить свои занятия систематичнее, да как-то не удаётся. Вот с весны это уже наверное пойдёт иначе, и я влезу „в колею“. Пометавшись после шушенского сидения по России и по Европе, я теперь соскучился по мирной книжной работе, и только непривычность заграничной обстановки мешает мне хорошенько за неё взяться»[258 - Ленин В. И. ПСС. Т. 55, с. 197–198.].
А через три дня состоялось «историческое» ночное собрание с Потресовым, Засулич и Струве… И оно тонус Ленину, как мы знаем, не подняло…
Выручало то, что надо было много работать. Как писал он матери в письме от 20 февраля 1901 года: «Я вполне здоров, – должно быть оттого, что сравнительно много бегаю и мало сижу…»
В том же письме он сообщал:
«На днях кончился здесь карнавал. Я первый раз видел последний день карнавала за границей – процессии ряженых на улице, повальное дурачество, тучи конфетти (мелкие кусочки цветной бумаги), бросаемых в лицо, бумажные змейки и пр. и пр. Умеют здесь публично, на улицах веселиться!»[259 - Ленин В. И. ПСС. Т. 55, с. 203.]
В шумной карнавальной толпе ему было, надо полагать, ещё более одиноко, но он, как видим, всё же бродил в этой толпе. Пусть на чужом пиру – но, всё же, какое-то веселье…
К тому же, приближался конец срока ссылки Крупской, и он начинает хлопотать о выдаче ей паспорта для приезда к мужу, для чего пришлось отправиться в настоящую Вену, поскольку в Праге, где он якобы жил, не было российского консульства.
То, как скучал Владимир Ильич по России и по матери видно и из весьма частых – несмотря на большую загруженность – писем ей в тот период. Даже после приезда Крупской, когда в переписку с Россией включилась и она, Ленин писал Марии Александровне достаточно регулярно. Так, 7 июня 1901 года он сообщал, что они устроились хорошо, «своей квартирой», что «Ел. Вас. (тёща. – С.К.) и Надя справляются сами без особого труда – хозяйство здесь гораздо проще…», что «обзаведение мы себе купили из подержанных вещей недорого», и что от своей издательницы М. И. Водовозовой он получил на днях 250 рублей, «так что и с финансовой стороны теперь дела недурны…»
Кто-то устраивал своё маленькое житейское «счастьице», а этот титан духа, ума и действия радовался тому, что получил копеечный, по сути, гонорар, и радовался постольку, поскольку появлялась возможность эффективнее, не отвлекаясь на житейское, работать для революции.
Эх!
Дела действительно налаживались – как партийные, так и житейские… Уже сама Крупская писала 11 июня 1901 года свекрови из Мюнхена в Подольск, что «жизнь понемногу вошла в колею»…
Жили Ульяновы в предместье Мюнхена, где неподалёку был хороший парк, купанье, а до центра ходила электричка. План же уехать на лето в деревню не удался. «Поселяться далеко нельзя, – писала Надежда Константиновна, – т. к. Володе нужно было бы каждый день ездить в город, а это было бы очень утомительно»…
К слову, она сообщала:
«Тут какое-то царство детей. Все к ним так внимательны, и детишки такие славные, здоровые. Я бывала в наших городских школах и невольно сравниваю и нахожу, что детям тут живётся куда лучше».
Спрашивается – что мешало устроить что-то подобное в России? Ведь Россия была потенциально намного богаче Германии, но именно что – «потенциально»! Перевести потенциал в свершения, возможность – в реальность, царизм не мог.
В письмах в Россию – в легальных письмах, конечно, то есть, в тех, которые она писала родственникам, Крупская не могла рассказать – чем же она занята? В том же письме от 11 июня 1901 года есть строки: «Что касается меня, то я занимаюсь совсем мало или, вернее, вовсе не занимаюсь. Куда-то время девается, а куда – неизвестно».
Время действительно «девалось», но – не без толку. После приезда в Мюнхен Надежда Константиновна приняла на себя обязанности секретаря редакции «Искры», а по сути – вообще личного секретаря Ленина. И эту свою основную партийную нагрузку она несла через две эмиграции – до окончательного возвращения в Россию.
Забот хватало – 24 мая 1901 года Ленин извещал московского агента «Искры» Николая Баумана (через четыре года он будет убит черносотенцам во время демонстрации):
«Дела наши плоховаты. Финансы – вовсе швах, Россия не даёт почти ничего. Перевозка – по-прежнему совершенно не налажена и случайна. Вся „тактика“ наша при таких условиях должна быть целиком направлена на то, чтобы: 1) собираемые в России от имени „Искры“ деньги как можно полнее направлять сюда, сводя местные расходы до minimum`а; 2) расходовать деньги исключительно на перевозку, ибо для приёмки у нас уже функционируют сравнительно очень дешёвые, не обременяющие кассу агенты в Пскове и в Полтаве…»[260 - Ленин В. И. ПСС. Т. 46, с. 107.]
Но это уже – дипломатия быстро растущего и мужающего партийного лидера, политического «полководца»: никогда не хвалиться самому, поменьше хвалить других – за исключением тех случаев, когда это полезно для дела, и побольше требовать…
Он вполне имеет право так поступать – он сам от себя требует столько же, сколько от других, и ещё «полстолька»… Он ведь хоть и «полководец», но ещё очень маленькой «армии», да ещё и «армии», разбросанной по Европе и необъятной России. Так что многое приходится делать самому. Приходы в партийную кассу пока невелики – весьма скромные суммы составляются из сотен франков, сотен рублей, а расходы…
Расходы в абсолютных цифрах тоже невелики – по приходу, но нередко превышают приход.
А дело надо делать!
Приведу ряд выдержек из ленинских писем периода становления «Искры», опубликованных в 46-м томе Полного собрания сочинений…
Из письма П. Б. Аксельроду 14 декабря 1900 года из Мюнхена в Цюрих… Неспокойно, видно, было автору письма – он писал его в двенадцатом часу ночи. Да оно и понятно – вот-вот должен был выйти первый номер «Искры», в которую было вложено так много огня ленинской души.
И он писал в ночной чужеземной тишине:
«…Мне, может быть, придётся уехать (в Лейпциг. – С.К.) на время перед выходом газеты, чтобы рассовать разные мелочи (мы здорово обсчитались в тысячах букв и выкидываем теперь многое!)…
Напишите – нанимать или лучше только предварительно присмотреть Вам комнату. Спрошу В. И. (Засулич. – С.К.) о Ваших требованиях и начну искать.
Простите за краткость – устал очень и тороплюсь.
Жму крепко руку.
Ваш Petroff»…
Ещё одно письмо П. Б. Аксельроду 24 декабря 1900 года из Мюнхена в Цюрих:
«…Журнал двигается, Г.В. (Плеханов. – С.К.) прислал статью о Струве – всего послано 6 статей…
Skubik’у (латышский социал-демократ Э. П. Скубикис, занимавшийся нелегальной транспортировкой „Искры“. – С.К.) передайте пожалуйста, что его письмо получил, … наш человек уже „там“ и адрес имеет, так что дело, о котором списывались мы с Skubik’ом, исчерпано
Жму крепко руку. Петров».
А вот что Ленин сообщал агенту «Искры» В. П. Ногину 3 января 1901 года из Мюнхена в Лондон:
«Дорогой товарищ! …Очень Вам благодарен за присылку брошюры. Насчёт переправы в данную минуту не можем взять на себя никаких определённых обязательств. Пути у нас теперь налаживаются, но не определилось ещё…»
Опять агенту «Искры» В. П. Ногину – 24 января 1901 года, всё так же из Мюнхена в Лондон:
«Дорогой товарищ! Получил письмо насчёт паспортов… Думаю, иностранный паспорт (для въезда в Россию) удастся достать (болгарский или немецкий), относительно же русского паспорта или хотя бы только бланка, т. е. паспортной книжки чистой, не надеюсь…
О продаже „Революции и контрреволюции“ (присланная Ногиным брошюра. – С.К.) мы запросим те заграничные организации, с которыми у нас есть сношения.
У нас всё дело теперь за перевозкой, которая ест массу денег вследствие новизны дела. Поэтому не могу Вам дать определённого ответа насчёт денежной помощи на фабрикацию паспортов…»
Тогда и начинала подбираться та «головка» партии, которая пройдёт с Лениным от первых номеров «Искры» до первых декретов Советской власти и до первых побед новой России.
Этих молодых ребят – Виктору Ногину в 1901 году было всего 23 года, ожидала непростая, однако напряжённая и большая судьба. Тот же В. П. Ногин (1878–1924), сын приказчика, окончивший в 1892 году городское училище в тверском Калязине, пришёл в партию в 1898 году, работал с Лениным, но после поражения революции 1905 года отошёл на полуменьшевистские позиции. Накануне Октября 1917 года Ногин вернулся к большевикам, 8 ноября 1917 года был назначен первым наркомом по делам торговли и промышленности РСФСР. Он вступал в конфликт с Лениным, выходил из Совнаркома, но, всё же, вошёл в историю как член ленинской «команды».
Честь немалая…
30 января 1901 года Ленин пишет Плеханову из Мюнхена в Женеву:
«Сейчас получил письмо, дорогой Г.В., только что вернувшись с „окончательного“ разговора с Иудой (П. Б. Струве, иначе его Ленин теперь в письмах не величает. – С.К.). Дело слажено, и я страшно недоволен тем, как слажено. Спешу писать Вам, чтобы не утратить свежесть впечатления…
…Если нам суждено и возможно добиться политической гегемонии, то исключительно при помощи политической газеты, … и когда нам с возмутительной наглостью заявляют, что политический отдел нашей газеты не должен конкурировать с политическим предприятием гг. либералов, то наша жалкая роль ясна, как божий день…
…Если большинство выскажется за, – я, конечно, подчинюсь, но только умыв наперёд свои руки».