Русская Америка. Слава и боль русской истории

После тяжеловесного введения сообщалось, что «избрав в роде достойного верноподданного действительного камергера двора моего Николая Резанова, дабы с должным почтением мог он приближаться к самодержавной особе Вашей, желаю, чтобы он подал Вашему его Тензин-кубоскому величеству сию грамоту по надлежащему обряду с истинным уважением…».

Конкретно Александр предлагал «его Тензин-кубоскому величеству» – императору Японии, чтобы «дозволили купечествующему народу моему, а паче жителям Кадьякских, Алеутских и Курильских островов, яко Вам соседственным» приставать «не токмо в Нагасакскую гавань и не токмо одному кораблю, но и многим и в другие гавани с теми избытками, какие Вам благоприятны будут».

Здесь надо заметить, что формально то разрешение на заход русских судов в Японию, о котором шла речь в послании русского царя японскому императору, было дано ещё в конце XVIII века, о чём несколько позже будет рассказано.

Интересен и конец царской грамоты:

«Посылаю при сем Вашему Тензин-кубоскому величеству в дар часы, вделанные в фигуре механического слона, зеркала, мех лисий, вазы костяной работы, ружья, пистолеты и стальные и стеклянные изделия. Все сии вещи выделаны на моих мануфактурах. Хотя оные небольшой стоят цены, я желаю, чтобы они только приятны для Вас были и чтоб в пределах моего государства нашлось что-нибудь Вам угодное».

Царские подарки в материальном исчислении стоили действительно недорого. Но с точки зрения обеспечения перспектив русской торговле в Японии они представляли собой, скорее всего, некий вещественный перечень-«прайс» того, что могла Россия предложить Японии. Ход неглупый…

10(22) июля 1803 года Александр лично утвердил инструкцию Румянцева для Резанова из 23 пунктов. Это была общая инструкция на всю экспедицию, но были там и пункты, касающиеся Японии, составленные в духе мыслей Румянцева.

В августе «Надежда» и «Нева» ушли в плавание, и в виду Сандвичей расстались, Крузенштерн с Резановым направились на Камчатку, а оттуда – в Японию. Прибывшую в Нагасаки 26 сентября (русского стиля) 1804 года «Надежду» встретили там с чрезвычайными предосторожностями. В 10 часов вечера на корабль прибыли чиновники-баниосы. Они без приглашения прошли в кают-компанию, без приглашения сели и без приглашения же закурили трубки. Впрочем, они тут же их изо ртов вынули – от изумления тем, что на путь от Камчатки до Нагасаки русские затратили всего месяц.

Вместе с японцами были и голландцы – внешне к русским лояльные, но их появлением обрадованные вряд ли… Япония в то время находилась в состоянии глухой самоизоляции, длившейся не один век. О причинах этого и о самом этом времени говорится в моей книге 2005 года «Россия и Япония: стравить!». Здесь же просто сообщу, что иностранцев-европейцев в тогдашней Японии не то что не жаловали, а вообще не принимали. Последних христиан – португальцев выслали с японских островов в 1638 году. И с тех пор заход в Японию грозил европейцам смертью. Исключение было сделано только для голландцев. И вот теперь на голову не только сынам Страны восходящего солнца, но и сынам далекой Батавии-Голландии свалились сыны Русского Севера.

После первого контакта Резанову общаться с голландцами запретили, но те вряд ли на сей счёт горевали – так им проще было иметь благопристойный вид при хитрой игре. Более того, не исключено, что последующее развитие событий было инспирировано голландцами, среди которых очень могли быть и скрытые английские агенты.

На следующий день губернатор Нагасаки прислал в подарок домашнюю птицу, рис и свежую рыбу, зато затребовал весь порох и огнестрельное оружие. Шпаги офицерам, впрочем, были оставлены, чего не позволялось даже голландцам. В целом же режим установился похожий на плен – отбуксированную в глубь бухты «Надежду» охраняло 32 сторожевых судна. Правда, стоянку иногда разрешалось менять.

Имелось сообщение и с берегом – японцы выделили для прогулок Резанова огороженный участок голой земли в 100 на 40 шагов. С высокого забора, с борта шлюпки, при переменах стоянки, Крузенштерн вёл наблюдения за приливно-отливными явлениями и проводил съёмки берегов бухты, что дало, в конце концов, неплохое её описание. Крузенштерн же первым точно определил широту и долготу Нагасаки. Конечно, до него этим занимались и голландцы. Но русские впервые сделали свои данные общим достоянием всех моряков мира.

Лишь 17 декабря 1804 года Резанова поселили в местечке Мегесаки в доме, укреплённом как крепость и охраняемом как тюрьма. Через два месяца, 19 февраля (русского стиля) 1805 года, посла известили о том, что японский император направляет к нему своего «комиссара». Ещё через месяц стало известно, что император Резанова аудиенции не удостоит, а утром 20 марта из столицы наконец прибыл его посланец.

Переговоры начались 23 марта (3 апреля) 1805 года и закончились быстро. Русскому послу было сообщено, что император Японии не принял ни подарки от русского императора, ни его послания на том основании, что «в сем случае, – как сообщал Резанов, – должен был бы и японский император сделать российскому императору взаимные подарки, которые следовало бы отправить в С.-Петербург с нарочным посольством. Но сие невозможно, потому что государственные законы запрещают отлучаться японцу из своего отечества». Одновременно были вручены грамоты, запрещавшие русским кораблям когда-либо приставать к берегам Японии. 18 апреля 1805 года «Надежда» покинула японские берега и вышла в море…

(В скобках здесь можно заметить следующее… Учитывая территориальные претензии японцев на Курилы и чуть ли не на Сахалин, в России не лишне помнить тот давний официальный ответ Японии относительно того, что государственные законы запрещали тогда отлучаться японцу из своего отечества. А заодно не мешает и напомнить японцам, что русским их государственные законы не запрещали отлучаться из своего отечества, и русские мореходы вдоль и поперёк исходили северную часть Тихого океана и положили на карты практически все его острова, включая Курильские и остров Сахалин. Японцы же в те поры – во всяком случае, официально – носа из Японии не смели высунуть. Так у кого на все открытые острова имелись законные права?)

Впоследствии Крузенштерн описал свою кругосветную эпопею в капитальном труде «Первое российское плавание вокруг света», где переходу из Нагасаки в порт Св. Петра и Павла на Камчатку посвящены в части II первые три главы: «Выход из Нагасаки и плавание по Японскому морю», «Пребывание у северной оконечности острова Иессо и в заливе Анива» и «Отход из залива Анивы, плавание и прибытие на Камчатку». Уже по названиям глав видно, что «Надежда» заходила на Сахалин, уйдя оттуда на Камчатку. Здесь пути капитана «Надежды» Крузенштерна и его «почётного пассажира» Резанова навсегда расходились. Крузенштерну предстоял обратный путь в Кронштадт по морям и океанам, Резанов же на компанейском корабле «Мария» направлялся с инспекцией в Русскую Америку.

За неделю до отбытия Резанов, передавая полное руководство экспедицией в руки Крузенштерна, написал: «Сударь! Как бы я ни был огорчён тем, что болезнь лишила меня удовольствия завершить путешествие, в научном отношении столь интересное для всего мира, сколько и полезное для человечества, я утешаюсь тем, сударь, что вижу во главе экспедиции человека, заслуги и талант которого уже создали ему известность в образованном мире. Доверяя Вам, сударь, паспорта, выданные мне иностранными державами, я льщу себя [надеждой], что в том, что касается прогресса в новых открытиях, они будут способствовать цели экспедиции. Что касается меня, то, будучи полностью убеждённым, что Вы и Ваши достойные коллеги прославите ваши имена в анналах нашего века, я ничего другого более не могу сообщить, кроме особого и совершенного уважения, с которым имею честь, сударь, быть Вашим нижайшим и покорнейшим слугой. К(авалер) Резанов».

Эпистолярный жанр той эпохи требовал письменных реверансов – особенно при окончании письма, даже при переписке со злейшим врагом, однако в тоне послания Резанова вполне видно искреннее уважение к Крузенштерну и признание его заслуг и роли в экспедиции.

Вскоре Крузенштерн опять ушёл к Сахалину для исследования его восточных берегов, доходя и до Курил, русским знакомых к тому времени более чем неплохо. Уже на карте в Академическом атласе 1745 года было показано 40 островов с русскими названиями: Анфиноген, Брат, Воевода, Зелёный, Козёл, Красногорск, Кривой, Ольховый, Осыпной, Сестра, Столбовой и т. п. Во второй половине XVIII века в практику вошло обозначение островов порядковыми номерами, начиная с севера от Первого до Двадцатого. И лишь на карте 1811–1813 годов, составленной русскими мореплавателями Головниным и Рикордом, названия островов, как пишет известный отечественный топонимист профессор Е.М. Поспелов, были надписаны уже айнскими названиями (айны – коренные жители Сахалина и Курил).

От Сахалина Крузенштерн опять прошёл на Камчатку и оттуда, как мы знаем, ушёл в Кантон с грузом пушнины. Япония же и далее пребывала в самоизоляции, хотя вечно продолжаться это не могло. В 1845 году попытку установить связи с Японией предприняли янки, однако коммодор Бидль ушёл оттуда тоже без успеха через 10 дней. Правда, тогда Япония американцам и не очень была нужна – США с Японией не соседствовали, активность их на Тихом океане была ещё впереди. Лишь через полвека после Резанова для Японии наступила «эпоха коммодора Перри». Этот американец «вскрыл» всё же отгородившуюся от Запада упрямую страну под пушками своей эскадры, чьи корабли были выкрашены в чёрный цвет.

Единственным же осязаемым результатом посольства Резанова оказался составленный несостоявшимся послом «Словарь японского языка».

КАК СООБЩАЕТ давний источник, Резанов прогнал с Сахалина японцев, которых там по законам Японии вроде бы не должно было и быть, и подчинил остров русской державе. Что ж, у Сахалина Резанов побывать с «Надеждой» успел, и время для «разборок» у Николая Петровича там было. Впрочем, скорее всего, речь – о действиях на Сахалине не самого Резанова, а о выполнении его распоряжений в 1806 году двумя лихими лейтенантами: тридцатилетним Николаем Хвостовым и двадцатидвухлетним Гавриилом Давыдовым. Прожили эти ребята немного, а памяти доброй о себе заслуживают, потому что жили дружно и, похоже, весело, помня о том, что они – русские. Я о них немного расскажу…

Николай Александрович Хвостов (1776–1809) был старше и успел гардемарином в 1790 году повоевать со шведами. Гавриил Иванович Давыдов (1784–1809) зато начал плавать гардемарином – на одном корабле с Хвостовым – с двенадцати (!) лет. Тогда они, вне сомнения, и подружились и были неразлучны друг с другом до самого своего смертного часа.

В 1802 году Хвостов и Давыдов – оба уже опытные и много плававшие морские офицеры – поступают на службу в РАК и через Сибирь добираются до Охотска, откуда на компанейской шхуне «Святая Елизавета» впервые идут в Русскую Америку, к острову Кадьяк, и обратно. В 1805 году Хвостов командовал компанейской «Святой Марией», на которой летом 1805 года из Петропавловской гавани вышел на Кадьяк Резанов.

Описывая своё пребывание в Петропавловске в июне 1805 года, Крузенштерн помечал: «Лейтенанты Хвостов и Давыдов готовились к походу в Кадьяк на компанейском судне «Мария» для принятия там начальства над двумя новопостроенными судами. Сии искусные офицеры нашего флота суть первые, которых приняла Компания в 1802 г.», и далее: «Камергер Резанов, оставив «Надежду», перешёл на судно «Марию» с намерением побывать на Кадьяке. Естествоиспытатель Лангсдорф, согласившийся сопровождать его, также оставил «Надежду».

С 1806 года Николай Хвостов командует компанейским судном «Юнона». Гавриила Давыдова рядом с ним на палубе «Юноны» нет, но он тут же – борт о борт, потому что командует теперь компанейским тендером «Авось». Как раз об этих «новопостроенных» судах и упоминал Крузенштерн, и на них-то по прямому указанию Резанова друзья идут к берегам Южного Сахалина. А в октябре 1806 года «флота лейтенант» Хвостов подписывает следующую грамоту: «В знак принятия острова Сахалина и жителей его под всемилостивейшее покровительство российского императора Александра I старшине селения, лежащего на восточной стороне губы Анивы, пожалована серебряная медаль на Владимирской ленте. Всякое другое приходящее судно, как российское, так и иностранное, просим старшину сего признавать за российского подданного».

Тогда же лейтенанты сжигают в заливе Анива поставленные там японцами складские помещения. Постройки были из свежих досок – видно, японцы торопились как-то эти земли «застолбить», хотя сами поселенцы, судя по всему, были просто беглыми преступниками. Во всяком случае, официальными государственными поселенцами они быть не могли – ведь официально японцам запрещалось покидать пределы Японии! И уже поэтому абсолютно неправомерны любые утверждения о якобы «незаконности» действий двух лейтенантов.

В 1807 году они повторили этот «трюк» на южных Курилах…

Молодцы!

Но к тому времени Резанова уже не было ни в Сибири, ни в живых, и по возвращении в Охотск лейтенантов взяли под арест. «Везло» деятельным русским людям на Дальнем Востоке, за высоким берегом Амура… За их же хорошее – да им и по загривку! Николай Александрович Хвостов и Гавриил Иванович Давыдов в этом смысле предвосхитили в 1800-е годы ситуацию с Геннадием Ивановичем Невельским уже в 1850-е годы, о чём будет отдельный рассказ. Однако недаром лейтенанты были парнями рисковыми. Они сбежали из-под ареста из Охотска в Якутск и уж там «сдались». Из второй «столицы» Восточной Сибири Якутска их отвезли в Петербург, где предали суду, но вскоре освободили и командировали в Финляндию на новую русско-шведскую войну.

Русская Америка их, конечно же, опять позвала бы, и они могли бы там ещё послужить России во славу русского дела, но 14 октября 1809 года оба утонули в Неве, торопясь перескочить через уже разводимый мост.

Судьба…

Уже после их смерти было издано «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним. С предуведомлением Шишкова, 1810 г.». Адмирал Александр Семёнович Шишков имеет репутацию идеолога наиболее реакционных слоёв дворянства, и, наверное, не зря. Но человеком он был по натуре русским, русское любил до перехлёста, а Хвостова и Давыдова знал как подчинённых со шведской войны конца XVIII века, на которой был командиром фрегата. И в своём предисловии к книге Давыдова он написал, что «Хвостов соединял в душе своей две противоположности: кротость агнца и пылкость льва», а Давыдов «нравом вспыльчивее и горячее Хвостова, не уступал ему в твёрдости и мужестве».

Они так и стоят у меня перед глазами – неразлейвода русские ребята, не растерявшиеся бы ни на льду Чудского озера, ни на Бородинском поле, ни под Москвой осенью 1941 года, ни в нынешние мутные годы…

Русские на все времена…

А СЕЙЧАС вернёмся к Резанову. На «Надежде» он перешёл из Нагасаки в Петропавловск, затем «Надежда» отправилась в Китай, где в конце ноября 1805 года Крузенштерн соединился с Лисянским. Резанов же, напротив, ещё на Камчатке от Крузенштерна отделился, чтобы отправиться в Русскую Америку на компанейском судне «Святая Мария». Всё это нам уже известно…

В инструкции Резанову было 23 пункта, из которых здесь частично приведу пункты 8-й и 9-й…

Пункт 8-й указывал:

«В рассуждении принадлежностей Российской империи имеете Вы чертою последнее открытие, в 1741 г. капитаном Чириковым произведенное, разумея по 55-й градус северной широты. Дайте правителю Америки предписание, чтобы далее сего места отнюдь не простирался из россиян никто в пределы, другими морскими державами занимаемые. Внушите им, что сие должно быть тем паче свято соблюдаемо, что чрез то удалены будут навсегда от союзных нам морских держав всякие неприятности и что компания, ограничиваясь приобретениями, неоспоримо России принадлежащими… достигнет надлежащего к себе уважения и всеобщей доверенности».

Увы, уже ближайшее будущее показало, что составлявший инструкцию Румянцев и утверждавший её Александр жестоко и фатально заблуждались! В будущем на нас в изобилии посыпались «всякие неприятности», и исходили они именно от «союзных нам» англосаксонских морских держав.

В пункте же 9-м сообщалось:

«Его императорское величество соизволил отпустить с Вами 25 золотых и 300 серебряных медалей. Вручите оные… князькам или родоначальникам американским, которые примерные оказали опыты верности и повиновения… Позволяется Вам удостоить сей награды и россиян, человеколюбивым обращением с дикими приобретшим их к себе любовь и доверенность или оказавшим успехи в земледелии, кораблестроении и других полезных хозяйственных заведениях».

Из этих-то запасов старшине сахалинских айнов и была потом пожалована Хвостовым серебряная медаль на Владимирской ленте.

На «Святой Марии» Резанов доставил в недавно заложенную Барановым столицу Русской Америки Ново-Архангельск не только медали, но и припасы. А весной 1806 года он отбыл на корабле «Юнона» с визитом в испанский Сан-Франциско. Резанов в положении калифорнийских дел разбирался хорошо и, мысля здраво и дальновидно, хотел подготовить организацию там земледельческой базы РАК (позднее его идея была реализована с основанием в Верхней Калифорнии Форт-Росса).

За четыре года до этого Резанов овдовел, и теперь полюбил вновь – дочь коменданта испанской крепости Сан-Франциско Марию-Кончу де ла Консепсьон д’Аргуэльо, и был с ней помолвлен. Личные и политические перспективы Резанова радовали, однако заключить официальный брак между православным и католичкой было непросто. Отец Марии-Кончиты взялся ходатайствовать перед папой римским, а Резанов срочно выехал за разрешением в Петербург. К тому же необходимо было отчитаться, обсудить наметившиеся перспективы, поделиться замыслами и т. д. На всю дорогу туда и обратно могло уйти два года, но отец и невеста согласились ждать.

На обратном пути в русскую столицу Резанов заболел и 1 (13 – по европейскому стилю) марта 1807 года в Красноярске умер. Кончита же навсегда осталась невенчанной вдовой. Она ждала Резанова тридцать пять лет. Узнав о его смерти – о чём отдельно, она дала обет молчания. А через несколько лет приняла постриг в монастыре Монтеро под именем Мария Доминго.

О трагической этой любви писали позднее Брет Гарт и Андрей Вознесенский, об этом пели в театре «Ленком» в мюзикле «Юнона и Авось», и эта почти невероятная в жизни, а не на сцене театра история действительно способна потрясти душу. Однако на неожиданную, вообще-то, смерть Николая Петровича Резанова можно посмотреть взглядом Шекспира, имея в виду не только Ромео и Джульетту, но и… леди Макбет. Особенно это уместно, если вспомнить о «неожиданной» смерти резановского тестя Шелихова, да и о смерти Павла Первого. Обе эти смерти подрывали тихоокеанские акции России самым решительным образом, сохраняя и укрепляя здесь англосаксонские перспективы.

Уход Резанова с арены событий в небытие, безусловно, тоже повлиял на долгосрочные перспективы Русской Америки самым отрицательным образом. Его смерть была тоже так кстати для кое-кого в Лондоне, да и в Вашингтоне, так выгодна вполне определённым мировым кругам, что волей-неволей задумываешься – была ли и она случайной?

В то время, для будущего Русской Америки во многом решающее, этапное, российскому тихоокеанскому геополитическому проекту жизненно необходима была крупная – под стать замыслам и потенциалу – фигура.

Кто мог стать ей?