Русская Америка. Слава и боль русской истории

Фрэнсис Дрейк – «пират её Величества» Елизаветы I – начинал с пиратских экспедиций в Вест-Индию, а в 1788 году адмирал Дрейк фактически командовал английским флотом при разгроме испанской «Непобедимой армады». Барбер был фигурой, конечно, неизмеримо мельче Дрейка, но его системная роль в деле подрыва русских позиций в Северо-Западной Америке была схожа с ролью Дрейка, подрывавшего в своё время позиции Испании в Вест-Индии. Лишь методы у Барбера были окончательно гнусными, зато вполне в духе англосаксов, всегда готовых воевать против «азиатов» руками «азиатов».

С одной стороны, тлинкиты даже без подстрекательств Барбера и ему подобных представляли собой немалую проблему, будучи весьма воинственными. Они конфликтовали не только с русскими, но и с аборигенами Аляски. С другой стороны, с Барбером они ладили и даже союзничали, и тому были вполне очевидные, хотя и печальные причины.

Главный правитель российских колоний Александр Баранов был справедлив, но суров. Главное же, Баранов и вообще русские не платили ни за меха, ни за приязнь и дружество спиртным. А у янки – и у пиратов вроде Барбера, и у торговцев-«бостонцев» – основными меновыми товарами были виски, оружие и боеприпасы, причём всё скверного качества. Так убивались сразу три зайца: первое – задёшево приобретались ценные меха; второе – тлинкиты, спиваясь, оказывались привязанными к янки алкогольной зависимостью и, наконец, третье – последнее по счёту, но не по важности – пристрастившихся к виски и вооружённых огнестрельным оружием индейцев было проще и легче подбивать на вооружённые столкновения с русскими промышленными партиями и на нападения на русские поселения.

В мае – июне 1802 года тлинкитами была атакована Якутатская партия Ивана Кускова – будущего учредителя калифорнийской колонии Форт-Росс, а также почти поголовно вырезана Ситкинская партия партовщика РАК Ивана Урбанова. В сделанной позднее Кириллом Тимофеевичем Хлебниковым «Выписке о несчастных случаях, последовавших в бытность г. Баранова» среди прочих пунктов находим: «1802. В ситихинской партии Урбанова, в то время как взята крепость, убито колошами – 165».

Были захвачены и сожжены русское поселение Михайловское на острове Ситка и Михайловская крепость (крепость Св. Архистратига Михаила), где погибло 20 русских промышленников, 130 алеутов, эскимосы, служившие в РАК, – всего 250 человек. Тлинкиты разграбили и склад РАК.

А 13 июля 1804 года в гавань Св. Павла на острове Кадьяк вошла «Нева» Лисянского. Там Лисянского ожидало письмо А. А. Баранова с просьбой о помощи. Сам Баранов ещё по весне выступил со 120 русскими промышленниками и 800 алеутами на 4 кораблях и 300 байдарах к Ситке – «сворачивать» возникшую негативную ситуацию.

В сентябре силы Баранова и «Нева» соединились у Ситкинского залива и начались непродолжительные военные действия. Вскоре всё завершилось взятием индейской крепости – выстроенной, скорее всего, под влиянием янки, и очередным замирением с тлинкитами. В брошенной крепости осталось около сотни русских ядер, две небольшие пушки, несколько сломанных ружей, до полусотни трупов, и ещё одно, о чём сошедший на берег Лисянский позднее написал так: «…я увидел самое варварское зрелище, которое могло бы даже и жесточайшее сердце привести в содрогание. Полагая, что по голосу младенцев и собак мы можем отыскать их в лесу, ситкинцы предали их всех смерти».

По окончании боёв вместо разорённого Михайловского Барановым был основан Ново-Архангельск с крепостью о шести пушках. Он и стал столицей Русской Америки. Сразу же начались и строительные, и оборонные работы. Пока что приходилось жить, будучи постоянно готовым к отпору враждебным «колошам». Резанов, после прибытия в российские колонии, сообщал в Петербург: «Всюду в проливах выстроили крепости… пушки наши всегда заряжены, везде не только часовые с заряженными ружьями, но и в комнатах у каждого из нас оружие составляет лучшую мебель».

Лишь во второй половине лета 1805 года Лисянский ушёл из Ново-Архангельска курсом на южнокитайский порт Кантон (Гуаньчжоу). С 1757 года это был единственный китайский порт, открытый для иностранной торговли, а экспедиция имела, кроме прочего, и задание установить морскую торговлю с Китаем в дополнение к традиционной сухопутной, которую Россия вела с китайцами через пограничную восточносибирскую Кяхту в Забайкалье.

В Кантон же направлялась из камчатской Петропавловской гавани и «Надежда» Крузенштерна. Она успела раз там уже побывать, потом зайти в японский порт Нагасаки, доставить туда Резанова и из Японии вернуться на Камчатку с Резановым же, о чём – позже.

Между прочим, на Камчатке Крузенштерн оставил часть корабельных орудий, необходимых для отражения налётов американских банд уже и на Камчатку. Русская активность в Тихом океане нравилась янки всё менее, и они начинали вести себя всё более нагло и беззаконно. Оставил Крузенштерн камчатским жителям и запас соли на несколько лет, в чём они терпели жестокую нужду.

В НОЯБРЕ 1805 года оба судна пришли в Кантон… «Надежда» добиралась от Камчатки до Кантона сорок дней, а «Нева» от Ново-Архангельска (Ситки) – намного дольше. Выйдя 21 июня русского стиля из Ситки, она, по донесению главного комиссионера русской кругосветной экспедиции, приказчика РАК Фёдора Ивановича Шемелина, пришла на Кантонский рейд только 22 ноября. И вот об этой задержке надо сказать особо, прямо предоставив слово Шемелину, который 21 декабря 1805 (2 января 1806) года сообщал Главному правлению РАК из Кантона:

«Здесь обязан я донести о «Неве». Она… в 21 число июня отправилась в Кантон, и когда б она прямо стремилась к своему предмету, то в Кантон пришла бы неотменно в августе, и тогда, когда ещё ни одного судна американского не было в приходе здесь с бобрами, и тогда натурально продан был бы груз компании выгоднейшим образом, нежели теперь. Но страсть начальника корабля (то есть Лисянского. – С.К.) к открытию новых земель и островов привела в забвение выгоды компании…»

«Нева», имея на борту 4004 шкуры морских бобров, действительно в Кантон запоздала, и до неё туда пришли три американских корабля. Капитан Адамс привёз 5800 бобров, капитан Трекет – 2800, а капитан Старжел – 5202, причём последний успел всё распродать по 18 пиастров за шкуру.

«Надежда» привезла с Камчатки 414 бобров и 10 000 котиков.

Фёдор Шемелин резонно заключал:

«Суда купеческие совсем не способны к открытиям и не на такой конец должны употребляться; их первая должность есть поспешность и слава, когда, предупредив других, достигнет к своей мете (цели. – С.К.)».

Шемелин был, со своей точки зрения, прав: для заморской торговли скорость судов в видах опередить конкурента оказывается важнейшим качеством. Вспомним гонки «чайных» клиперов, задачей которых было одно – как можно быстрее доставить свой груз в порт назначения. Интересы частной коммерции входили, как видим, в противоречие с государственным интересом, и Русской Америке настоятельно требовалось прямое государственное внимание.

При этом уже в первый приход русских в Кантон можно было понять, во-первых, что русские имеют перед янки приличную фору по времени – если будут поворотливы. Во-вторых, было видно, что янки пользуются богатствами северных вод Тихого океана даже больше, чем сами хозяева этих вод – русские. Вряд ли такое положение дел можно было считать нормальным. Но и выправить его усилиями РАК не было возможно – свои исключительные права должна была заявить держава… Не учреждённое Екатериной из-за войн патрулирование русской зоны Тихого океана становилось одной из важнейших государственных задач в Тихоокеанском регионе уже для России Александра I. То, что задумывала ещё бабка, должен был сделать внук.

Занятная ситуация выявлялась и в приморском Южном Китае…

Кантон вырос на одном из рукавов дельты реки Чжуцзян (Жемчужная река). Передовым его пунктом был порт-пригород Вампу (Хуанпу), отстоявший от Кантона на 15 итальянских миль мористее. У Кантона сливаются воедино и три крупнейшие реки Южного Китая – Сицзян («Западная река»), Бэйцзян («Северная река») и Дунцзян («Восточная река»). Реки эти впадают в узкий семидесятикилометровый Кантонский залив Южно-Китайского моря, на западном берегу которого – у выхода в открытое море – с 1557 года образовалась португальская колония Макао. Португальцы арендовали эту территорию у Китая под свою торговую факторию.

В пятидесяти шести километрах от Макао – через залив, на восточном его берегу, с 1839 года на месте китайского Сянгана появится британский Гонконг – как результат победы Англии в первой «опиумной войне». Но во времена первого русского кругосветного плавания до этого было ещё далеко, хотя англичане в Китае уже тогда были активны даже более, чем португальцы.

Весьма интернациональный торговый «треугольник» можно было интернационализировать ещё более, если бы сюда внедрилась Россия. С португальцами особенно считаться не стоило, а англичан надо было нейтрализовать путём русского соглашения с китайцами и аренды территории под свою факторию. Дело это было сложным, но, пожалуй, возможным даже во времена Крузенштерна и Лисянского. И уж тем более это стоило сделать лет через десять или позднее – когда Китай стали прижимать англичане, в результате чего на карте Китая появился британский Гонконг.

Имея же в виду наших первых «кругосветчиков», надо сказать, что в Кантоне им пришлось пережить весьма неприятные дни. Перед Крузенштерном, пришедшим к Кантонскому заливу в районе Макао на «Надежде» первым, сразу встал вопрос – как поступать дальше? Идти прямо в Кантон или Вампу? Коммерческий груз невелик, и всю возможную прибыль съедят пошлины и «подарки» китайским мандаринам. Стоять в Макао, дожидаясь «Невы»? На рейде Макао купеческое судно имело право стоять по китайским законам только сутки, а потом надо было или проходить в Вампу, или идти куда угодно. И Крузенштерн объявил китайским властям в Макао свой корабль военным.

Через полмесяца пришёл Лисянский, и он-то направился сразу в Вампу, однако «Надежда» проследовать туда уже не могла – проход военным судам был строжайше и под «великим штрафом» запрещён.

Начались торги, но, расторговавшись в начале января 1806 года, уйти сразу же наши корабли не смогли – их задержал кантонский наместник. Он доносил в Пекин, что в Макао прибыл купеческий русский корабль с купцами Лу-Чынь-Дун (Крузенштерн) и Ни-Цзань-ши (Лисянский) и ведёт незаконный-де, торг с китайскими купцами.

Китайцы считали законной торговлю с русскими только в Кяхте – в соответствии с Кяхтинским трактатом от 21 октября 1727 года. И Китайский трибунал (китайское «министерство иностранных дел») 16(28) января 1806 года запросил русский Правительствующий сенат – прибыли ли Лу-Чынь-Дун и Ни-Цзань-ши в Кантон с ведома Сената, или это была их самовольная инициатива. Тем временем погрузка купленных китайских товаров была приостановлена, к кораблям приставили стражу. Дело грозило затянуться надолго… Началась переписка двух русских капитанов с кантонскими властями. Кончилось всё тем, что 9 февраля 1806 года суда были освобождены и вскоре вышли в море.

Небыстро шли тогда известия, и 22 июня (4 июля) 1806 года первенствующий директор РАК Булдаков и директоры Деларов и Шелехов (брат Григория Шелихова-Шелехова) всеподданнейше доносили императору Александру всего лишь о получении рапорта Крузенштерна и Шемелина от декабря 1805 года, где сообщалось о прибытии кораблей РАК в Кантон и распродаже товара на сумму в 176 605 1/4 пиастра… «Надежда» и «Нева» были в это время уже на подходе к Кронштадту, но – порознь. В середине апреля 1806 года у мыса Доброй Надежды корабли в тумане потеряли друг друга из виду и дальше шли самостоятельно.

Вообще-то местом рандеву был назначен остров Святой Елены, но, придя туда раньше, Крузенштерн узнал о начале войны России с Францией и не рискнул идти без части пушек, оставленных для защиты Камчатки, через Ла-Манш, где мог наскочить на французские патрули. Он обогнул Английские острова с севера и немного задержался. «Нева» же пошла прямо, и 22 июля (2 августа) 1806 года бросила якорь на Кронштадтском рейде.

Через две недели рядом встала и «Надежда» Крузенштерна.

СЧИТАЕТСЯ, что начальником 1-й русской кругосветной экспедиции был Крузенштерн единолично. Однако на борту «Надежды» отплывал на Дальний Восток и «корреспондент РАК» (то есть её представитель при правительстве), один из директоров-распорядителей РАК, хорошо знакомый нам камергер и действительный статский советник Резанов. Он был назначен не только главой чрезвычайного посольства с задачей «завести торговые сношения с Японией», но и фактически – вторым руководителем плавания. Если – не первым, поскольку имел инструкции, позволявшие вмешиваться в действия Крузенштерна. Последний же, естественно, подобных прав по отношению к Резанову не имел. Кроме того, Резанов получил поручение Александра «обозреть и устроить» наши владения в Северной Америке, то есть – говоря языком современным – проинспектировать объекты РАК.

В статье о Резанове – надо заметить, весьма сдержанной, – помещённой в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, прямо утверждается: «По его мысли была снаряжена первая русская кругосветная экспедиция». И здесь точнее было бы сказать, что честь инициативы принадлежит Резанову совместно с Крузенштерном, Булдаковым и теми, кто задумывал несостоявшуюся экспедицию Муловского, включая самого Муловского…

Относительно же распределения ролей в первой состоявшейся русской «кругосветке» тот же источник сообщает: «Он (Резанов. – С.К.) был назначен главным ея начальником. Помощниками его были Крузенштерн и Лисянский»… Формально это так и было, потому что в указе Александра I Резанову, начинавшемся со слов: «Избрав вас на подвиг, пользу Отечеству обещающий…», было сказано: «Сим оба судна с офицерами и служителями, в службе компании (РАК. – С.К.) находящимися, поручаются начальству Вашему».

Вначале вопрос о первенстве не стоял, поскольку Александр «конфирмовал» в июле 1802 года одну лишь экспедицию Крузенштерна с назначением начальником экспедиции, естественно, Крузенштерна. Вопрос же о посольстве Резанова возник в феврале 1803 года. Возможно, от этого и возник разнобой с инструкциями на экспедицию и требованиями Устава военного флота, по которому члены посольства Резанова и он сам считались лишь «почётными пассажирами».

В результате в плавании между Крузенштерном и Резановым возникали споры и разногласия. А их ещё усугублял своими пьяными выходками по отношению к Резанову «кавалер» посольства Фёдор Толстой – тот самый, пушкинско-грибоедовский «американец» («в Камчатку сослан был, вернулся алеутом, и сильно на руку нечист»), и это вело к расколу уже среди участников экспедиции.

По описаниям и Резанова, и Крузенштерна видно, что их конфликт порой принимал очень тяжёлый и неприятный характер. Был случай, когда Резанов, сам не понимая, что это есть, оскорбил Крузенштерна на шканцах – месте для моряка святом и по уставу наиболее почётном: здесь читаются приказы, принимаются высокопоставленные гости и т. п. В ответ Крузенштерн стал угрожать камергеру (!) наказанием.

На современный взгляд их взаимные распри, попрёки, упрёки и претензии могут показаться свидетельством мелочности обоих, однако надо учитывать нравы эпохи, чувствительность тогдашних людей к статусу и т. п. В действительности оба были личностями и историческими фигурами крупного калибра. Но, как говорится, двум медведям в одной берлоге не ужиться, особенно – если «берлога» – палуба не очень-то большого корабля посреди бескрайнего океана. Резанов, как на грех, ещё и качку плохо переносил, и это подрывало его физическое здоровье, а с ним – и душевные силы.

Конечно, тому же министру коммерции Румянцеву, курировавшему подготовку экспедиции, было бы логично предложить царю разделить экспедиционные полномочия на «морскую», так сказать, часть и «сухопутную», отдав первенство решений на море моряку Крузенштерну, а на суше – государственному деятелю Резанову. Однако разумное делегирование ответственности в царской России было не заведено. Подробно разбиравший коллизию член Русского географического общества Леонид Свердлов (ж. «Природа», № 10, 2003 г.) писал по этому поводу:

«Похоже, что в сознании Александра I совмещались два руководителя кругосветной экспедиции: Резанов – политический и коммерческий – и Крузенштерн – командир эскадры, морской офицер – дополняли друг друга. Очевидно, что Резанов по чину и по возложенным на него обязанностям был в экспедиции фигурой более значимой, хотя непосредственного руководства кораблями он осуществлять не мог. А кругосветная экспедиция – это, в конечном счёте, движение кораблей».

Так или иначе, факт особого доверия верховной власти к одному из руководителей РАК Резанову – это факт. Свои полномочия он передал Крузенштерну только в июне 1805 года, когда приступил к выполнению задач по налаживанию управления Русской Америкой. А замыслы у Резанова имели ломоносовско-шелиховский размах. Он предлагал занять всё побережье Северо-Западной Америки до залива Сан-Франциско, создать сильную военно-морскую эскадру, в союзе с Испанией предотвратить экспансию США и заложить базу политического и торгового могущества России в этой части Тихого океана. Подобная задача была России по силам, но – лишь в том случае, если бы и верховная власть мыслила на уровне Ломоносова, Шелихова, Резанова, Баранова… Император же Александр I ввязывался в противостояние с Наполеоном, чему очень способствовали каверзы, предпринимаемые в Петербурге Лондоном.

Всем проектам Резанова очень способствовало бы установление прямых и дружественных отношений с Японией, что понимал и Резанов, и министр коммерции Румянцев, и даже – сам император, направивший Резанова на Дальний Восток с «японской» миссией. Стремление Александра – пусть и не очень внятное – к связям с Японией являлось для интересов России полезным, хотя здесь надо хвалить, пожалуй, не столько его, сколько дальновидных сановников вроде Мордвинова и Румянцева.

Однако японское посольство Резанова не удалось.

СТРАНА восходящего солнца тогда очень жёстко ограничивала любые контакты с внешним миром, и такой режим продержался не один век. Поэтому задача у Резанова была более чем сложной, но в принципе – выполнимой.

Вот как всё разворачивалось…

Ещё до отправления экспедиции Крузенштерна министр коммерции Румянцев подал царю 20 февраля 1803 года докладную записку «О торге с Японией», где писал:

«Известно, что со времен бывшего в Японии страшного христианам гонения и изгнания из оной португальцев одни только батавцы (голландцы. – С.К.) имеют близ двухсот лет в руках своих толико выгодный для них торг сей. Сама природа, поставя Россию сопредельною Японии и сближая обе империи морями, дает нам пред всеми торговыми державами преимущество и удобность к торговле, к которой купечество наше, как кажется, ожидает токмо единого от правительства одобрения…

Соображая местные выгоды торговли нашей с Японией, нахожу, что крайне бы полезно нам было производить оную весьма употребительными японцами в пищу рыбами и жирами, у нас в великом изобилии не токмо в Америке, но и на самых Курильских островах и в пределах Охотского моря добываемыми, выделанными из разных морских и земляных зверей кожами, разною мягкою рухлядью, моржовою и мамонтовою костью, сукнами и, испытав притом ввоз в Японию разных к роскоши служащих товаров, как-то зеркал и тому подобного, получить от них на обмен пшено, не только для американских селений, но и для всего Северного края Сибири нужное, штыковую медь, добротою своею в целом свете известную, разные шелковые и бумажные ткани, серебро, лаковые и многие другие вещи…»

Изложив все это, Румянцев предлагал:

«На сей предмет не благоугодно ли будет Вашему императорскому величеству с отправляющимися ныне в Америку судами назначить род некоторого к японскому двору посольства и, употребя к исполнению сего важного предприятия человека с способностями и знанием политических и торговых дел и ободря его особливым Вашего императорского величества покровительством, поручить ему сделать японскому двору приличным образом правильное о достоинстве Российской империи внушение, положить тамо прочное основание торговли и постановить на предбудущее время дружественные отношения между обеими империями…»

Через месяц, 27 марта 1803 года, Румянцев подаёт царю новый «всеподданнейший» доклад, где наряду с изложением проблем Русской Америки вновь пишет об идее посольства в Японию. И 30 июня (12 июля) 1803 года Александр подписывает грамоту «Божию поспешествующею милостью его Тензин-кубоскому величеству самодержавнейшему государю обширной империи Японской, превосходнейшему императору и повелителю…».