Оценить:
 Рейтинг: 2.67

Малышка на биткоин. И другие рассказы

<< 1 2 3 4 5 6 7 >>
На страницу:
5 из 7
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Спасибо, Свет, я не пью уже пять лет.

– Молодец, – задумчиво сказала Светка и поставила рюмку на стол.

Она откусила у шпротины хвост и грустно начала его жевать.

– Правильно, что не пьешь, Петька! Вот, Парамон пил-пил и спился.

– Кто? – удивленно спросил Петя.

– Ну, Парамон! Физрук наш… Парамаханс.

– Как спился?

– А как спиваются? Пил много и спился.

Светка положила вилку на тарелку, встала со стула, отряхнула юбку и подмигнула Пете.

– Пошли танцевать! – перекрикивая музыку, позвала она. Петя отрицательно замотал головой, и Светка растворилась в радужном свете низких частот.

Петя Пекинский посидел еще пять минут, потом налил себе целый стакан Светкиного портвейна и залпом выпил. Повторив, он почувствовал, как где-то в нижних чакрах нецензурно ругнулось кундалини. Он встал из-за стола и, натыкаясь на предметы, вышел на улицу. На крыльце школы, переминаясь с ноги на ногу от мороза, стояли и курили его одноклассники Денис Мехов и Мирослав Пайкин. Когда они ушли, он вывернулся дугой и дотронулся головой до копчика. Вернувшись в исходное положение, Петя Пекинский удовлетворенно хмыкнул и погрозил кому-то в воздухе пальцем. Потом рассмеялся и пошел домой.

Летание

Чабескин проснулся утром в дурном настроении. Возле кровати стоял тазик, а рубаха, небрежно кинутая на стул, была вся измята. Эти обстоятельства указывали на весьма недурственный загул, случившийся ночью. Голова, как и положено в таких случаях, раскалывалась, все тело ныло, а руки предательски дрожали. Вдобавок ко всему, голодная кошка неимоверно громко орала, требуя пропитания, которого она не дождалась вчерашним вечером.

Денек начинался бодро.

Чабескин вышел на балкон, потянулся и отхлебнул из банки, стоявшей на полу. Рассол медленно заполнил кипящие внутренности и, угрюмо пробурчав, осел где-то в недрах организма.

Мимо пролетела птица счастья. Чабескин вскрикнул и прыгнул за ней вслед. Как ни странно, он не упал, не разбился, а вполне уверенно полетел. Постепенно набирая скорость, Чабескин что-то кричал, махал руками, чем невероятно пугал птицу. Она то и дело оглядывалась и норовила изменить направление полета, но Чабескин был тот еще фрукт. Этот парень был что надо. Палец в рот не клади. Своего не упустит.

Эти характеристики Чабескина не оставляли птице никаких шансов, а самое страшное, что он давно уже собирался изменить жизнь к лучшему и ждал удобного случая.

И вот теперь случай летел перед ним, неуклюже взмахивая крыльями. Чабескин улыбнулся. Он вспомнил, как вчера некий человек в сером пальто, которого пришлось четыре раза угостить пивом, уверял Чабескина в том, что человек может летать.

– Смотри сюда! – говорил он. – Птицы летают?

– Летают, – соглашался Чабескин.

– Бабочки летают?

– Летают.

– Сосредоточимся! – собеседник поднял кверху указательный палец и продолжил: – Значит, в природе есть принцип полета, так?

– Ну, есть.

– А теперь сосредоточимся еще раз. Если мы созданы из одного источника, что признают и атеисты, и верующие, значит, этот принцип работает для всего сущего, правильно?

– Не знаю… – замялся Чабескин. Он был достаточно пьян, чтобы согласиться с любой теорией, и недостаточно, чтобы не начать спор.

– Погоди! Ты подумай сам. Птицы и бабочки летают?

– Летают.

– Значит, есть общий принцип летания, понимаешь? Значит, мы тоже можем летать, просто форма летания у нас другая…

– Полета?

– Нет! Не полета, а летания. Понимаешь? Принцип один, а форма разная.

– Не понял.

– Ну, вот есть Пушкин. Его стихи можно слушать, а можно читать. Две формы и один Пушкин. Теперь понятно?

Чабескина вырвало.

Утром он проснулся в дурном настроении. Возле кровати стоял тазик. Рубаха, небрежно кинутая на стул, была вся измята…

Ничего

Боливийский крепыш Дельгадо в детстве был весьма болезненным ребенком. Бывало, выведут его во двор погулять, а он в обморок падает. Или пойдет с ним мама на базар за боливийской селедкой, а продавцы плакать начинают от болезненности его вида. Плачут, рыдают, головы песком посыпают, а ни одного боливиано не уступят.

В школу Дельгадо пошел, но пропускал уроки физкультуры. Когда ему исполнилось 10 лет, на первый юбилей съехались все родственники Дельгадо. Из департамента Потоси приехала тетушка Санчо. Из Бени двоюродный дядя Бернардо, а из Оруро приехал странного вида пожилой человек, назвавшийся дедом Чамба.

Кто такой дед Чамба, никто вспомнить не мог, но из уважения к старшим и страха прогнать настоящего родственника его приняли и поселили на три дня в комнате Дельгадо.

Первые сутки дед Чамба почти не разговаривал. Ложась спать, он хитро подмигнул Дельгадо и, отвернувшись к стене, сразу же уснул. На второй день он участвовал в праздновании дня рождения мальчика и даже произнес какой-то странный тост на древнем языке тупинамба. Мало кто из присутствующих что-то разобрал в речи пожилого индейца, но все одобрительно закивали головами, а мама Дельгадо в очередной раз прижала сына к себе и поцеловала в макушку.

Ночью дед Чамба проснулся, сел на кровати и, растолкав мальчика, обратился к нему на чистейшем испанском:

– Слышь, малец!

– А? – спросонья ответил Дельгадо.

– Ты, это самое, чахоточник или что?

– Что?

– Я говорю, чего такой малахольный?

– Я не малахольный, дедушка, я болезненный, – честно признался парнишка.

– Хе-хе, – усмехнулся дед, – и чем это ты болеешь?

– Да никто не знает, – прошептал мальчик, – какая-то странная болезнь. Кашляю я, чихаю. Вот.

– Ты меня не грузи, – добродушно улыбнулся гость. – Я тебя вылечу.
<< 1 2 3 4 5 6 7 >>
На страницу:
5 из 7