К последнему царству

– Если царь близок к народу, появление представителя царской семьи среди людей ни кого не удивляет, не вызывает ажиотажа, люди постепенно к этому привыкают, разве что дети иногда показывают пальцем. Государя с семьей каждое воскресение видят на литургии в Успенском соборе Владимира. Там тоже нет ни какой охраны, государя сопровождает лишь адъютант. Первое время в храме и вокруг собиралось много людей, всем хотелось увидеть царя. Увидели и успокоились, теперь давки нет. Хотя к царю после богослужения может свободно подойти любой из его подданных, государь считает это важным.

– Подходят?

– Пару раз подходили, государь внимательно выслушал, принял челобитные и поручил адъютанту разобраться. Но ни кто этой возможностью не злоупотребляет.

– Мне показалось, что люди сильно изменились. Держат себя свободнее, больше улыбаются.

– Это царство, Александр Иеронович. Это русское царство.

Ставров хотел что-нибудь съязвить по поводу того, как диктатор всех запугал, а царь всех успокоил, но не стал. Всё было понятно. Он и сам ощущал на себе удивительное дыхание русского царства. Рядом с царевичем его душа как-то совершенно успокоилась и просветлела, хотелось улыбаться, хотя Ставров совершенно не умел это делать, вместо улыбки у него всегда получалась зловещая ухмылка. Но душа сейчас улыбалась.

– Вот и приехали, – сказал царевич.

Они вышли из машины, оказавшись в довольно просторном монастырском дворе. Здесь было несколько храмов и немногочисленные постройки. Кое-где были неназойливо расставлены караульные офицеры Белой Гвардии. Не столь давно посаженные деревья ещё только подрастали, обещая со временем превратиться в настоящий сад. Монастырская атмосфера чувствовалась во всем, но это была уже и царская атмосфера, совершенно Ставрову незнакомая, но такая родная, что и не передать.

– Я провожу вас в ваши апартаменты, сказал царевич.

– У меня здесь есть свои апартаменты? – удивился Ставров.

– Из своего кремлевского обиталища вы уехали в отпуск на месяц, ни чего своего не взяв. А мы сбежали из Кремля через полгода. Не бросать же было там ваши вещи на съедение музейщикам. Мы перевезли сюда всё ваше, выделили двухкомнатные апартаменты в надежде на то, что вы когда-нибудь вернётесь. Вещи, конечно, не распаковывали, но одежда в шкафу на вешалках в полном порядке. Сегодня отдыхайте, а завтра утром вы будете иметь возможность предстать перед государем в парадном мундире с орденами. Сразу хочу сказать, Александр Иеронович: ни кто за вас ни чего не решал, предоставление вам апартаментов в царской резиденции ни к чему вас не обязывает.

Царевич откланялся, а Ставров шагнул в своё – чужое жилище. Его планировка почти точно воспроизводила планировку его кремлевского жилья. Мебель, кажется, была той же самой. В шкафу в идеальном порядке висела на вешалках его одежда. Холодильник был полон еды.

Ставров вдруг как-то очень разволновался. Он не мог привезти мысли в порядок, не знал, куда себя приткнуть в этой уютной квартире. А потом сел на кровать и зарыдал.

***

– Вы не представляете, как я рад вас видеть, Александр Иеронович, – царь протянул ему руку.

Ставров пожал царю руку, попытался улыбнуться и ни чего не сказал. Он просто не знал, что сказать. Они сели в кресла друг напротив друга, царь, не смутившись молчанием Ставрова, продолжил:

– Мои слова – не дежурная формула вежливости. Мне действительно вас очень не хватало, и я действительно очень рад вас видеть. Вы, очевидно, были правы, когда решили на время уйти от мира, но теперь пришло время вернуться. Предлагаю вам занять должность канцлера. У меня на этой должности работает очень крепкий управленец, но он сочтет за честь стать вашим первым заместителем.

– Благодарю вас, ваше величество, но я вынужден отказаться. Как завязавшему алкоголику нельзя брать в рот ни грамма спиртного, так и бывшему диктатору нельзя прикасаться даже к крупице власти, не говоря уже про должность канцлера. Моя душа покалечена диктатурой и это, увы, необратимо. Я только сейчас начинаю в себя приходить, и то лишь в общих чертах. Не могу, простите, государь.

– Я предвидел такой ответ. Ни кто лучше вас не знает состояние вашей души, и у меня, конечно, нет желания вас доламывать. Принимаю ваш отказ с пониманием. Тогда другое предложение, и вот от него уже прошу не отказываться. Я назначаю вас царским советником. Это не много к чему вас обязывает. Иногда составите экспертное заключение по поводу проектов некоторых законов. Иногда дадите устную консультацию мне или канцлеру. Разумеется, все решения через вас прогонять не будем, но иногда ваши советы могут быть бесценными. Полагаю, что должность советника – приемлемый компромисс. С одной стороны, у вас не будет ни крупицы власти, а с другой стороны мы сможем поставить ваш огромный опыт на службу русскому царству. Не обещаю, что всегда буду следовать вашим советам, но обещаю, что всегда буду относиться к ним с большим вниманием. А вы, конечно, не будете продавливать ваши рекомендации, поскольку власть теперь вам столь ненавистна. Итак?

– Я согласен, государь.

– Тогда распаковывайте вещи, обживайтесь на новом месте. Дам вам денщика, он объяснит все особенности жизни в царской резиденции. Может быть, нужен адъютант?

– Зачем мне адъютант?

– Хорошо. Дам вам такого денщика, который в случае необходимости и за адъютанта сработает. А я ведь вас тогда толком и наградить не успел. Хорошее поместье вы, во всяком случае, заслужили.

– Да какой я помещик. Позвольте сохранить за собой дом и участок земли на царской даче.

– Это само собой разумеется.

– И дом я там хочу поставить новый. Этот – крестьянская изба и весь заточен под крестьянские нужды, а я ведь не крестьянин. Был бы благодарен, если бы вы дали немного денег на дом. У меня нет ни копейки, а с военной пенсии на дом не накопить.

– Всемогущий диктатор не накопил ни копейки? – улыбнулся царь.

– Диктатор за харчи работал, – рассмеялся Ставров. – Да и сейчас на военную пенсию проживу. Дом вот только…

– Александр Иеронович, вам, как бывшему первому должностному лицу в России назначена весьма не маленькая пенсия. Вы её год не снимали, там накопилась большая сумма. Впрочем, и разовую выплату произведу, да такую, что сможете поставить себе дом хоть из мрамора.

– Меня вполне устраивает продукция русских кирпичных заводов.

– Знаю, знаю… Есть у меня к вам ещё одна просьба, в которой прошу не отказывать. Напишите воспоминания о вашем правлении.

– Это будет очень трудно.

– Я не обещал, что будет легко. Всё понимаю, но это надо сделать. Вам удалось искоренить множество таких зол, которые вообще считались неистребимыми. Мало что в истории достойно такого глубокого изучения, как ваша диктатура. А какое может быть изучение, пока нет документа, составленного главным действующим лицом? Пишите предельно подробно, важны именно детали, в общих чертах и так всё известно. Особое внимание уделите своим размышлениям той поры и своему сегодняшнему взгляду на те события. Пусть получится хоть трехтомник, это только хорошо. Не торопитесь, время есть. Как советника, я вас буду привлекать далеко не каждый день, да, наверное, и не каждую неделю. Работайте спокойно. Обещаю издать ваши воспоминания, не поправив ни одного слова.

– Я это сделаю, государь, поскольку вы просите, но по своей воле ни за что не стал бы погружать душу обратно в стихию диктатуры.

– Поверьте, это будет для вашей души не ядом, а лекарством. Вам надо всё отрефлексировать до деталей. И стране это надо, чтобы мы могли двигаться вперед максимально осмысленно. Итак, договорились. Как вам, кстати, царская резиденция?

– Очень неожиданно. И, по-моему, замечательно. Это важно, это знаки. Новая монархия не может быть такой, какой была старая. У нас почти нет примеров в прошлом, необходимо смелое политическое творчество, знаки которого я здесь увидел. Хотя, казалось бы, где царь, а где монастырь?

– Монастырь здесь, кстати, тоже есть, хоть и маленький. Игумен, семь иеромонахов, три иеродиакона и два монаха. Служим три литургии в день. Одна для царской семьи и монахов, одна для роты белогвардейцев, одна – для сотрудников царской канцелярии. Вы можете ходить на любую из них. Питайтесь, где хотите, хоть с монахами, хоть с белогвардейцами, и за царским столом вас всегда будут рады видеть. Только предупреждаю, что у царя кормят беднее всех.

Ставров улыбнулся и кивнул. Они помолчали. Аудиенция явно близилась к завершению, но что-то ещё оставалось недосказанным. Наконец, царь спросил:

– Скажите, Александр Иеронович, какова главная причина, по которой вы всё это затеяли, каким был ваш главный побудительный мотив? Понятно, что вы, как православный, хотели увидеть торжество православия, но большинству православных вполне достаточно свободного доступа к церковным таинствам, к литургии, и они ведь по-своему правы. Понятно, что вы очень глубокий монархист, а потому хотели, чтобы Россия обрела царя. Но ведь можно было носить монархический идеал в душе, считая, что в наших условиях этот идеал уже не может быть реализован, и ведь были все основания так считать. Что же вас подтолкнуло к этой невероятной попытке осуществить невозможное?

– Вранья не выношу. Когда был маленьким, врал иногда, но по мере взросления враньё стало казаться мне чем-то не только отвратительным, но и совершенно неприемлемым, даже невозможным. С тех пор я уже ни разу не сказал неправды ни кому даже по самому пустяковому поводу. Оказалось, что так вполне можно жить, было бы желание. Это выдумка, что без вранья не проживешь. Конечно, иногда отмалчивался и не говорил правду, если она была для кого-то убийственна, но всё-таки не врал.

И сколько себя помню, власть врала – нагло, цинично, глобально. Власть врала не просто по частностям, это ещё кое-как можно было оправдать государственными интересами, хотя и это неправда, государственные интересы всегда можно соблюсти, не прибегая к вранью, было бы желание, просто желания не было. Но страшнее было то, что власть врала по самым базовым, принципиальным вопросам, врала о тех фундаментальных ценностях, на которых себя выстраивала.

Советская власть врала о том, что была рабоче-крестьянской, хотя ни когда таковой не была, да не заметно, что и пыталась. Врала про коммунизм, хотя это утопия для идиотов. Врала даже про то, что была советской, хотя на самом деле была партийной. И ни кто в это враньё не верил, и власть знала, что ей не верят, и всё-таки продолжала врать, не известно кого пытаясь обмануть.

Демократы стали врать о том, что власть принадлежит народу, хотя это попросту невозможно, а если бы было возможно, то стало бы губительно. «Демократические» страны постоянно спорили о том, у кого народовластие подлинное, хотя ни в одной из них ни какого народовластия не только не было, но и не могло быть, как ни кому ещё не удавалось поджарить снег. Они продолжали врать про выборы, хотя люди быстро поняли, что ни каких выборов на самом деле нет, это просто исполнение ритуала, лишенное реального содержания. Они продолжали врать даже тогда, когда сами прекрасно поняли, что ни кто уже им не верит. В конечном итоге они начали действовать открыто, нагло, цинично, уже больше ни кого не надеясь обмануть, и всё-таки продолжали врать, что у вас народовластие. Это вовсе не обязательно про Россию, в США всё ещё циничнее. Демократии нет нигде, и везде врут, что она есть.

Люди, которые поумнее и почестнее, всё понимали, но говорили: «Нет другого выхода». А я просто не в состоянии был поверить, что глобальное и тотальное враньё – это всё, что осталось на долю человечества. Если наш мир, по воле Бога, всё ещё существует, значит и жить согласно правде, без вранья, люди всё ещё могут. И если отдельный человек может жить и не врать, то почему вся страна не может? Готов поверить в то, что Запад уже настолько сросся со своим враньём, что правды не сможет выдержать. Но я был уверен в том, что Россия ещё вполне способна жить без вранья и построить свою жизнь на фундаменте правды. Я захотел это доказать. Вот, собственно, и всё.

– А в чём правда, брат? – улыбнулся царь.

– Правда в том, что вся власть над миром всегда принадлежала только Богу, и может принадлежать только Ему. Людям остается лишь признать это, и попытаться выстроить свою жизнь в соответствии с Божьей волей. При этом нам известен только один способ это сделать – монархия. Ни чего лучше человечество не придумало. Монархия может быть плохой и даже очень плохой в том случае, если уклоняется от своего предназначения. Но даже в этом случае монархия не врет людям по базовым, фундаментальным вопросам жизни. К тому же, монархия может быть хорошей, и даже очень хорошей. А вот демократия не может быть хорошей при самом благоприятном раскладе. Наилучшая демократия – это максимально качественное враньё.

– Получается, всё это для того, чтобы власть получила возможность ни когда больше не врать людям? – задумчиво спросил царь.

– Получается, что так, – тяжело выдохнул Ставров.

Послесловие автора

Эта книга – не прогноз. Я не футуролог и будущего не вижу. Не разделяю розового оптимизма тех монархистов, которые уверены, что в России ещё обязательно будет царь. И к пророчествам на сей счёт отношусь весьма скептически. Есть пророчества Библии, и ни один христианин не сомневается, что они обязательно исполнятся. Но есть пророчества по типу «один старец сказал». К этим можно относиться, как угодно, а можно и ни как не относиться. Итак, я вовсе не уверен, что в России появится царь, но я уверен, что такая вероятность существует. На мой взгляд, в этом нет ни чего принципиально невозможно.