Рыжий клоун

– Мы хотели не этого, – возразил отец, хватая ртом воздух. – Нам нужен наш сын, а не это… чудище.

– Вы неблагодарны. Это ваш сын и вы это знаете.

– Это наш сын и мы любим его даже таким, хоть это и ужасно, но мы думали, что к нам вернется наш мальчик… хотя бы за пять минут до смерти.

– Все же вернется, а не воскреснет?! Я же вас спрашивал, что писать в договоре, – воскликнул рыжий клоун. – Если бы вы правильно формулировали свои желания, мы могли бы избегнуть это досадное недоразумение. К счастью, все поправимо. Мы заключим новый договор.

Они захлебнулись нахлынувшими надеждами.

– Он не слишком будет отличаться от прошлого, но я настаиваю на отмене особых соглашений. Ваш сын вернется к вам ровно таким, как до смерти, с неокрепшим здоровьем и досадной способностью притягивать к себе несчастья, свойственной всем юным организмам. К тому же он в мельчайших подробностях будет знать о своей гибели в воде и о ваших дальнейших переживаниях, а также о цене, которую вам пришлось заплатить за его возвращение. Возможно, это удержит его от опрометчивых поступков в будущем, хотя я бы на это не рассчитывал. Если согласны, оформим наши отношения.

Они дружно кивнули. После уже свершившегося чуда они верили в следующее без всяких оговорок. Клоун достал чистые бланки договора и быстро заполнил их.

– Прочтите. Внимательно.

На этот раз они не стали отказываться и жадно впились глазами в договор. Отец уже еле сидел, настолько он устал сохранять равновесие, но крепился, как мог, весь бледный и потный от слабости. У матери было такое лицо, словно она шептала молитву. Их била дрожь, но в этой дрожи уже не было нетерпения. Они уверились, что сон не кончится. Поверили в реальность происходящего.

– И об условиях, – небрежно заметил рыжий клоун. – Они еще не вписаны, если вы заметили.

– Мы готовы на все. Абсолютно на все.

– Я верю. Ничего нового я придумывать не стану, две правые конечности меня вполне устроят. Что скажете?

– Я согласен.

– Правда? Вы не представляете, что себе уготовили. Вы хороните себя заживо. Вам так нужен этот плохой сын? У вас мог бы быть еще ребенок, мальчик или девочка.

– Ребенка ребенком не заменишь.

– Воля ваша. Но лимит уже исчерпан, осталось одно чудо – возвращение сына, остальное зависит от вас. Я оставлю вам средства: наркоз, обезболивающие, марли и прочее. Все, что понадобится при операции. А еще вот это.

Он достал из внутреннего кармана пиджака маленькую аккуратную ножовку со сверкающими острыми зубьями и протянул ее женщине. Ножовка была устрашающая.

– Это вам. Согласитесь, все честно. Вы, как мать, не должны оставаться в стороне, иначе, в чем тогда ваша роль? Решайте сами, сколько оставить, а сколько оттяпать, – он улыбнулся забавному словечку, которое вырвалось у него случайно при его вечном тяготении к пышной речи. Он сбился, и пришлось секунду подыскивать слова. – Мне не принципиально. Существуют отличные протезы. Подписывайте и я пойду. Не ищите меня, это бесполезно, мы больше не увидимся. Ваш сын вернется к вам после воскресения. У вас будет время, чтобы хорошо сделать дело и очнуться от наркоза. Ваше желание исполнится. Завидую вам.

Он откланялся. Они долго сидели и оцепенело смотрели на ножовку. Наконец, жена заметила, что муж близок к обмороку. Уложив его, покормила бульоном с ложечки.

– Жизнь не должна заканчиваться в пятнадцать лет. Не сомневайся, я буду счастлив вернуть его, – хрипло сказал он, обращаясь к потолку.

– Знаю. Лучше тебя никого нет, любимый. Прости меня. Может наш сын не стоит такой жертвы, но как иначе? Он наш ребенок.

– Он стоит любой жертвы. Приступим. Руку по локоть, ногу по колено. Боюсь, если оставить больше, чуда может не случиться. Не станем рисковать. Не плачь и смотри, не хлопнись в обморок, а то я истеку кровью и мы не достигнем результата.

– Я постараюсь. Лед, тазик, что еще понадобится? Я посмотрю, что он там принес.

И они приступили.

УСПЕХ

Звонок в дверь застал ее, когда она с безумными глазами жадно курила на кухне, держа сигарету мизинцем и большим пальцем, вся перепачканная еще не запёкшейся горячей кровью. Она накинула банный халат мужа поверх своей одежды и, наглухо запахнувшись, накинула на дверь цепочку.

– Кто там?

– Соседка. Лида, что у вас происходит? Ты так кричала, мы просто в шоке. Может нужна наша помощь? Врача вызвать?

– Нет! – Она приоткрыла дверь, и соседка увидела ее искаженное до неузнаваемости лицо. – Просто нервы разыгрались. Уже отпустило. Прости, если потревожила.

– Может в аптеку сбегать?

– Не надо, у меня все есть. Спасибо.

Она захлопнула дверь и увидела себя в зеркало. Эта женщина в зеркале была ей не знакома, хоть она вглядывалась в нее добрых пять минут. Лоб ее был испачкан кровью, прядки светлых волос у висков слиплись в коричневые сосульки. Неизвестно, что подумала об этом соседка, и то ладно, что полицию не вызвала.

Две недели спустя она все еще всячески избегала зеркал, приглаживаясь щеткой наугад, чтобы выйти в магазин. Укутала все зеркала в доме темными покрывалами, несмотря на радость, распирающую их с мужем до остановки дыхания, до счастливых слез, до икоты. Сын вернулся. Разрыдался. Целовал ей руки, просил прощения. Он был совершенно таким же, как раньше, только придавленный чувством вины и страшными пост-воспоминаниями. Временами казалось, что он сошел с ума. После первой встречи к отцу он заходить отказывался. Мать отпаивала его успокоительными, отец старался не обижаться, и оба считали, что он это «переживет».

Отца лихорадило, правые культи покраснели, поднялась температура, ему нужна была срочная госпитализация и квалифицированная медицинская помощь, но он шипел и злился, когда ему это говорили. Жить он не хотел, свою роль он выполнил на «отлично» и цепляться ему было больше не за что. Когда сын не слышал, он злым шепотом требовал от жены таблеток, таблеток или чего-нибудь такого. Она обещала что-то придумать. Придумала же она, как избавиться от отрезанных конечностей. Это был их единственный успех.

Что говорить официальным органам, что врать соседям, как вернуть сыну паспорт и какую историю рассказать о его чудесном воскрешении, они так и не придумали. К тому же партнеры мужа по бизнесу каждый день названивали, требовали его к телефону, а когда она отнекивалась, раздраженно кричали в трубку:

– Пойми, Лида, так дела не делаются! Он же наш финансовый гений, без него мы и года не продержимся. Не скрывай, что у Вовки? Запой?

Дни шли, а выход все не находился. Она была в отчаянии. Все сводило ее с ума, и помощи не было никакой. Из театра она уволилась, ей уже давно было не до театров, но жгла обида, что главный режиссер отпустил ее без всяких уговоров «не сжигать окончательно мосты». Сын часами лежал в своей комнате, уткнувшись в стену, и отказывался от еды, муж с зеленым измученным лицом непрерывно водил обрубком руки по кушетке, называя это «гулять». Но ясность ума он не потерял и однажды сказал жене, неподвижно глядя в потолок:

– Шила в мешке не утаишь, Лида, шила в мешке не утаишь.

С этой пророческой мыслью она вышла в магазин.

ЖИЗНЬ НАЛАЖИВАЕТСЯ

Дорожка, ведущая в подъезд, была перегорожена знакомым черным Гранд Чероки. Как большой наглый пес он дурашливо скалился хромированной решеткой радиатора, и у нее сразу упало сердце. Двое крепких мужчин в черных кожаных куртках, щурясь на солнце, курили возле урны, изредка перебрасываясь негромкими словами. Она молча протиснулась вдоль машины, надеясь, что они не обернутся. Ей почти это удалось.

– Лида! Эй, Лида!

Сколько лет уже Лида! Она знала, что сделает. Сами напросились, ну, и значит, так тому и быть! Милости просим в дом, господа!

Пока они разувались в прихожей, подозрительно косясь на черную материю, под которой скрывалось зеркало, она накрыла мужа клетчатым пледом с головой, благо он задремал и не шевелился, и пригласила их в комнату. Они выглядели слегка встревоженными из-за глубокой трагической тишины, которая обступила их со всех сторон. Ее густоту невозможно было не заметить даже совершенно бесчувственному человеку.

– Ну, сам-то где? – шепотом спросил один из мужчин, а второй достал из пакета бутылку французского коньяка и водрузил ее в центр стола с некоторой торжественностью. За бутылкой последовали шоколадные конфеты. Партнеры пришли мириться, не понимая в чем их вина.

– Зови, что ль?

– Зову!

Она подошла к кушетке и, как фокусник, твердой рукой сдернула с мужа плед. Никогда прежде она не испытывала такого сладкого садистского удовлетворения от вида здоровенных взрослых мужиков, толкаясь выскакивающих на лестницу и рыдающих там до икоты, зажимая ладонями рты в острых приступах ужаса. Мало, мало, мало! Пусть знают, каково ей. Муж остался лежать в комнате страшным обрубком человека, даже не проснувшись.

Она вышла, и они долго шептались в подъезде, приходя к деловому соглашению. Их все еще трясло. Она была как кремень, миндальничать не располагала ситуация, и, в конце концов, они урегулировали все основные вопросы ведения бизнеса в новых условиях и дележки доходов. Никто ничего не подписывал, но их честное слово было прочней государственных печатей. Ей очень хотелось поведать о сыне и трудностях с его легализацией, но она понимала, что лучше этого не делать, если она не хочет, чтобы ей вызвали машину из психушки.

Еще минут десять она не отходила от окна, пока они совещались у подъезда, сморкаясь и постепенно успокаиваясь. Потом дверцы хлопнули и машина отъехала. Проблему с деньгами теперь можно было временно вычеркнуть из повестки дня.