Помни о микротанцорах

Малыш отвечал утвердительно.

– Что-то не слышу уверенности. Да или нет?

– Да.

– Вот так-то. Мне понравились твои руки. Особенно правая. Ты слышишь Саид, правая!

Саид послушно склонил голову.

– Тебе нравится видеть в мужчине раба, – заметил малыш.

– А ни на что другое ваш брат не годится. Я хочу сделать тебе предложение.

На миллион.

– На миллион?

– Ага. Мне понравились твои руки.

– За миллион можешь иметь их до конца жизни.

– Нет, малыш еще понял (Саид кивнул головой и подвинулся на шаг ближе). Мне понравились только руки, все остальное – дрянь. Я собираюсь купить за миллион твою правую руку.

– Как можно купить руку?

– Когда я была намного моложе, меня бросил мужчина, у которого были прекрасные руки. Представляешь, он бросил не кого-нибудь, а меня. Я хотела ему отомстить, но я его не нашла… Подожди, я закурю. Передай сигареты.

Она сделала несколько затяжек и помолчала.

– Я поняла, что он не лучше и не хуже других. Что недостаточно мстить ему, это ничего не изменит. Мстить нужно всем вам… Он не просто так исчез, а исчез вместе с моим ребенком. Я так и не нашла – ни его, ни ребенка. Потом я его забыла, но я не забыла обиды. Я не из тех женщин, которых можно просто так обидеть. С тех пор Саид забирает руку у каждого моего мужчины.

Любовник ухмыльнулся.

– Ты сушишь эти руки как рыбу?

– Нет, я заставляю их работать. Я подключаю их через биоконтакт к аппарату для массажа.

Малыш сел и почесал в затылке.

– Нет, не может быть, – не поверил он, – тогда это получился бы киборг, а собирать киборгов запрещено. Киборги, клоны и генные бомбы – преступления против человеческой природы. Ты бы не рискнула получить восемь лет тюрьмы.

– А никто и не узнает. Я даю тебе миллион и Саид отрезает тебе руку. Вместе с лопаткой, лопатка нужна для крепления. Если ты не согласишься, Саид сделает это бесплатно.

– И многие соглашались?

– Никто из двенадцати. Из тринадцати, если считать тебя.

Малыш вскочил и бросился к двери. Конечно, дверь оказалась закрытой. Тогда он забился в угол, свернулся в эмбриональную позу и закрыл голову руками.

– Саид, начинай, – приказала Барбара. – Когда закончишь, протри кафель.

Она подошла к окну и стала спиной к комнате. Больная канарейка улетела, заметив ее приближение.

Уже стемнело; он шел домой, привычно прокручивая события дня сквозь теплую полутьму отдыхающего мозга; где-то в складках сознания был раскинут невод, вылавливающий каждую золотую и серебрянную рыбку, и был недремлющий глаз, который смотрел и определял, насколько та рыбка велика.

Проходя через парк развлечений, во второй или третий раз за вечер он увидел то же лицо. Не задумываясь, он сел на скамейку и решил подождать. Его тело устало за день и приняло решение самостоятельно. На асфальт здесь и там садились серые, будто присыпанные пылью, мотыльки, садились и снова взлетали; он ждал, совершенно уверенный, что незнакомец появится.

Вечерний парк был полон жизни: гуляющие запрудили центральную аллею, у водопада цветов; к атракционам наверняка вообще трудно пробиться, особенно к Шару и к Швырялке; очереди у лотков с мороженым и фруктами достигли размера шаровых звездных скоплений, и над всем этим гул, подобный гулу пчелиного роя, отдельные детские крики, отдельные вулканчики хохота здесь и там, и все это освещенно фейерическими бликами, которые бросают огромные плокие диснеевские фигуры, электролюминисцирующие, плавающие в воздухе над деревьями.

Ждать пришлось недолго: незнакомец еще раз прошел мимо, – руки в карманах, глаза сосредоточены, – и свернул в боковую аллею. Это был невысокий худой мужчина, с невыразительным лицом – такое не вспомнишь и на следующий день.

Гектор встал и пошел за ним. Незнакомец не спешил, но и не оглядывался. Он шел быстрее, чем гуляющий, но медленне, чем человек, имеющий определенную цель. Он остановился и поиграл с надувными роботами-великанами, которые бесплатно хватали каждого желающего своими лапами с ковш екскаватора величиной, постоял у фонтана и пошел к выходу. Здесь Гектор увернулся от обьятий желтого робота, чуть не потерял незнакомца в толпе и лишь случайно увидел темную тень, удаляющюся в сторону ботанического сада.

Здесь уже не было фонарей, лишь шариковые светильники – висящие в воздухе опалесцирующие шарики размерами от крупной горошины до маленького яблока.

Шарики переливались разными цветами, то мелкими вспышками цвета, то наплывами цветного свечения, то разноцветной световой дрожью, и удерживались на весу невидимыми нитями силового поля. Каждый светильник был сделан в виде небольшого фонтана. Это было красиво, но почти не давало света. Некоторые из шариков, граненые, светили ярче, но и они не освещали средину широкой дорожки. Под ногами шуршали невидимые в темноте роботы-мышки, которые убирали парк по ночам.

Над головою с холодной яростью пылали звезды – в таком избытке, что небо равномерно сияло над черными формами дальних крон и над темно-зелеными контурами ближних, перечеркнутое черной полосой космического лифта.

Внезапно незнакомец побежал. Дорога спускалась с холма до самой ограды сада, а дальше поворачивала и шла в сторону старых заброшенных подземных гаражей. Гектор хорошо знал сад, но гаражи видел лишь несколько раз и издалека.

Спуск не освещался вовсе и, если бы не звезды, было бы тяжело бежать по каменистой дороге вниз. Но глаза уже привыкли к темноте и с каждым шагом видели все лучше. Вот решетка сада по левую руку, а за решеткой – поляна с высокой травой, над которой летают несколько пушистых сов, неслышных и почти невидимых, и множество летучих мышей. Сектор Б-13, один из старых районов сада, где природа сохранилась почти естественной.

Приблизившись к гаражам, он скорее почувствовал, чем увидел, что дверь открыта. За дверью зияла тьма. Кто-то, без сомнения, ждал его там, притаившись, зная, что он идет, и зная, что он знает, о том, что он ждет его там, притаившись и зная… Слова выстроились в бесконечную цепочку и рассыпались, как слишком высокий домик из костяшек домино. Осталась пустота;

Гектор не собирался входить. Без фонарика там делать нечего, особенно человеку, не имеющему представления о внутреннем устройстве этого лабиринта.

Он стоял и раздумывал. Он знал, что не один на этой черной дороге, среди черноты ночи. Из-за деревьев вышла темная фигура. Потом еще две. Потом еще и еще.

– Передайте ему, – сказал Гектор, – что я долго ждал и долго вас терпел.

То, что случилось вчера, будет вам предупреждением.

И вслед за его словами раздался глубокий, глухой и вибрирующий рык большого зверя.

Когда он вошел в холл, то увидел, что та женщина уже ждет. Женщину звали Зоей; сейчас она пришла с мужем, тем самым, который месяц назад выбил ей глаз.

Она поднялась; муж остался сидеть.

Они зашли в квартиру, потом в приемную комнату; Гектор извинился и вышел вымыть руки. Сегодня клиентка пришла в последний раз; ей оставался лишь осмотр и некоторые формальности.

Муж бил ее и раньше, но бил «ласково», как она сама объяснила на первом приеме, и в тот раз просто ударил неудачно. Гектор не хотел видеть этого человека, и был рад, что тот решил не заходить. Сейчас он понял, что так неприятно удивило его в зоином муже: негодяй сидел со спокойно-самодовольным видом, и было заметно, что это не поза, не маска, а нормальное состояние скотски-тупой посредственности. Но он нисколько не чувствовал себя винованым – и это раздражало Гектора.

Он осмотрел глаз в последний раз. Все было в порядке: новый глаз, поставленный взамен старого, был моложе и лучше. Он замерил потенциалы оптического нерва и сравнил с таблицей. Что-то не сходилось, но нет повода для волнений – так иногда бывает, пока новый орган еще не притерся на своем месте.

То, что делал Гектор, называлось генопротезированием; генопротезирование и изготовление стандартных лекарств – вот и все, что разрешалась делать биологам, использующим человеческую ткань. Все остальное запрещалось категорически.

Сверх-категорически. Любое отступление от закона каралось высшей мерой наказания – восемью годами тюрьмы. Биология уже достигла такой мощи, что могла легко уничтожить неосторожное человечество, экспериментирующее с собственными генами. Холодный призрак генетической катастрофы был гораздо опаснее лохматых ядерных пугал двадцатого века или крысиной морды чумы, скалящей зубы из средневековья.