Помни о микротанцорах

– Попробуй… – начал говорить Шурик, но закончить не успел, потому что лежал лицом на столе.

– Нос сломать? – спросил Гектор. – или так уйдешь?

Когда негодяй ушел, Гектор включил телевизор. На экране хохотали клоуны:

– Встречаются как-то две амебы. Одна другой и говорит: «А ну-ка убери от меня свои ложноножки! Ха-ха-ха!»

Телефон полиции 02, – думал он. – Почему именно два? 01 – телефон пожарной службы. Почему именно один? Почему телефон скорой помощи только на третьем месте?

При пожаре горят в основном здания. На девятьсот пожаров в среднем одна человеческая жертва. Пожар уничтожает в первую очередь имущество. Но когда звонят 02, здесь уже одна жертва на три вызова. А когда 03 – помощь нужна только людям, имущество уже не причем. Вот и выходит, что имущество важнее человеческих жизней. Спасение жизней только после спасения домов и ценностей.

Кто придумал такую извращенную шкалу? Государство. Но что такое государство?

Кто это? Что это за спрут, который смеет ставить жизнь на третье место? Я всегда представлял себе государство как огромный желудок, в котором все мы перевариваемся и никак не можем перевариться просто потому, что у желудка большие проблемы с кислотностью. Очень здоровые желудки были в двадцатом веке: всякие большие и малые диктатуры переваривали до смерти добрую половину населения, а из остальных вываривали мозги. Кто такая эта полиция, которую я должен боятся? Делайте со мной все что хотите, но я все равно говорю, что это неправильно.

Зазвонил телефон.

– Это опять я, – сказал Шурик. – Я тут поговорил со своими, они согласны дать тебе не пятьдесят, а пятьдесят три процента. Но это же не просто так, надо будет отрабатывать. Они ребята жесткие. Как, просек?

3

Это был небольшой прямоугольный контейнер с красным номером 250 и кодовым замком. Пальцы набрали код из шести цифр и помедлили. Пальцы были короткими, загорелыми, с белыми толстыми ногтями – пальцы человека, всю жизнь работавшего руками, бившего молотом, копавшего землю лопатой и может быть, даже царапавшего ее. Кожа на пальцах была плотная, в старых трещинах и шрамах. Пальцы казались такими неуклюжими, что им было тяжело нажимать маленькие светящиеся кнопки.

Валин стоял, наклонив голову и смотрел на пальцы шефа. Как может быть, чтобы шеф такой лаборатории, как эта, имел подобные пальцы? – думал он. – Кто он? Чем он занимался раньше и чего он добивается сейчас?

– Я хотел, чтобы вы оказали мне услугу, – сказал шеф, – и предупреждал, что услуга будет серьезной. Если вы боитесь, лучше сказать сразу.

– Я ничего не могу передумать, – ответил Валин, – у меня дочь.

– Которая не совсем ваша дочь.

Пальцы пока не спешили открывать контейнер, хотя замок уже мелодично щелкнул и, видимо, открылся.

– Которая не совсем моя дочь, – послушно повторил Валин.

– Кстати, я так и не знаю кто она, и не знаю, зачем вы вырастили этого клона. Что вы собираетесь с нею делать?

– Растить.

– Клоны такого рода не предназначены для выращивания.

Валин промолчал.

– Хорошо. Пока это ваше дело. Но я не хочу, чтобы это стало общим делом.

Будете приводить ее в лабораторию каждое второе утро и делать иньекции здесь.

Здесь же можно контролировать ее текущее состояние. Но лекарство – вазиразин-три или четыре – за ваш счет.

– Спасибо, – сказал Валин.

Пальцы открыли контейнер. Внутри были три запаянные стеклянные капсулы.

– Я… – начал шеф, но в этот момент замок на входной двери пискнул и дверь открылась. Пальцы снова захлопнули контейнер. Вошла Катя. На ней был все тот же красный воздушный шарф.

– Я не вовремя?

– Очень невовремя.

– Тогда я пошла. Если меня будет нужно, то я любезничаю с Ником на крыльце.

Она вышла.

Шеф взял одну из ампул.

– Вы догадываетесь что это?

– Разумеется. Это генетический материал. Скорее всего животное, чем растение. Возможно, моллюск.

– Нет, – сказал шеф, – это почти что человек.

– Почти?

– Пока я не могу сказать точнее.

– Я ожидал что-то вроде этого, – сказал Валин. – Вы предлагаете мне еще одно генетическое преступление. Одним больше, одним меньше. А когда прийдет время, вы меня подставите и я буду отвечать сразу за все. В тюрьме, говорят, плохо кормят.

– Раньше плохо, теперь – до отвала.

– Вы уверены?

– Я знаю, что я говорю, – сказал шеф. – Я провел в тюрьмах в общей сложности четырнадцать лет.

– Сколько?

– Четырнадцать и два месяца.

Катя сидела с Ником на скамейке и болтала ногами, держа на ладони золотого паучка. Паучок шевелил лапками и не убегал; казалось, что ему нравится греться на солнышке.

– Хочешь, я подарю тебе перстень? – спросил Ник.

– С намеком или так?

– Так.

– Ну ладно, давай хотя бы так. Что это за камешек?

– Александрит. Он меняет цвет при разном освещении. Я этот перстень сделал сам.