Ворота Сурожского моря

Ворота Сурожского моря
Сергей Геннадьевич Мильшин

Исторические приключения
Тридцатые годы семнадцатого века – темное время на южных окраинах Руси, еще не оправившейся от Смутного времени. Там бродят шайки людоловов, нападая на села и станицы, уводя русских людей в неволю. С захватчиками и разорителями сражаются донские казаки, на своих стругах совершая глубокие рейды по тылам врага – побережью Черного моря.

Но что делать, если устье реки, эти ворота Сурожского (Азовского) моря перекрыли огромными цепями, которые прикрывают пушки крепости Азов, перевалочной базы турецких работорговцев? «Казак без моря – половина казака!» Вольные люди никогда не смирятся с потерей выхода на морской простор. А, значит, вперед, на штурм Азова!

Сергей Мильшин

Ворота Сурожского моря

«В течение XVI–XVII веков Турция открыто вела агрессивную политику в Восточной Европе, на Кавказе и в Иране. Во всех наступательных действиях против России крымский хан был активным союзником турецкого султана.

Наступление Турции на Московское государство происходило по трем основным направлениям: через Молдавию и Валахию – на Украину; через Крым, с помощью крымского хана, – на центральные районы нашего государства; через Черное море (устье Дона и город Азов) – на Поволжье и наши юго-восточные окраины.

Азов являлся для Турции ключом не только к Поволжью, южной России, но и к Северному Кавказу и к Востоку. Через Азов турки поддерживали связь с Казанью и Астраханью даже и после того, как эти бывшие татарские ханства вошли в состав Московского государства. Через Азов турецкий султан был связан со всеми ханами Средней Азии, а также с князьями горских народов Кавказа.

Кроме того, Азов вел тогда обширную торговлю, в которой были заинтересованы не только Турция, но также Англия, Франция, Венецианская и Генуэзская республики, а также другие государства. Торговля через город Азов с Московским государством и с Востоком, дававшая огромные прибыли, побуждала ряд западноевропейских государств добиваться права участвовать в ней с целью захвата рынков сбыта и оттеснения с них как русских, так и турецких купцов».

Григорий Мирошниченко (автор романов «Азов» и «Осада»)

Пролог

Ногаи подошли к переправе на Остров повечерьи. Узкая тропка, ограниченная стенами густого камыша, пропускала только по одному всаднику, потому двигались с опаской – казаки горазды на засады. Но в этот раз обошлось.

Здесь, в низовьях, Дон разливался на множество проток – ериков, и между ними шумели разлапистыми тополями и хрупкими ракитами больше десятка островов самых разных размеров: от двух саженей в длину до четырехсот. На одном из таких клочков земли, сейчас проглядывающем через заросли высоченного чекана[1 - Камыш (здесь и далее казацкие термины).], и прятался скромный десятидворный казачий хутор.

На берегу зачмокали копыта, погружаясь в прибрежный ил. Ногаи спешно попрыгали с лошадей. В тесноте толкались плечами люди, пихались крупами лошади, одна животина сползла задними копытами в воду и, испугавшись, глухо заржала, – пятачок у реки вмещал не больше десятка бойцов. Хан прикрикнул на бойцов, и они спешно отступили в густые заросли.

Прежде чем переправляться, спрятали коней в глубине камыша, отыскав более-менее сухой пятачок, и сели наблюдать.

Аззат – хан небольшого пастушьего рода – готовился к набегу с того момента, как его возглавил. Его предшественник – старший брат – участвовал в нескольких объединенных вылазках татар и ногаев, но удача далеко не всегда сопутствовала войску. А когда удавалось захватить казаков внезапным наскоком, добыча делилась соответственно количеству бойцов, и небольшому роду Аззата доставалось не так много, как хотелось бы. Потом старший брат случайно, ну или почти случайно, погиб на охоте, и род перешел в крепкие руки Аззата.

Казачьи курени отсюда не видать, но ногаи знают – там они. Уж сколько лет мечтают последователи Магомета застать православных врасплох. Налететь, ярясь от собственной удачливости. Порубать сонных. Больно прижимая коленом к земле, повязать руки раненым и побитым. А полураздетых девок, мягких и неподатливых, но оттого еще более желанных, увести с собой.

Вроде и стоят курени недалече – на том берегу, а добраться до них непросто. Посты, скрытые и явные, раскиданы по всему берегу. Один звук, неосторожность – и казаки наготове. Там бежать-то – саженей триста на самый дальний откос. А воевать они умеют. С детства с саблями, пиками да другим оружием играются. Пока будешь ногаев переправлять, они десять раз стрелами нашпигуют, да и из ружей побить не побрезгуют. Может, кто из воды и выберется, да толку? Встретят не пирогами, а клинками. Казаки с юртов[2 - Отделение в воинском подразделении или хутор в быту у казаков.] в плен не берут, зачем им лишняя обуза? Если в набегах на турские земли, они не прочь и ясыр[3 - Пленники.] прихватить: турки богатые на выкуп, то с татар да ногаев им особого проку нет. Беднота в степи живет, многие деньги сроду не видали. А чтобы хан своих людишек выкупал – так такого казаки и не помнят. И верно, не стоят плененные затрат. Раз попали, сами виноваты, выкручивайтесь, как хотите. А могли бы неверные, по разумению Аззада, рабов завести или, на худой конец, продать в Аздаке[4 - Город Азов на турецкий лад.] пленников. Все жизнь останется, а с ней и возможность выкупиться или сбежать. Нет, проклятые, не берут полон.

Хозяин Аздака – Калаш-паша – тоже подзуживает: «Не давайте казакам спокойно жить и рожать детей, особенно мальчиков, у них каждый юноша – воин. Пусть земля горит под казачьими ногами, пусть не чувствуют они себя на Тане-Дону хозяевами». А как не давать им спокойно жить? Казаки – народ злой, сопротивляются до последнего, нападать можно, только хорошо подготовившись. А на это время требуется и средства. К тому же, надо заранее взвесить все «за» и «против» и собрать силу вдвое, а лучше втрое превышающую казачью. И все равно, победа – не факт. Неверные хитры, и разведка у них налажена, не дай Аллах. Любой купец, мальчишка, рыбачащий на реке, или погонщик волов могут оказаться наблюдателями. Как утаить подготовку к набегу? Как собрать силу, чтобы казаки о том не пронюхали? А если и соберешься, и повезет подобраться к неверным на выстрел, они же, дети медведя и свиньи[5 - Самые крепкие мусульманские ругательства], как ни старайся, сдаваться и не подумают. Будут рубиться, покуда сил и жизни хватит. Сколько правоверных погубят! Никакого рода на них не хватит. «О Аллах, дай мудрости и крепости духа в нашей священной воине против неверных», – худосочный хан неторопливо сполз с жеребца.

Слуга, хорошо знакомый с предпочтениями хозяина, уже поправлял кошму, брошенную на связку камышей. Даже в походе хан не любил уподобляться своим подчиненным, готовым спать на земле, подложив под голову седло. Он – благородного происхождения, и ложиться на голую землю не по чину.

Несколько последних месяцев Аззат вынашивал мысль о набеге, словно мать долгожданного ребенка. Ворочал ее в голове и так и эдак: в любом случае теряет как минимум половину сотни. А больше всадников его род выставить не мог. Так бы и разрывался хан между желанием напасть на казачий остров и опасениями потерять людей, если бы не случай.

Все-таки всевышний не оставляет милостью Аззата. Он понял это еще в тот раз, когда навел острие стрелы на лошадь брата, галопом уходившую от разъяренного матерого секача.

Неделю назад охранный разъезд, объезжавший прибрежную рощицу, столкнулся с двумя казаками-охотниками. Одного взять живым не удалось – рубился как зверь, пришлось издалека истыкать стрелами. Зато второй, сообразив, что через миг последует за товарищем, сам поднял руки. На всякий случай нукеры запястья ему связали, и вскоре в таком виде испуганный пленник упал пред ханские очи. Везенье не оставило Аззата и здесь. Русский заговорил сразу, не понадобились даже приготовленные кусачки для выдергивания ногтей, и Нубир – мастер по сдиранию кожи – остался без работы. Выяснилось, этот человек беглый, из царских холопов, и только недавно поселился на Острове. Казаки дали ему кров в курене одной вдовицы и стали брать с собой на охоту и рыбалку.

Хан сразу понял – это божественный промысел. Еще вчера ногам и не мечтали пробраться на юрт незамеченными. И вот Аллах уже в который раз проявил безграничную доброту к роду Аззата, послав ему холопа. Хан был достаточно умен, чтобы сообразить – с этим пленным лаской можно добиться гораздо большего, нежели запугиванием. А потому не стал мучить пленника, назвавшегося Семеном Аксютой. Напротив, принял любезно и даже кинул ему приготовленные для других нужд пятнадцать алтын[6 - Один алтын равнялся шести московским копейкам, позднее – трем.], пообещав заплатить столько же, если он проведет отряд на Остров. Хан неплохо разбирался в людях. Заметив, как заблестели глаза Степана, получившего первые деньги, он понял, что просчитал того верно и теперь сможет вертеть пленным, как заблагорассудится. Дело лишь в цене.

Через топкое болото, по еле угадываемой гати, Аксюта привел всадников в густые кушири[7 - Заросли кустарника, диколесье.] на самом берегу ерика. В сгущающейся темноте вечера указал рукой на стоптанный копытами берег у воды:

– Здесь казаки переправляются на лодках и вплавь с лошадьми, а сторожа не держат, поскольку никто об этой переправе, кроме их самих, не знает. Да и добраться сюда через высоченные камыши не каждый сможет, гать-то тайная.

Целый день, опасаясь засады, хан наблюдал за переправой. Похоже, пленник не врал – на том берегу за все время не показалось ни одной живой души. Получив последний доклад уже в сумерках, хан объявил переправу на рассвете следующего дня и дал команду отдыхать.

Утром, выслушав разведчиков, так никого и не заметивших за ночь на противоположном берегу, он еще раз внимательно вгляделся в глаза Степана. И снова никакого подвоха в них не обнаружил. Немного мутноватые зеленые глаза. Как у всех. Нет, не как у всех. В самой глубине зрачков Аззат увидел страх, страх смерти. И тогда он махнул рукой, указывая на противоположный берег. И сам первым скинул азям[8 - Халат.].

Ногаи, поторапливаясь, разделись. Уложив одежду и оружие в тюки, притороченные к седлам, они ступили в холодную осеннюю воду. Кожа сразу покрылась пупырышками, зубы застучали марши. Низкорослые кони с длинными нестриженными гривами упрямились, еще меньше людей желая лезть в воду этим зябким осенним утром. Ногаи вполголоса ругались, кнуты паутами жалили вздрагивающие крупы.

На рыбалку отправились, еще туман не садился на сырые кусты. Сторожко, чтобы не разбудить родителей, спавших в другой половине куреня, и младшого брата Василька с сестрой Красавой, расположившихся на соседних лавках, выбрались из куреня.

Светало. На востоке небо окрасилось в светлые тона, по самому краю словно окаймленные кровавой полоской. Братья-близнецы Валуй и Борзята Лукины замерли у дверей, прислушиваясь: никого не разбудили? Поеживаясь, коротко оглядели округу. Низенький плетень с вывешенными на кольях старенькими кувшинами, узенькая тропка, уводящая со двора, замершие в сумраке угадывающиеся соседские курени[9 - Дома у казаков.] под камышовыми крышами. Вроде тихо. Густо пахло прелыми листьями и рыбной требухой. Давеча родичи натрудились, допоздна пластая рыбу и густо посыпая ее солью на зиму. Как и весь десятидворный юрт в эти погожие осенние деньки. Парням не хотелось поднимать своих ни свет ни заря, еще успеют рубахи потом пропитаться. И только так подумали, как дверь чуть скрипнула, и в образовавшуюся щель скользнула Красава в длинной, до пят, рубахе. Набросив на голые плечи платок, она окинула замерших братьев заботливым взглядом:

– Поесть-то взяли чего? Опять не позамтракавши, поди.

– Так, это, – Борзята смущенно пригладил взъерошенные волосы, – не проголодались ишшо.

Валуй, подтверждая, кивнул.

– Мы, правда, не хотим.

Красава хмыкнула:

– Не проголодались они. Стойте, счас вынесу, – не дожидаясь ответа, она нырнула в прохладную тень приоткрытой двери.

Братья с улыбкой переглянулись.

– Разве с ней поспоришь…

– Завсегда по-своему сделает.

– Упертая.

Сестренка, появившаяся на свет двумя годами позже своих 17-летних братьев, порой командовала большаками, как младшими. Особенно в делах домашних, в которые парни по мужской своей природе не вмешивались.

Валуй мысленно улыбнулся. «Какая же она у нас. И красавица, и умница. А хозяйка! Повезет парню с женой. Пока она еще на ребят и не смотрит, но это ненадолго, такая дивчина в родительском курене не засидится». Наверное, Борзята думал примерно о том же, во всяком случае, при появлении сестренки, только что улыбающийся, спешно насупил брови.

Красава сунула в руки Валуя узелок с чем-то мягким:

– Вот, хучь хлеба да по яйцу возьмите. Все не голодом.

– Заботливая ты наша, что бы без тебя делали, – Борзята хотел погладить сестренку по голове, но она увернулась, нарочно хмурясь.

– Идите уже, а то зорьку пропустите, – перекинув распущенный густой волос на грудь, Красава исчезла в сенях.

Валуй запихал узелок за пазуху. Подхватив заготовленные еще с вечера снасти, парни деловито зашагали по узкой тропке к ерику.

Поздняя осень выжелтила густые и жесткие травяные заросли в рост человека по краям тропки, диколесье, окружающее рыбаков со всех сторон, оделось в разноцветные наряды. Утренний воздух, наполненный запахами потрошеной рыбы и тины, бодрил прохладой. Шагалось по сырой траве легко и приятно. Утренняя влага, прижимаясь к коже ног намокшей тканью, неназойливо охлаждала. Скоро отсыревшие почти до бедер штанины налились тяжестью. Но братья, с детства привыкшие проводить большую часть дня на реке, не замечали этого.