Студент Иконников

Он начал плакать мелкими, пьяными слезами… Говорил о своей любви к покойнице, о том, как мечтал вырвать ее из этой атмосферы. Клялся, что он – передовой, что стоит за равноправие женщины.

Заснул он в этом же кресле, уронив голову на руки, брошенные на стол.

И храпел до самого утра, мешая спать Иконникову.

VIII

Утром учитель ушел. Иконников еще не проснулся, и Гиацинтов, крадучись, и озираясь по сторонам, на цыпочках, осторожно вышел из номера. Проснувшись, студент не нашел уже его в номере.

Иконников встал, не спеша оделся, вымылся, позвал коридорного и приказал проветрить номер, в котором стоял запах винного перегара. И, пока номер прибирают, решил пройти к Рудзевичу.

Казимир Францевич был один, с неизменной бутылкой водки на столе, сумрачный и чем-то расстроенный. Ходил, по обыкновению, из угла в угол и на ходу бросил Иконникову:

– Присаживайтесь! Если хотите чаю – прикажите подать самовар. Когда я один, он мне не требуется.

Тут только Иконников заметил отсутствие Филатова.

– А где же Филатов? – спросил он.

Рудзевич повернул к нему голову, остановился и заложил руки в карманы брюк.

– Позвольте мне вас, коллега, спросить: где Филатов? Вы же с ним вышли, а не я!

Иконников почувствовал, что попал в неловкое положение, и что нужно солгать, чтобы не подвести Филатова.

И он ответил с деланным удивлением:

– Ей-Богу, не знаю где он! Вышли мы вместе, но потом он простился со мной и пошел. Мне он сказал, что идет по делу.

– Странно! – Рудзевич опять заходил по номеру. – Я, видите ли, боюсь одного: Филатов мальчишка и не умеет управлять своими страстями. И я уверен, что он полез на какую-нибудь нелегальную сходку.

– Конечно, это дело его, – продолжал Рудзевич. – Живи он один – пусть нарывается на какую хочет историю! Но он живет со мной и знает прекрасно, что за мной следят. Случись что, – первым долгом ко мне явятся.

Положение Иконникова становилось скверным. Он был теперь между двух огней: покрывая Филатова он, тем самым, подводил Рудзевича.

Приходилось действовать дипломатично.

– А вы бы, Рудзевич, на всякий случай, приняли меры! – сказал он, подумав. – Мало ли что может случиться! Вдруг Филатова арестовали?

Иконников уже не сомневался, что это так именно и случилось.

– Вы посмотрите: одиннадцатый час, а его еще нет! Право, что-то подозрительно!

– Мне нечего принимать меры. У меня здесь ничего нет. Но меня просто впутают в историю с Филатовым. Они ждут только предлога.

Иконников посидел еще с полчаса, а потом пошел к себе. Номер его был уже прибран, он напился чаю и решил пойти в университет.

Еще издали, подходя к университету, Иконников увидел, что и сегодня пришел напрасно: вся Моховая была запружена полицией, и мимо нее, как сквозь строй, проходили кучки студентов. Опять, как и вчера, студенты шли с веселыми лицами, остря и перекидываясь ироническими фразами, а на них глядели хмурые лица городовых, с застывшей готовностью, по первому знаку начальства, произвести расправу.

Попадались студенты и с возбужденными лицами, настроенные демонстративно. На углу Воздвиженки загремела вдруг песня, подхваченная сотней молодых голосов… Конные городовые вонзили шпоры в бока гарцующих коней и понеслись карьером. Песня оборвалась, демонстранты рассеялись, и атака городовых пропала.

Рядом с Иконниковым стояла какая-то, прилично одетая, старушка.

Она не успела посторониться, и лошадь одного городового прижала ее к стене дома. Старушка отчаянно закричала, но городовой, не обращая внимания, продолжал осаживать лошадь…

Иконников возмутился и ударил кулаком лошадь по заду так, что та шарахнулась с тротуара. Но маневр студента был замечен, и его сейчас же схватили. Может быть, он был бы даже избит, потому что повернувший лошадь городовой выругался и поднял над студентом нагайку, но удар остановил подбежавший помощник пристава.

– В чем дело? – опросил он у одного из державших Иконникова городовых.

– Сопротивление полиции, ваше бро-дие! – отрапортовал тот, делая под козырек. – Ударил лошадь!

– Да… ударил! – крикнул Иконников, полный негодования. – Но ударил потому, что она чуть было не задавила какую-то даму! Надо смотреть на что лезешь!

– Прошу замечаний не делать! – сухо сказал полицейский и сделал жест. – Взять!

Иконникова довольно грубо толкнули в спину и повели. На углу Никитской его сдали конвою из городовых, который охранял кучку студентов, человек в двадцать. Минут через десять привели еще партию студентов, всех их сбили вместе, и повели, окружив нарядом полиции.

Иконников был страшно возмущен. Озлобление нарастало в его груди, и ему хотелось громко кричать о несправедливости. Но он сознавал, что это бесполезно, и потому шел молча, кусая от негодования губы.

Неловко он себя чувствовал в том положении, в котором очутился. Идти под конвоем полиции, среди белого дня, по шумной улице, ему приходилось в первый раз в жизни, и казалось, что все взгляды прохожих и проезжающих останавливаются именно на нем, которого, как преступника, ведут под конвоем. Но, бросив исподлобья взгляд на ближайший тротуар, студент успокоился: будто одно неразрывное звено сковало всех этих студентов с шумной улицей, и Иконников видел, как эта улица страдала одним общим страданием, переживала то же, что переживают студенты.

Привели студентов в Арбатскую часть. Большинство их сейчас же куда-то увели, а некоторых, в том числе и Иконникова, оставили для составления протокола. И когда очередь дошла до Иконникова, и он обстоятельно рассказал приставу за что его взяли, – тот покрутил усы и сказал околоточному надзирателю:

– Составьте протокол и отпустите!

Возвратись домой, Иконников прошел было к Рудзевичу справиться о Филатове, но номер Рудзевича был заперт, и коридорный сказал, что Казимир Францевич с утра ушел в город и еще не возвращался.

Не видел коридорный и Филатова.

Дома Иконникову не хотелось оставаться. Слишком кипело в груди и назревала потребность с кем-нибудь поделиться пережитым. И вдруг вспомнил Розу Самойловну.

Но как найти курсистку? Слышал он как-то мельком от Филатова, что она живет где-то в номерах на Цветном бульваре, но в каких номерах – Филатов так и не сказал.

Иконников решил, что «язык доведет до Киева», и пошел. Дошел до Цветного бульвара и вошел в первые же номера. Навстречу ему вышел заспанный, плутоватого вида коридорный и на вопрос студента: здесь ли живет курсистка Роза Самойловна? – вдруг глупо хихикнул.

– Чиво? Девочка, Роза, дивствительно у нас обитают! А другой что-то не слыхали!

– To есть как: девочка? – крикнул студент. – Какая девочка?

Коридорный смутился и переминался с ноги на ногу.

– Известно: какие бывают девочки! Гулящие!

Иконников решил, что, очевидно, он не туда попал и только было повернулся, чтобы выйти на улицу, как дверь отворилась, и вошла Роза Самойловна. Увидев Иконникова, она страшно смутилась, густо покраснела, но потом быстро овладела собой.

– Здравствуйте! – уже спокойно сказала она, протягивая студенту руку. – Вы ко мне?

Иконников смутился не менее ее. Будто поймала она его на каком-нибудь некрасивом поступке. Он еще не пришел в себя от того, что услышал от коридорного, и растерялся, не, зная, что ему теперь делать.