Единственный человек на земле. Часть 2. Нет смысла без тебя

Но в музыке той песни были собраны все самые лучшие его мелодии. Песня называлась Roberto. Потом Лиза увидела клип. Она смотрела и не узнавала своего брата. Саша был полностью другим, начиная от лица, в котором от прежнего Саши остались только светло-серые, отцовские, глаза, и заканчивая контурами тела. Брат сильно похудел, почти истощился. У него всегда были мощные руки, плотные ноги, не толстые, а именно плотные, мускулистые. Паренек в клипе был худой и бледный, с тонкими ногами и впалым животом. Волосы, непривычно длинные и черные, зачесаны назад. Лиза никогда бы его не узнала, если бы не голос и мелодия. А взгляд… Саша как будто боялся всего и всех. Взгляд загнанного в угол зверя. Взгляд побежденного человека. Лиза помнила брата жизнерадостным, улыбающимся парнем, душой компании. Таким, каким увидела его Лиза на видео, Саша не был никогда.

Качая на руках сына, Лиза чувствовала, как ее сердце наливается черной тоской. Ради чего все было? Ради того, чтобы отец Арсена сбежал? Зачем? Она как мантру повторяла одно и то же: чтобы спасти жизнь отца, чтобы не было войны.

Но на самом деле, чтобы не было кому-то плохо, она позволила пожертвовать Сашиной свободой, а потом жизнью отца, а потом жизнью матери, а теперь и жизнью Саши – ведь он стал совсем другим человеком. И все ради чего?

Осознание всего масштаба бедствия пришло недавно. Она в очередной раз услышала по радио Сашин голос и в очередной раз подумала, что не может больше так жить. Вокруг – мрачные тени прошлого, в душе абсолютная пустота. Нескончаемая усталость и чугунная тяжесть во всем теле – ее мучила вина, давила и не давала дышать. И с каждым днем становилось только хуже. Вина прорастала в ее душе, причиняла сначала не острую, но теперь очень ощутимую боль, Лизе было сложно с этим справиться. Она чувствовала себя невероятно одинокой. О своей боли она могла говорить только с Никиткой, ее кровиночкой. В сыне с каждым днем проступало все больше и больше от Арсена, чем Арсен всегда невероятно гордился, заставляя Лизу чувствовать себя еще ужаснее.

Лиза почти привыкла жить с чувством вины, которое усиливалось постепенно, дозированно, вызывая привыкание. Она не боялась этого: знала, что привыкнет. Привыкнет жить без личности, жить с человеком, который не может помочь ей избавиться от убивающего чувства вины, жить ради сына. Жить на одной планете с братом и не иметь возможности рассказать ему о себе… Она с ужасом представляла, что будет, если она разыщет Сашу и расскажет ему все. Брат обвинит ее, и будет прав – ведь его не было рядом в те минуты, когда Лизе приходилось принимать решение. Он не знает, что она чувствовала. Она бы сама себя осудила, будь на его месте, и Саша осудит, он такой же, как и она. А если осудит он, то осудит и общество, и они с Арсеном сядут в тюрьму, а малыш останется без матери. Лиза стала заложницей любви к своему ребенку.

Она не спрашивала себя, что будет дальше. Она просто жила, наблюдая за тем, как растет Никитка, как становится на ноги Арсен, как делает успехи в карьере. Лиза так и не привыкла звать его мужем, ведь они официально и не женаты, свадьбы не было, она просто взяла его фамилию, и все. Когда Никитке исполнился годик, Лиза чувствовала себя погруженной в глубокий бассейн под плотной коркой льда, и выбраться на воздух не было никакого шанса.

Но, сам того не подозревая, Арсен вырвал ее из этого состояния. Наверное, чего-то подобного она ждала, но, как всегда, была не готова к чему-то радикальному. Но Арсена не интересовало, готова она или нет. Ранним утром, 28 мая, за сутки до выступления Джейсона МакКуина в России, Арсен сказал ей:

– Лиза, я так больше не могу жить. Ты сильно изменилась, ты стала какой-то другой, не такой, как была когда-то. Что с тобой происходит? Скажи мне, пожалуйста.

– Что ты хочешь, чтобы я тебе ответила, Арсен?

Этот разговор случился впервые, но с первых минут уже утомил Лизу. Она знала, что будет дальше, она знала каждую мысль, которую Арсен мог родить своим неглупым, в общем-то, мозгом. Она знала каждый поворот его извилины и знала, в какой момент он принимает решение.

– Что с тобой происходит?

– Меня убивает совесть, – призналась Лиза.

Она не хотела начинать этот разговор. Этот разговор был ей не нужен, все равно исправить ничего нельзя. Но Арсен… Он был другим. Он был из той категории людей, которые, нагадив возле дома и не получив за это наказание, полагают, что все в порядке, и теперь эта гадость – нормальное течение жизни, что все с этим смирились и воспринимают как обычное дело. Когда безнаказанно уличенному в измене мужу кажется, что все забыли, и все хорошо, и можно снова вильнуть налево или не вильнуть – это ничего не изменит, ведь с этим обстоятельством все смирились. И если он сам не чувствует за собой никакой вины, значит, никто его не винит. Но вдруг заметив изменившееся поведение другого человека, такие люди искренне недоумевают, в чем дело, хотя ботинки все в той же гадости, разбрызганной у дома.

– Не нужно чувствовать себя виноватой, Лиза. Я все знаю.

– Что ты знаешь?

– Что Джейсон МакКуин – это Саша. И он готов выступить в суде. Он готов дать показания против моего отца.

Лиза не успела даже подумать, как мир вокруг померк. Она была не склонна к насилию, но в ее душе все было выжжено, все стоп-сигналы, все предохранители давно вышли из строя. Она убила в себе все человеческое, и на пустом, черном поле еще ничего не взросло, но готово было прорасти. Лиза не собиралась обсуждать ни единого варианта, связанного с попытками помешать Саше жить так, как он может. Судя по всему, Арсен не только догадался обо всем, но и уже разработал жуткий план, как заставить Сашу замолчать навсегда.

Вся сила любви к брату, вся боль, все унижение и черная копоть несправедливости всколыхнулись в ней инфернальным торнадо, поднявшись до самой макушки, и разум отключился.

Смутно, с редкими прорывами звуков она запомнила отдельные моменты той бойни: как Арсен пытался удержать ее, крепко сжимая сильными руками, а она все равно вырвалась. Как разлетелись мелкие осколки от вазы, обрушенной на голову Арсену, выбив из него сознание. Как впились ее ногти в его лицо, как она старалась содрать это лицо с черепа, как окропила кровь ее блузку – тонкими нитями и чернильными кляксами, как глубоко утопали ее стопы в его животе с каждым ударом; как она обрушивала на его лицо град своих кулаков.

Плач Никитки вывел ее из ступора. Арсен лежал на полу, весь в крови, но живой. На губах кровавая пена колыхалась от каждого выдоха. Малыш плакал истерично, дрыгая ножками и требуя взять его на руки. А Лизина блузка была вся в крови, руки болели, ныли пальцы, разодранные от ногтей, и сбитые костяшки кулаков. Она взяла сына на руки, превозмогая боль.

– Тише, мой малыш, тише, все хорошо.

– Лиза, пожалуйста, вызови врача… – простонал Арсен.

Лиза с отвращением посмотрела на лежавшего на полу мужчину. На нем не было видимых страшных повреждений. Да, расцарапано лицо, кровоточащая рана на голове у виска, обездвиженные ноги. Но ведь его голова на месте, верно? Его лицо все еще принадлежит ему? Его конечности плотно пришиты к туловищу? Что ему еще нужно?

Лиза переступила через него и пошла в детскую, чтобы уложить малыша. Когда ребенок заснул, она спустилась в гостиную, разгромленную ею самой. Арсен все еще лежал на полу. Все еще дышал. Она вызвала «Скорую». Арсена забрали. У врачей было много вопросов к Лизе, но она только покачала головой. Она не собиралась отвечать на их вопросы.

А утром следующего дня она узнала, что на сцене в «Олимпийском» убит Джейсон МакКуин. Саша.

Это уничтожило ее окончательно. Больше у нее никого не осталось. Она все разрушила, она всех убила… Теперь впереди только ад. Только ад. Единственное, что удерживало Лизу от резкого взмаха лезвием у горла, – малыш, плачущий в кроватке.

Она была беременна, когда случилась трагедия, когда погибли отец и мама. Она носила ребенка Арсена. И сейчас Никитка – все, что осталось в этом мире родное, ведь Саша мертв.

Только ребенок заставил ее скинуть оцепенение, взять себя в руки и сделать что-то для того, чтобы выжить.

Сначала она хотела уехать куда-нибудь еще глубже в провинцию, спрятаться. Но потом случилось то самое событие, из-за которого она поняла, что в России ей и Никитке небезопасно. Этот монстр, которому запрещен выезд за границу, до конца жизни будет искать ее, чтобы убить. И она решила бежать туда, где не смог обрести спасение Саша, – в Америку.

Пока Арсен лежал в больнице, Лиза сделала себе несколько паспортов. Она нашла в Интернете нескольких умельцев. За паспорт, который пройдет проверку в посольстве Америки, она отдала почти тысячу долларов. Хорошо, что Арсен, как настоящий цыган, не доверял банкам и держал всю наличность в сейфе, где хранились и Лизины украшения, подаренные Арсеном, поэтому она знала код. Она взяла с собой практически двести тысяч долларов и около ста тысяч рублями.

Лиза вместе с сыном покинула Россию спустя трое суток после смерти брата.

Итак, она прилетела в Чикаго, сняла номер в дорогом отеле и наняла русскоговорящую няню. У нее было достаточно наличных денег, чтобы решить практически любой вопрос, но требовалось глобальное решение. Чтобы выжить.

Она позвонила Карме, человеку, по-прежнему имеющему связь с Наркобароном. Объяснила Карме, что ей нужно и когда, сказала, что перезвонит через два дня. За это время Карма должна решить вопрос. И когда перезвонила, вопрос был решен. Представитель Барона, его брат Башу, был готов встретиться с Лизой в Чикаго через два дня.

На встречу Лиза пришла с охраной, двумя высоченными американцами в темных костюмах. Никитка остался в отеле с няней.

Башу был намного моложе Барона, ему едва перевалило за тридцать. Он был очень полным, с курчавыми волосами до плеч, зачесанными назад. Арсен на дядю был совершено не похож.

– Вы должны мне пять миллионов долларов за смерть каждого члена моей семьи, – сказала Лиза. – Итого пятнадцать миллионов.

– Если ты переживаешь за Арсена, то с ним все в порядке, – сказал Башу, проигнорировав ее вопрос. – И зачем ты пришла с охраной? Ты считаешь, я могу убить мать моего внука?

– Мой сын вам не внук, он вообще не имеет отношение ни к вам, ни к Арсену, ни к Барону, ни к вашей семье. Это мой сын.

– Нет, Лиза. Твой сын цыган, и мы – одна семья.

– Я видела, как легко ваш Барон отдал шестьдесят человек вашей семьи гнить за решеткой за свои дела.

– Это очень большая честь – заступиться за Барона!

– Да мне плевать, – ответила Лиза. – Пятнадцать миллионов, и ни единого контакта.

– Сначала ты сказала – пять за одного. А теперь звучит пятнадцать. По семь с половиной за мать и отца?

– А Саша? Вы его за человека не считаете?

– А Саша жив.

– Жив? Разве вы не смотрели видеотрансляцию? Как его убили прямо на сцене в Москве? Как он упал и перестал дышать?!

– Именно потому, что я это видел, я и делаю вывод о том, что он жив. Хотя Барон со мной не согласен, он уверен, что твоего брата убили. Поэтому, я думаю, мы согласуем эту сумму. Но зачем она тебе? Что ты будешь делать с этими деньгами? Как ты будешь жить с чувством вины?

Лиза была готова к подобному. Это их порода – заставить человека чувствовать себя униженным даже тогда, когда они сами в слабой позиции. Она решила для себя, что пропустит слова цыгана мимо ушей, и эти, и те, что последуют далее, чтобы не дать ему вывести себя из равновесия. Но его сомнение в том, что Саша мертв, ее серьезно подкосило. Лиза оказалась к этому не готова совершенно. У нее не было никаких сомнений, ведь она чувствовала, что его больше нет. А сейчас что? Слабая надежда, что Саша мог выжить? Но ведь сообщили бы в новостях, рассказали бы всем… Там же было много людей, телевидение… Да и зачем скрывать? Чтобы Барон больше не охотился за ним? Такое возможно. Господи, неужели Саша может быть жив?

Лиза почувствовала, как внутри что-то очень сильно заболело, так, словно к омертвевшим частям тела вдруг прилила кровь. Она снова может чувствовать. Всего-то надежда, всего-то фраза, наверняка сказанная для того, чтобы выбить из-под нее стул. Но Лиза чувствовала это иначе, теперь она готова вынести что угодно под светом даже такой слабой надежды. Ведь может быть, что Башу прав? Может быть, Саша жив?.. В подводной ледяной тюрьме наконец-то образовалась маленькая проталина, через которую она смогла глотнуть воздух.

Лиза улыбалась своим мыслям, пока Башу говорил гадости: