Лекции по истории западной философии Нового времени

Лекции по истории западной философии Нового времени
Сергей Никитович Чухлеб

Издание содержит: Новое время: новая культура, новая философия; философия XVII века; философия XVIII века; философия XIX века и т. д.

С. Н. Чухлеб

Лекции по истории западной философии Нового времени

Нет исследований более раздражающих, чем те, где прослеживается родословная идей.

    Лорд Актон

Предварительные замечания

Данный текст является «промежуточным» вариантом второго тома «Археологии идей». Этот том все еще находится в работе. Но, к сожалению, мои студенты не имеют возможности ждать окончания этой работы. Учебник, освещающий материал второго семестра, им нужен уже сейчас. Именно поэтому я счел возможным и необходимым издать эту книгу.

Я хорошо осознаю, что текст не «пропечен», как следует. Кроме того, в нем отсутствуют некоторые главы, которые обязательно должны присутствовать во втором томе «Археологии идей». Надеюсь, что читатель не будет слишком строг к этой книге.

Второй том я планирую в качестве продолжения «Археологии идей. Истории философии в доступном изложении. Запад: Античность, Средневековье». Впрочем, каждую из этих книг вполне можно считать самостоятельным текстом. Помимо временной последовательности эти две книги могут быть объединены и общей для них задачей – археологией идей. Для нас понятен и привычен феномен изобретения какой-либо вещи или технологии. Но идеи, фактически, изобретаются так же, как изобретаются вещи и технологии. Изобретение чего-либо при всей спонтанности этого процесса обуславливается наличными характером общества и исторической ситуацией. И степень востребованности изобретения, его судьба определяются этими же факторами. Классический пример тому – порох. Порох был изобретен в Китае в начале первого тысячелетия нашей эры, но в вещество, революционизирующее мир, он превратился лишь тогда, когда с этим изобретением ознакомилась Западная Европа.

То же с идеями и мировоззрениями. У них всегда есть автор. И этот автор укоренен в соответствующей исторической эпохе и мыслит сообразно социокультурным обстоятельствам своей социальной среды. И если его идеи оказываются востребованными, то они начинают меняться и преобразовываться, эволюционировать сообразно эволюции социума и культуры, меняя по ходу этой эволюции мир.

Таким образом, «археология идей» ставит перед собой задачу проследить возникновение и эволюцию таких культурных программ, как философские идеи, и понять, почему и в каком виде эти программы ныне присутствуют в нашей голове и определяют наше поведение.

Подобное исследование значимо не только для узкого круга специалистов, но и для множества образованных людей. Знание о собственных культурных программах, определяющих наше мышление и поведение, позволяет человеку более произвольно, более творчески отнестись к ним и изменить их при необходимости сообразно пониманию собственного блага. Подобное изменение тем более необходимо, поскольку ум современного человека (впрочем, как и человека прежних эпох) содержит в себе невообразимую мешанину из истинных идей, из идей-фантомов, из идей- паразитов, из идей-долженствований и из много чего другого. И все эти идеи противоречат друг другу и постоянно конфликтуют. В итоге, человек оказывается в той же ситуации, в какой пребывает компьютер, обремененный несколькими фундаментальными конфликтующими программами. Компьютер в подобной ситуации «зависает», а человек совершает действия, которые вместо ожидаемого блага порождают зло.

Соответственно, понимание сущности и логики той или иной культурной программы, «засевшей» у него в голове, позволяет образованному человеку заняться чисткой собственного сознания. При этом, заметьте, я вовсе не настаиваю на том, чтобы человек «чистил» свое сознание сообразно тем идеям, которые я считаю истинными или наиболее адекватными современной цивилизации. Вне всякого сомнения, в моем лице Истина, наконец, обрела вернейшего и доверенного друга. Но я отлично осознаю, что сокровенное знание о подобной дружбе посещало и посещает множество людей и само по себе не может являться гарантией обретения истины. Поэтому разумно и хорошо, если каждый сам определит, что для него является истиной и благом и сообразно этому избавит свое сознание от конфликтующих программ и идей. Подобная процедура, как минимум, станет еще одной проверкой истинности того мировоззрения, которого придерживается человек.

Некоторые мои коллеги, ознакомившись с первым томом «Археологии идей», упрекали меня за многочисленные авторские отступления от изложения исторического материала, напечатанные мелким шрифтом. Иногда дело даже доходило до курьеза. Одна моя коллега жаловалась мне, что «мелкий шрифт» ее сильно отвлекает от основного изложения. «Так не читайте его! Этот текст для того и напечатан мелким шрифтом, чтобы читатель при желании мог его игнорировать» – отвечал я ей. «Да как же его не читать, когда там написано самое интересное!» – изумилась в ответ коллега.

Я хорошо осознаю соблазн, заключающийся в моем «мелком шрифте» не только для читателя, но и для автора. Желая быть предельно объективным и диалогичным по отношению к тому или иному философу прошлого, я компенсировал это необходимое для адекватного изложения смирение тем, что разрешал себе свободно выразить свое мнение об этом философе и его идеях в разделах, напечатанных мелким шрифтом. Но при этом мне постоянно приходилось бороться с разрастанием этих авторских отступлений с тем, чтобы философия автора не заслонила собой личности и идеи тех философов, которые стали предметом моего изложения. Похоже, разумную пропорцию между излагаемыми философами и позицией автора в первом томе мне удалось соблюсти.

Принятый мною способ изложения преследует и еще одну цель. Философия – сложный, а иногда и скучный предмет. Именно поэтому необходимо использовать особые приемы, чтобы возбудить интерес и спровоцировать размышление читателя. Я надеюсь, что ознакомившись с идеями того или иного философа прошлого и получив представление о том, что автор думает относительно этих идей, читатель получит возможность выработать собственную позицию. К этому его побуждает то «напряжение», тот конфликт, который возникает между философией мыслителя прошлого и философией автора – выслушав ту и другую сторону, читатель получает импульс к тому, чтобы выработать на этот счет свое особое мнение. Иными словами, заочно полемизируя с философами прошлого, я надеюсь спровоцировать на вступление в эту полемику и читателя.

Мне представляется, что благодаря этому моя книга может оказаться весьма полезной и при преподавании философии в ВУЗе. В этой ситуации эффект «вовлечения» студента в полемику философов может только усилиться, если к позициям философа прошлого и философа Чухлеба добавится еще и позиция преподавателя – ознакомившись с мнениями двух философов, студенту будет любопытно узнать, что думает на этот счет человек, который преподает ему философию.

Впрочем, относительно последнего пункта меня одолевает изрядный скепсис. Большинство наших преподавателей философии чужды тем идеям, которые я заявляю. Боюсь, что они не решатся знакомить с этими идеями своих студентов, опасаясь их якобы «развращающего», «разрушающего», «пагубного» действия. Кроме того, к сожалению, многие преподаватели рассматривают свою должность как мандат на право монопольного формирования мировоззрения своих студентов. Аудитория – это место, где человек, жаждущий власти над душами других людей, может свободно и почти бесконтрольно реализовать свои амбиции. Естественно, что для такого преподавателя моя книга окажется лишь помехой. Ведь все так хорошо складывается: есть ближайший друг Разумного, Доброго, Вечного – преподаватель; есть юный и неопытный студент, которого необходимо приобщить к Разумному, Доброму, Вечному; и есть «классик», – эдакие «философские мощи» – которого можно использовать в качестве ориентира на этом благотворном пути. Присутствие автора «Археологии идей» в этом интимном процессе совершенно неуместно.

Но, впрочем, я надеюсь, что со временем количество просвещенных преподавателей философии будет лишь возрастать и что они смогут по достоинству оценить те дидактические перспективы, которые им открывает моя книга.

За тот год, что минул с момента издания первого тома «Археологии идей», я имел возможность ознакомиться с отзывами моих читателей. Суммируя характер этих отзывов, я прихожу к выводу, что в целом мой проект оказался успешным.

Студенты говорят мне, что «Археологию идей» очень интересно читать. Это интересная и понятная книга. Более того, к моему приятному удивлению «Археология идей» вызвала интерес и у родителей студентов. Последнее для меня особенно лестно, поскольку уж родителей-то моих студентов точно никто и ничто не заставляет читать эту книгу. Но они читают ее охотно и с большим интересом. Не так давно одна моя бывшая студентка позабавила меня следующими словами: «Представляете, Сергей Никитович, сегодня утром моя мама удивила меня вопросом: «Нет ли у тебя почитать чего-нибудь позитивного, типа «философии» Чухлеба?»» Смущенный столь лестными словами я не нашел ничего лучше, как отшутиться в ответ: «В этом нет ничего удивительного: жизнерадостный толстяк пишет позитивные вещи. Все верно».

Но этот успех первого тома парадоксальным образом накладывает на меня изрядное бремя тревоги и ответственности – успешное начало требует успешного продолжения. Но философия Нового времени – это значительно более сложный и менее благодатный для живого изложения материал. В последние пятьсот лет мир вступил в эпоху революционных изменений. С каждым столетием социальная жизнь все более усложняется. Усложняются и философские системы, обслуживающие социум. Возникновение и торжество науки оказывает сильнейшее влияние на философию. Столетиями господствует лишь научная философия. Очевидно, что сложные и наукообразные философские системы мало пригодны для доступного и живого изложения.

Таким образом, успех первого тома порождает во мне сильнейший страх разочарования, которое, возможно, испытают мои читатели с нетерпением обратившись ко второму тому. Быть может, именно этот страх делает меня настолько самокритичным, что иной раз мне начинает казаться, что второй том получился менее удачным. Так это или нет – судить читателю. Мне же лишь остается уповать на его снисходительность.

В первом томе «Археологии идей» я старался соблюсти определенную систематичность в изложении и не упустить ничего из того, что достойно внимания. Конечно, мои возможности быть систематичным были ограничены тем объемом книги, который я сам себе определил, сообразуясь с жанром и задачами текста. Эта ограниченность проявилась уже в разделе, посвященном средневековой философии – она оказалась представленной весьма фрагментарно.

Те же проблемы преследовали меня и при написании второго тома. Обширность и сложность философии Нового времени не позволили мне достаточно полно изложить все темы, в рамках этой книги. Некоторые же персоны и философские направления оказались и вовсе «за бортом» изложения. В этой ситуации мне не остается ничего другого, как утешать себя мыслью, что со временем, при дальнейшей работе с текстом, я обнаружу хороший способ органичного включения неосвещенного здесь материала.

Часть I. Новое время. Новая культура. Новая философия

Философия, как и всякая другая область культуры, не пребывает в социальном вакууме. Она связана множеством нитей с обществом и зависит от его характера. В некоторых обществах философия в принципе невозможна. В других она пребывает в весьма странном, «искаженном» виде. Форма и характер философии напрямую зависят от формы и характера культуры в целом. Последняя же полностью определяется социальным типом общества.

Именно поэтому рассказ о западноевропейской философии Нового времени необходимо предварить очерком о возникновении цивилизации, в лоне которой эта философия появилась. Иными словами, речь пойдет о происхождении Современности, поскольку именно в XVI–XIX вв. сформировались те социальные структуры, которые в своем развернутом и зрелом виде в XX веке стали называться «современным обществом». В этом отношении философия Нового времени может и должна рассматриваться как совокупность различных идеологий, различных духовных систем, отражающих и поддерживающих процесс возникновения современного общества.

Глава 1. Время капитализма. Социально-экономические и политические предпосылки новой культуры и новой философии

Удивительно, но современный среднестатистический человек, как правило, не может ответить на вопрос: в какую эпоху он живет? Сущность нынешнего времени остается для него неведомой. В лучшем случае такой среднестатистический человек использует термин «современное общество» и добавит, что наше время – это время научно-технического прогресса. Ответ неплох, но подобный ответ освещает лишь внешнюю, наиболее заметную сторону того великого социального потока, который мы наблюдаем, и в котором пребываем последние пятьсот лет.

А между тем, на наших глазах свершается величайшая революция в истории человечества. Таких революций пока можно насчитать три: первая – возникновение homo sapiens («человек разумный», наш биологический вид); вторая – возникновение земледелия и цивилизации; третья – та, которая свершается ныне – возникновение современного индустриального общества. (См. комментарий № 1 в конце главы).

Эта революция началась пятьсот лет тому назад и, если смотреть в глобальном разрезе, все еще далека от завершения – некоторые общества уже модернизировались, другие же – еще бредут по этой дороге скорби, испытаний и надежд. Безусловно, предпосылки этой модернистской революции созревали столетиями, но ее начало можно отнести к рубежу XV–XVI веков – время Великих географических открытий, Реформации, возникновения начатков промышленности, мировых торговых империй, науки, секуляризации мышления, изобретения книгопечатания и т. д. – проявлений множество. Я укажу лишь на некоторые из них, но сначала необходимо рассмотреть саму сущность и механизм этой революции.

И первый вопрос, который мы должны здесь задать: каким образом и почему эта революция стала возможной? Впрочем, образованный человек массы (а в нынешние времена образование стало массовым с соответствующими последствиями) отвечает на этот вопрос с легкостью. «В этом нет ничего удивительного! – говорит он – Человечество развивалось, развивалось и вот развилось до состояния современного общества». Но подобный ответ оказывается крайне проблематичным, если мы начнем вспоминать о следующих обстоятельствах.

Во-первых, история homo sapience насчитывает более двухсот тысяч лет. Так почему же модернизированное общество вдруг возникает лишь в последние столетия? Почему оно не возникло раньше? Во-вторых, факты демонстрируют, что развитие не является чем-то обязательно присущим человеку. Нам известно множество примеров человеческих обществ, которые не только не преодолели Каменный век, но и навсегда застыли на его ранних этапах. И скорее всего, эти общества просуществовали бы в этом состоянии еще бесконечно долго, если бы не были поглощены современной цивилизацией. Так почему же одни человеческие общества действительно являют пример устойчивого развития, в то время как другие остаются образцом абсолютной неподвижности? В-третьих, мы видим, что развитие еще не означает движение по пути к современному обществу. Китайцы или арабы в конце XI века н. э. являли более высокие достижения, чем их современники-европейцы. Более того, достижения европейцев того же XI века выглядят жалкими и беспомощными на фоне цивилизационного расцвета Древнего Египта второго тысячелетия до н. э. Все эти народы и все эти цивилизации тысячелетиями являлись лидерами социального развития и вполне заслуженно могли считать и считали европейцев варварами. Но внезапно эти варвары в несколько сот лет совершают нечто, что навсегда оставляет прежних лидеров в плане развития далеко позади.

Таким образом, мы видим, что отсылка к понятиям «развитие» и «прогресс» не только не проясняет сути проблемы, но еще более ее запутывает. Скорее эти понятия отражают сущность возникшего в Европе в Новое время модернизированного общества, чем объясняют его возникновение. Не поможет нам здесь и ссылка на природные условия. Планета Земля являет удивительное разнообразие ландшафтов и климатических зон. Те же цивилизации Востока пребывали в неизмеримо более благоприятных климатических условиях, чем цивилизация Запада. Но местом зарождения и становления современного общества стал именно Запад.

Не стоит прибегать при исследовании этой проблемы и к понятию «особого духа» той или иной цивилизации. Категория эта темна и умозрительна и имеет мало общего с научным знанием. При первом же использовании это понятие отменяет все критерии и правила науки и открывает широкую дорогу для всякой метафизики, умозрения и нелепых фантазий. Кроме того, исследуя духовность той или иной цивилизации, мы очень быстро обнаруживаем зависимость этой духовности от сущности и социальных структур исследуемой цивилизации.

Вопрос о причинах и условиях возникновения современного общества имеет не только теоретическое значение. В современном мире этот вопрос приобрел огромную политическую, социальную и мировоззренческую значимость. Модернизированные общества купаются в роскоши, блистают военной и политической мощью, прельщают свободой и комфортом жизни, завораживают удивительными достижениями в науке, искусстве, медицине и т. д. И представители менее «счастливых», немодернизированных обществ с жадностью и завистью взирают на это благополучие. И они задаются вопросом: как бы и им совершить нечто подобное и достичь таких же блестящих цивилизационных высот?

Безусловно, у меня и у некоторых таких же умных (а может быть, и умнее) социальных теоретиков есть ответы на все эти вопросы. Правда, эти ответы оказываются настолько «не в масть» тому, что желали бы услышать миллиарды варваров, неистово толпящихся у границ модернизированного мира, что откровения эти всякий раз оказываются подобны «гласу вопиющего в пустыне». Впрочем, задачи и рамки данного текста не предполагают подробного обсуждения этих проблем. Я ограничусь лишь тем, что предложу читателю лишь часть ответов на заданные вопросы. Но это самая важная часть. Современное общество возникает и формируется в Западной Европе в тот момент, когда там возникает и формируется капитализм. Рождение и развитие капитализма и есть рождение и развитие современного общества.

Начиная с XVI века, в Западной Европе начинает формироваться торгово-промышленная, индустриальная цивилизация. Социальная форма такой цивилизации – капитализм[1 - Мне тотчас могут заявить, что индустриальная цивилизация может быть оформлена не только в рамках капитализма, и приведут в качестве примера социалистические общества. К сожалению, это как раз тот самый случай, когда желаемое искренне выдают за действительное. Поэтому отвечу: 1. Индустриальная цивилизация возникает через капитализм и благодаря капитализму; 2. Многочисленные попытки в XX веке построить современную экономику в рамках некапиталистических общественных отношений на данный момент закончились полным крахом; 3. Ни одно из этих обществ не просуществовало больше столетия. И следовательно подобные кратковременные социальные эксперименты не могут быть предъявлены в качестве проверенной и жизнеспособной альтернативы.Таким образом, нет никаких серьезных оснований противопоставлять успешной на протяжении нескольких столетий капиталистической формации кратковременные и неудачные попытки построить некапиталистическое индустриальное общество.]. Множество частных предпринимателей открывают мастерские, мануфактуры, торговые компании и пытаются торговать своими товарами по всему миру. Буржуазия, подобно бактериям, начинает плодиться, множиться и преобразовывать общество. Этому процессу часто способствуют сильные мира сего – короли и князья, которые очень быстро обнаруживают, что богатая буржуазия – это источник больших денег, богатства и силы государства. А деньги правящей элите нужны, поскольку роскошный образ жизни, новые культурные потребности, создание бюрократического централизованного государства, регулярная армия и военные новшества стоят дорого.

В качестве примера можно привести изобретение артиллерии. Пушки – дорогое удовольствие. Они дороги в производстве и дороги в содержании. До XVIII века артиллерист – это не военный, не солдат, а высокообразованный инженер, который при ведении артиллерийского огня осуществляет множество сложных расчетов и технических манипуляций. Естественно, эти люди нуждаются в хорошей оплате. Но помимо всего прочего, денег требует и сама стрельба – снаряды и порох стоят изрядно. «Порох сделал войну непомерно дорогой. Он и сам был весьма недешев. Согласно некоторым подсчетам, пушечный выстрел в XVI веке обходился в пять талеров – сумма, равная месячному жалованью пехотинца. А уж сами пушки были и вовсе разорительными для общественного благосостояния. Их отливали из дорогого металла высокооплачиваемые специалисты, а для перевозки орудий на поле боя требовалось беспрецедентное количество тягловых животных. В артиллерийском обозе испанской армии, воевавшей в Нидерландах в 1554 году, насчитывалось пятьдесят пушек и пять тысяч лошадей». (25. 110). Как видим, артиллерия – это очень дорогое удовольствие. Его могут позволить себе лишь богатые государи.

А без артиллерии в это время государем быть весьма затруднительно, ибо довольно быстро можно лишиться своего государства.

Самое интересное, что все эти чудесные вещи есть плод именно буржуазных, капиталистических структур. Эти структуры заявляют о своем праве на существование, не только финансируя в виде налогов и таможенных сборов потребности королей и князей, но и обеспечивая их новейшими техническими достижениями.

Интеллектуалы изобретали новые вещи всегда, во все времена и во всех обществах. Достаточно вспомнить хотя бы Китай – родину множества удивительных открытий[2 - Тот же порох был изобретен именно в Китае на рубеже первого и второго тысячелетий н. э., но литью пушек и использованию артиллерии китайцы учились у португальцев в XVI веке. (См. комментарий № 2 в конце главы) Желая, во что бы то ни стало, заиметь современную артиллерию, китайский император поручил европейским монахам, прибывшим с миссионерскими целями, организовать производство пушек – видимо, он полагал, что все «белые варвары» искусны в этом проклятом ремесле (25. 140).] и изобретений. Но подлинной родиной научно-технического прогресса стала именно Западная Европа. Европейцы не только с успехом заимствовали чужие открытия, но и смогли создать эффективный социокультурный механизм, поставивший технические изобретения и их внедрение в жизнь «на поток».

Подобная ситуация глубоко закономерна. Если для сравнения обратиться все к тому же Китаю, то мы обнаружим, что социальный тип китайского общества не предполагал наличия капиталистических структур, и потому это общество было на редкость неподвижным и консервативным. Большинство удивительных изобретений китайцев так и остались для самих китайцев в статусе странных диковинок и забавных игрушек – традиционная структура китайского общества не способствовала научно-техническому прогрессу. Лишь в Западной Европе эти изобретения были использованы и доведены до совершенства. И виной тому – именно капиталистические структуры. Ведь самой сущностью капитализма буржуазия подталкивается в объятья научно-технического прогресса. (См. комментарий № 3 в конце главы).

В силу множества достаточно уникальных причин и обстоятельств, о которых здесь нет возможности подробно говорить, западноевропейская средневековая цивилизация в XV столетии, наконец, «дозрела» до возникновения капитализма и появления промышленной цивилизации. Здесь, начиная с этого времени, капиталистические структуры множатся и крепнут[3 - В действительности этот процесс не столь прямолинеен и гармоничен. Так, например, расцвет итальянских торгово-ремесленных городов в XIV–XV веках, ставший социально-экономической основой Возрождения, уже в XVI столетии сменился упадком – в итоге, здесь капитализм просто «не успел» сформироваться. Родиной капитализма стала Северная Европа (Нидерланды и Англия).]. Буржуазия нуждается в технических новшествах, ибо они позволяют предложить потребителю новый интересный товар. Они позволяют разорить конкурента, который по неразумию и нерасторопности ведет свое дело по старинке. Реализация новаций – это хорошие деньги. Но востребованность технических новаций означает и востребованность научного знания. В итоге нарождающаяся новая наука обретает социально-экономический фундамент – ученые находят все большую поддержку у коммерческой элиты общества.

Таким образом, ситуация оказывается прямо противоположной той, которая складывается в «закрытых» обществах Китая, Турции, России и им подобных стран. Если в «закрытом» обществе изобретатель ломится со своим изобретением во все двери, а его гонят прочь, то в буржуазном обществе капиталист сам обивает пороги лаборатории с вопросом: когда же будет готово обещанное изобретение?

Первое очень существенное и хорошо заметное следствие капиталистической перестройки западных обществ – стремительный рост их военного и политического превосходства.

Наглядным примером здесь может служить Османская империя (Турция). В XIV веке это общество двинулось по историческому пути, который впоследствии (конец XV–XVI вв.) избрала также и Россия. Вся социальная структура была мобилизована на службу военизированному, экспансионистскому государству. Все подданные этой империи находились в ведении и в собственности всеобъемлющего государства. Каждый человек, какова бы ни была его профессия, находился на государственной службе – его профессия и была службой государству. В итоге этой всеобщей мобилизации общественных ресурсов, мы видим стремительный рост мощи Оттоманской империи. Ее армии в XV–XVI вв. держат в страхе всю Европу и половину Азии. Турки-османы способны выставить в поле превосходную армию, сочетающую в себе прекрасное качество вооружения и огромное количество солдат.

Но обратной стороной имперского могущества было окостенение социальной жизни. Торгово-ремесленный сектор экономики так и не смог развиться в сторону капитализма. Соответственно, и социального прогресса и прогресса научно-технического Турция так же благополучно избежала. В итоге, уже к XVIII веку эта империя начинает проигрывать в политическом и экономическом плане Западной Европе. Вооружение и организация ее армий безнадежно устаревают, и турецкие полчища достаточно легко побеждаются немногочисленными, но хорошо вооруженными и хорошо организованными европейскими армиями. Европейская армия в несколько десятков тысяч солдат с легкостью сокрушает стотысячные воинства турок. Причем последние гибнут и сдаются в плен десятками тысяч – европейцы же теряют несколько сотен убитыми и ранеными.