Тесей

Колхидянка сказала ни о чем не подозревавшему, доверчивому, но привыкшему вечно опасаться заговоров и мятежа со стороны братьев и племянников супругу:

– Милый, проснись. Когда ты еще сладко дремал, как ребенок, не знающий ни забот, ни тревог, глашатай мне доложил, что к нам во дворец неизвестно откуда прибыл юноша дерзкий видом. Я незаметно на него посмотрела из дворца в наше маленькое окошечко. Он хоть возрастом кажется юным, как племянники твои Паллантиды, но вызывает в моем сердце безотчетный страх и большую тревогу. Ведь сам ты знаешь, что я чувствую сердцем опасных людей. Юноша этот явился к нам с медной палицей и мечом и снимать при входе во дворец ни за что их не хочет. Это может быть сын одного из страшных разбойников, промышляющих на Истмийской дороге, нанятый твоими братьями или племянниками.

Эгей кинулся к небольшому окошку, позволяющему незаметно наблюдать за всеми ожидающими приема царя и через некоторое время озабоченно обратился к супруге:

– Ты права милая – очень этот эфеб подозрительный. А ведь всех Паллантидов в лицо я не помню. По-моему, он похож на моего брата Палланта и ликом, и статью, и выражением надменным лица. Что ты, мудрейшая, как сама Метида, супруга, мне посоветуешь: принять его перед завтраком, став в окруженье охраны или силой заставить его оставить в моей кладовой меч с медной палицей и безоружного пригласить к нам на завтрак, или же с ним не встречаться совсем и приказать охранникам его выгнать?

Прежде, чем ответить, Медея долго смотрела в окошко и потом так сильно задумалась, что до крови прикусила губу. Своими большими черными глазами и зрением острым она смогла рассмотреть на рукоятке меча Тесея герб Эрехтеидов и удостоверилась, что это действительно родной сын Эгея. Царица, рассеянно поглаживая две толстые косы матовых черных волос, уложенные на высокую грудь и посасывая кровь из прикушенной пунцовой губы, невесело думала:

– Нельзя, чтобы у него отобрали оружие и дали Эгею, ведь он сразу узнает свой меч и сына, которого я ему 17 лет назад обещала. Выгнать Тесея тоже может оказаться не просто, ведь он пришел наверняка с целью – стать наследником и, значит, опять вернется. Конечно, он, как Паллантиды, нацелился на афинский престол и моего мальчика хочет без наследства оставить. Надо вопрос с этим наследником решить раз и навсегда, наверняка, но осторожно и хитро. Я виду не подам, что узнала кто он. Боги, как он похож на Ясона! Волосы длинные и такие же русые, и голубые глаза, как я их любила! И так же открыто и честно он смотрит вокруг! В этот взгляд такой с виду безукоризненно честный, наивный и искренний я тогда и влюбилась. Проклятый лживый Ясон, ты колдунью околдовал и сделал безмерно несчастной…

Медея, чтобы избавиться от нахлынувших воспоминаний, закрутила не только головой, но и плечами так, что взметнувшимися длинными хвостами своих пышных кос, чуть не ударила по лицу ждущего ответа супруга.

– Юноша этот, как видно, не хочет, как бедный родственник сам навязываться и признаваться Эгею в том, кто он таков. Хочет, наверное, чтоб царь сам его узнал чувствительным сердцем отцовским. Что ж, надо мне безвольного напугать Эгея, но не слишком сильно так, чтобы принял он его во время завтрака с оружием, но, конечно, в окруженье надежной охраны. Это юношу обидит и оскорбит и потому сразу он отцу не признается, что он ему сын. А в это время надо успеть его… отравить! Да так, чтоб умер сразу, не мучаясь, не страдая и, конечно, не успев Эгею ничего рассказать. Во время переполоха, который возникнет, когда он мертвым падет, мне надо меч его подменить на обычный, каких для охранников в кладовой оружейной у Эгея не мало.

Быстро промелькнул план действий в злокозненной, как у царственной Геры, колдовской голове Медеи, и она заботливо Эгею сказала:

– Милый, надо не просто остерегаться появившегося неизвестно откуда этого юношу. Ведь, если его сейчас просто выгнать или разоружить, то он в другой раз подстережет тебя в тайной засаде и наверняка убьет. Я сердцем чувствую ясно, что он замыслил против тебя и против твоего наследника Меда что-то очень недоброе.

Как только Эгей услышал про опасность, грозящую его наследнику долгожданному, то весь встрепенулся и, бодро почесав плешь, заговорщицки супруге подмигнул обеими глазами и тихо, чтобы никто не услышал, промолвил:

– Медея, ведь ты же колдунья, вот и настал момент искусство свое тебе показать. Придумай же скорее, как нам опередить нечестивца и самого его жизни лишить прежде, чем он сделает непоправимое зло мне или нашему сыну.

– Если б я не боялась, что ты злодейкой меня назовешь, то посоветовала бы его отравить. Но этого советовать тебе я не буду, ведь и так меня незаслуженно некоторые кознодейкой, как златотронную Геру, считают.

Так же тихо, но, незаметно стараясь раззадорить Эгея, вымолвила Медея.

– Нет уж, ради спасения нашего любимого сына ты должна против него самый сильный яд приготовить! Слушайся мужа, супруга!

– Как прикажешь, Эгей. Ведь ты царь, и все здесь должны тебя слушаться.

С притворной покорностью сказала колхидянка, старательно скрывая грозное сверкание черных глаз. Чтобы успеть к завтраку, бросилась Медея в спальню к своему сундучку, привезенному из Колхиды, и взяла оттуда высушенный аконит.

Говорят, что, когда тиринфянин храбрый трехглавого Кербера вывел из Аида на освещенную землю, тот сильно стал упирался, больные глаза от сверкавших солнца лучей отвращая. Потом трехглавое чадо Ехидны с Тифоном, разъярившись, громким лаем тройным одновременно заставило воздух дрожать и по изумрудным лугам разбросало белесую пену. Пена та, куда падала, тут же пускала ростки и, живительную влагу впивая из плодородной земли, порождала стройные, высокие, красивые, но очень ядовитые цветы, которые люди потом аконитом назвали.

Этот ядовитый цветок быстро заварила Медея и смертоносную влагу в два красивых серебряных килика на изящных ножках, с двумя горизонтальными ручками по бокам, добавила, в одном разведенное водой искрометное было вино, а в другом – напиток из трав душистых, пряностей разных и меда – ведь не знала колдунья что сын Эгея Тесей любит пить за завтраком по утрам.

96. Встреча Тесея с Эгеем и Медеей

Явившись в царский дворец, Тесей решил сразу никому не открывать, кто он такой, но предоставить отцу возможность самому узнать сына. Кроме того, не мог он, как ни старался, избавиться от обиды и горечи в сердце и мучил свою душу такою беседой:

– Как же так: мою мать – чистую, юную девушку 17 лет назад он оставил беременную без пира и свадьбы, и обо мне за все эти годы ни разу не вспомнил, даже не послал кого-нибудь тайно поинтересоваться родился ли кто у Эфры, и, если родился, то кто, и как этот от него рожденный живет? Да и сам он мог бы заехать к старому другу Питфею, как не раз делал до того, как я появился на свет… Чего только цари не делают из – за жгучего желания царствовать и потом власть и престол передать сыновьям. Как не люблю я все эти «царские игры» с наследованием!.. Наверное, из-за безумного желанья иметь наследника Эгей и на Медее женился, хотя… для своих лет колхидянка выглядит, как бесстаростная богиня: смуглая кожа чистая, как у ребенка, тело стройное и чувствуется – упругое и тугое, как у юной танцовщицы или флейтистки, в лице – невыразимая прелесть все еще яркой красавицы. Такую красоту мужи зовут несравненной, многих она поражает с первого взгляда, но во мне она вызывает лишь опасения и осторожность.

Тесея глашатай по приказу Медеи учтиво пригласил на царский утренний завтрак. Перед входом в пиршественный зал молодая красивая рабыня сняла юноше обувь и вымыла ему ноги, затем другая девушка-рабыня подала ему воду в серебряном кувшине для мытья рук и новое полотенце. В скромном утреннем пире, как и в любом пире, обычно принимали участие только мужчины, а женщинам и детям обычай не дозволял участвовать в мужском пиршестве. Однако для Медеи, как для царицы, обычай, и главное – царь, дозволял исключение. Места указывались всегда хозяином, и самым почетным местом считалось, место возле него. На пирах у Эгея всем всегда заправляла молодая царица, хотя для вида, она часто заставляла кое-что делать Эгея, но, конечно, лишь то, что ей было угодно.

На этот завтрак, кроме Тесея коварная колхидянка пригласила лишь нескольких послушных ей царских советников, глашатаев и, конечно, двенадцать охранников, некоторых из них расставив, а других рассадив, между Эгеем и его неузнанным сыном. Колдунья все предусмотрела, и потому даже, если б Эгей обладает зрением самым острым, он все равно не смог бы увидеть герб Эрехтеилов на своем мече родовом.

Завтрак большинства греков состоял из хлеба, обмоченного в несмешанном вине, иногда с сыром, орехами и фруктами. К завтраку хлебосольного Эгея еще подавали разные овощи такие, как, мальва, салат, капуста, бобы, чечевица и лук, и так же зажаренное на углях рабами вчерашнее мясо дичи пернатой, которая в изобилье водилась в тенистых афинских лесах. Кушанья из только, что приготовленной баранины, телятины, свинины или рыбы подавались у Эгея только по вечерам, к плотному обеду.

Распоряжение и заведование пирами у Эгея обычно, как и в других богатых домах, находилось в руках особого слуги, но в этот раз по совету Медеи он решил распоряжаться всем сам, т. е. повторять вслух то, что она, сидя с ним рядом, ему будет тихо подсказывать и внушать.

– Радуйся, гость незнакомый. Пищи нашей, уж не побрезгуй, вкуси, ведь ты весь в дорожной пыли и, значит – голодный! Только после того, как жажду искрометным вином иль медосладким напитком утолишь и голод разной пищей насытишь, расскажешь нам, что ты за человек и к нам прибыл зачем и откуда? Глашатай, подойди к нам и дай гостю два этих серебряных килика, пусть он пересохшее горло для начала промочит.

Так обратился к Тесею Эгей неестественным голосом сильно дрожащим. Царь показал трепетавшей рукой подошедшему глашатаю два одинаковых по виду, но отличавшихся от других чаш и кубков, котила, данные ему Медеей. Он не только знал, что напитки в обоих этих сосудах отравлены, но он сам и попросил супругу яд приготовить.

Эгею никогда не приходилось кого-нибудь убивать собственными руками, даже когда он вместе с тремя братьями отвоевал отцовское царство и получил четвёртую его часть – Афины. Эгей только командовал афинским войском и проиграл войну с царём с Крита Миносом и обязался раз в 9 лет отправлять семь своих юношей и семь девушек в Лабиринт к его сыну чудовищному Минотавру. Поэтому царь очень волновался, передавая глашатаю сосуды с отравленными напитками.

97. Эгей узнает сына по гербу на рукоятке меча

Тесей сразу заметил сильное волнение в голосе Эгея, предлагавшего ему выпить, и без труда догадался, что его хотят отравить. Тесей не был опытным мужем, да и не мог им быть в свои неполные семнадцать лет, но природный ум, наблюдательность и ежедневное общение с мудрым Питфеем научили его разбираться в обстоятельствах и людях. Юноша понял, что его смертный отец – доверчивый человек, слабый и безвольный, находящийся во власти умной, коварной супруги.

– Что-то сильно волнуется царь, и голос дрожит, и, особенно, рука – видно даже отсюда. Уж, конечно, не потому, что не знакомого сына узнал, но тогда почему? – А ведь, как я помню на пирах у Питфея распоряжался напитками всегда один из слуг по его выбору. Не царская это забота пирующим и тем более, незнакомым путникам и гостям вино смешивать и разливать. На пирах у Зевеса всего 12 бессмертных богов и для них есть виночерпий Ганимед и виночерпица Геба. Значит, эти два особенных серебряных, а не керамических килика, отличающиеся так же по виду от других кубков и чаш, приготовлены заранее именно для меня и, значит, они отравлены. Не боится зевсова гнева царь, подло пытаясь отравить гостя! Впрочем, факт отравления надо еще доказать, а кто доказывать будет? Колдунья все правильно рассчитала, конечно, это по ее наущению так нечестиво поступает Эгей.

Так думал Тесей про себя, приготовившись к схватке, как это было уже не раз на Коринфском перешейке для путников раньше очень опасном. Когда же ему глашатай поднес два килика с напитками, он их принял и, понюхав, осторожно поставил на стол и закричал:

– Что-то ядом пахнет от этих напитков, приготовленных, должно быть, вашей царицей, и я пить их не буду!

Тесей выхватил меч из ножен правой рукой и вскочил. Он увидел, что Эгей и Медея оба руками и головами дали знаки охранникам напасть на него, и тогда мгновенно в уме его пронеслось:

– Наверняка и это предусмотрела колдунья и сейчас только и ждет, чтоб я один начал со всеми сражаться! За дверями еще охранники есть, и ничто меня не спасет от их длинных копий и быстрых губительных стрел! Ведь нет у меня непробиваемой шкуры Немейского зверя, какая есть у Геракла, но у меня, зато есть ум!

Тесей бросил меч на пол и быстро поднял вверх обе руки и громко крикнул, чтобы слышали все и особенно охранники:

– Я сдаюсь! Охрана! Возьмите этот меч, взятый мной из-под камня в Трезене и покажите царю, его там 17 лет назад положившему, но не давайте его царице, чтоб она его незаметно не подменила!

Медея поняла, что опять проиграла, что все ее магическое и колдовское искусство бессильно против непререкаемой Мойры Лахесис, пред которой и великие олимпийские боги трепещут.

– Придется опять все в жизни менять. Может это и к лучшему. Ведь надоел мне этот Эгей, хоть и молодящийся, но внутри трухлявый, как старик, который о наследнике может только, слюни по жидкой бороде распуская, мечтать, а как делать, то я, хоть на брачном ложе колдуй… Пора, пора мне в Колхиду…не терпится давно мне узнать, как там мой прежде грозный родитель Ээт, не захочет ли он своего внука увидеть.

Медея с презрительной улыбкой на темно-красных губах, высоко задрав подбородок, окинула надменным взглядом Тесея и величественно, словно это она сейчас одержала победу, вышла из зала. В это время Эгей трясущимися руками держал поданный ему меч и, разглядывая на его костяной рукояти свой знак родовой – вырезанных змей – герб Эрехтеидов, повторял:

– Неужели… неужели у меня такой сын? Ведь именно этот меч я в Трезене под камнем оставил. А что еще под камнем тем было?

Вдруг недоверчиво крикнул царь, обращаясь к Тесею.

– Сандалии полусгнившие. Еще что-нибудь хочешь узнать, чадолюбивый родитель?

С хмурым лицом язвительно ответил юноша, не желавший разыгрывать сыновью любовь, после того, как его чуть не отравили; впрочем и прежде никакой любви к родителю он нисколько не ощущал.

Царь же, не заметив не скрываемого ехидства сына, отринул с дороги в сторону стол так, что с него посуда со звоном посыпалась и, бросившись к Тесею, радостно обнял его. Он, не скрывая слез счастья, стал сначала расспрашивать сына о матери, о старом друге Питфее и о его жизни в Трезене. Потом он приказал позвать всех, кто есть во дворце, включая слуг и рабов, и нетерпеливо объявил, что Тесей его родной сын.

Следующим утром царь приказал созвать к вечеру на агоре расширенное собрание граждан, причем самым бедным и жившим в отдалении от Афин земледельцам, за посещение собрания он приказал заплатить по целых 3 обола. Вечером, представив на агоре Тесея, Эгей торжественно объявил его своим сыном.

Говорят, по такому особому случаю в Афинах надолго воцарилось большое веселье. По приказу Эгея на следующий день после знаменательного собрания зажгли огни на всех городских алтарях и принесли в жертву целую гекатомбу отборных быков из царского стада, шеи которых были украшены гирляндами свежих цветов, а рога – позолочены.

98. Бегство и дальнейшая судьба Медеи

Некоторые, подобно Овидию, говорят, что Тесей услышал, как завопила Медея, когда ее уличили в попытке убийства ядом юного героя, истребившего столько разбойников и злодеев и восстановившего в людях веру в справедливость и человечность. Многие, зная ее преступное прошлое, Медею попытались схватить, чтобы предать справедливому суду, который на этот раз наверняка приговорил бы ее к смерти. Однако опять казни она избежала, облака заклинаньями сдвинув и помощи попросив у могучего древнего титана Гелиоса, своего чадолюбивого деда. Схватив в охапку сына Меда, Медея на присланной Гелием колеснице, опять запряженной крылатыми драконами, умчалась на родину в солнечную Колхиду.