Барон ВВВ. Небылицы, поведанные одним достойным человеком

Он снова сделал жест музыкантам. В тишине стал слышен нервный смех довольных, отдувающихся после танца людей. Все остановились, обмениваясь впечатлениями. И вдруг – о, нет! – в центре танцевавшей до этого толпы он увидел долговязого человека, неуклюже выкидывающего в танце худые длинные ноги. Степаныч! Это был Степаныч! Сумка за его спиной подпрыгивала, мешая деду, но он не обращал на это внимания.

Вовчик махнул рукой, и загремело продолжение.

– Моника, хай!
Моника, хай!
Моника, хай!
Вай, вай, вай.
Моника, хай!
Моника, хай!
Моника, хай!
Вай, вай, вай.

И уже было не остановиться. Вовчик пел и пел. Из-под кепи по лицу текли ручьи. В глазах потемнело. Он сделал несколько шагов вперёд, уронив стойку с микрофоном, и рухнул со сцены вниз, сопровождаемый грохотом из динамиков…

Первыми он увидел склонившихся над ним Гиви, Степаныча и… полицейского.

– Голову мужчине напекло, – Гиви посмотрел на людей вокруг. – На самом солнцепёке пел. Настоящий артист!

– В-вовка, ты к-ка-ак? – язык Степаныча жил своей жизнью.

– О, ментура! – глаза Вовчика выхватили фигуру склонившегося полицейского.

– Политура! – зло ответил тот. – Вставай. В участке разберёмся. И Вы, – он ткнул в Степаныча, – за мной.

– А почему я – не на «Вы»? – возмутился Вовчик.

Гиви сунул ему кепку в руку, помог ухватиться за Степаныча:

– Держи, друг. Гиви для настоящего артиста ничего не жалко. Я себе запасной аэродром найду. Твоя Моника – просто цветочек! Вах!

– Вовчик, не теряйся!

Это Игорь успел крикнуть вдогонку.

Сопровождаемые полицейским, который подталкивал сзади Вовчика, задавая направление движения, они поплелись по аллее.

Глава 4. Первое вторжение

– …Что будешь, спрашиваю? Икру свою хренову? Щас в кровать вам кину… Иди ешь, кобель поганый. Картошка стынет с огурцами.

Вовчик разлепил один глаз и увидел привычный узор на ковре, отделявшем кровать от стены. Значит, он дома. Кто-то дышал в спину. Неужели?.. События после парка тонули во мраке.

Он осторожно лёг на живот, отвернул голову от ковра, проведя носом по подушке. Два испуганных глаза уставились на него. Степаныч…

Фу-у… А он-то уж подумал. Он принял прежнюю позу, предпочтя деду ковёр.

– Мамка-то злая! – горячо прошептал сзади Степаныч.

Вовчик перелез через него. Натягивая тренировки, буркнул:

– Пошли. Мама есть зовёт.

Однако Степаныч остался лежать. На всякий случай. И, пожалуй, он не прогадал.

Из кухни долетали громкие голоса, без искажений и завалов по всему частотному диапазону.

– Я тебе сказала не приводить никого!

– Ты сказала, чтобы бабу не приводил.

Вовчик, которому было хреново, нехотя отбивался. Превосходящие силы пошли в новую атаку.

– Сам еле держится, и этого привёл. Ночью стоят, шатаются. У! У! За косяки хватаются.

– Дай попить.

– Попить ему! Ты говорил, не пьёшь.

– Не пью.

– Сколько лет, как уехал, всё сказки!

– Мам, ну дай попить.

– Лучше бы бабу привёл!

– Тебе не нужна баба. Характерами не сойдётесь…

– Тебе нужна, на!

Раздался глухой звук. Металл нашёл контакт с обтянутой кожей поверхностью.

– По лбу-то зачем? – воскликнул Вовчик. – Сам налью!

Он прошёл в свою комнату, отхлёбывая из одной кружки, другую протянул Степанычу, который, залпом выпив напиток, произнёс: «божественно…». Вовкина мама сама делала квас, и получалось это у неё действительно «божественно». Так казалось наутро после возлияний.

– Иди есть! – на кухне загремели посудой. – Грей тут ему опять.

– Пошли, дядя Паш.

Степаныч замялся. Интеллигентность брала своё.

– Она сказала «иди», а не «идите».

– Пошли, пошли. Я её знаю. Наложит обоим.

– Эх, – Степаныч отвернул глаза в сторону, – сейчас бы граммчиков сто…

– Да уж, – интонация не позволяла определить позицию Вовчика по вопросу. – У тебя не запой часом?