– Меня закрыли. В комнате.
– Блин…
Белка – это Катькина собака. Маленькая, белая, с небольшими темными пятнышками на спине и груди, имя она получила именно за окрас.
Однажды, когда Катька была у бабушки в деревне, а ее отец напился пьяный, Надя поймала за поводок мечущуюся по двору, напуганную и скулящую Белку, и, воспользовавшись тем, что вернувшаяся из командировки мама крепко спит, а бабушка находится в Аксае у еще тогда совсем маленькой Юльки, приютила ее у себя дома и от души накормила колбасой.
В знак благодарности, собака уже глубокой ночью «заминировала» квартиру и, видимо, решив, что этого недостаточно, дабы еще больше порадовать спасителей, исполнила свой лучший сольный номер. Белка пела от души, пронзительно, с надрывом. В этом «Не пытай ты меня, барин, отчего грущу…", талантливо исполненном на собачий манер, была вся боль и тоска Белкиного народа.
И вот, Белка пропала… Катька говорит, что она ни с того, ни с сего вывернулась из ошейника и убежала.
– Ее, наверное, уже сожрали бомжи, – Катькин голос звучит уверенно.
– Жа-алко, – сочувственно говорит Надя. На сердце щемит от вдруг живо вставшего перед мысленным взором взгляда умных, тоскливых Белкиных глаз.
– Да, жалко, – вздыхает Катька, – хотя, может, и не сожрали. Может, знаешь, она прибежит еще. Как в тот раз.
– А что, прибегала уже? – Оживляется ободренная Надя.
– Ну да. Однажды она от папы убежала. Ну, когда он… – тут Катька смущается и прерывает себя на полуслове, но потом, подумав, продолжает – воот… А потом прибежала. Сама.
Не очень-то удобно разговаривать, задрав голову вверх. Наде хочется, чтобы Катька стояла прямо здесь, рядом с ней. Вдруг ей в голову приходит гениальная идея.
– Слушай… – говорит она, – а давай, ты из окна вылезешь? Немного погуляем, а потом обратно залезешь.
Катька задумывается, с видом знатока меряет взглядом расстояние от окна до земли и, наконец, решается:
– Можно. Только у меня веревки нет… Но я сейчас что-нибудь придумаю.
Катька скрывается в комнате, и Надя слышит, как она там возится, как стучит выдвижными деревянными ящиками. Из подъезда выскакивает Юлька. Надя окликает ее, и сестренка подбегает к ней. Ее довольное лицо чисто умыто, а светлые волосы заплетены бабушкой в аккуратную косичку.
– Куда пойдем? – В карих глазах Юльки тоже горит жажда приключений.
– Не знаю, как Катя скажет. Вот только спустится, и пойдем куда-нибудь. – В двух словах Надя объясняет сестренке, в чем дело, и Юлька тут же становится активной участницей событий.
– Слушай! – говорит она Катьке, – а ты простыни попробуй связать! Тогда точно до земли хватит!
– А это идея, – говорит, взвесив новое предложение, Катька.
И начинается операция «Побег». Катька крепко связывает концы двух простыней и демонстрирует навороченный «морской» узел сестрам – так, мол? Те одобряют.
– Теперь что? – Спрашивает Катька.
– Теперь, короче, берешь, и обвязываешь одним концом простыни раму, – инструктирует Юлька, – я кино такое видела, американское, там один дядька так спускался… Только ты крепче узел делай, а то упадешь.
– Ага, – кивает Катька и послушно обвязывает оконный профиль. – Вот так, да?
Катькины манипуляции так уверенны, как будто она тысячи раз спускалась таким образом из окна, но наблюдающей за ней Наде почему-то становится не по себе.
– Подожди! – Останавливает она подругу, – а ты точно уверена, что узел крепкий?
– Да точно, точно! – Катьке не терпится на волю. Она спускает конец простыни вниз и становится на подоконник. Катька начисто лишена страха, но у Нади глядя на нее пересыхает в горле.
– Кать… А может, ты лучше по дереву попробуешь? А?.. – Робко спрашивает она.
Рядом с Катькиным окном растет молодая яблонька. Катька придирчиво измеряет взглядом расстояние от окна до деревца, прикидывает силы и, наконец, решается:
– Можно.
Вдруг она замирает, прислушивается. Изменившись в лице, она быстро-быстро затягивает простыни в комнату.
– Ты че? – В голос спрашивают удивленные сестры.
– Папа с мамой, – тихо, одними губами произносит Катька.
– Вот и классно, – облегченно выдыхает Надя, – отпросишься теперь.
– Ага, я попробую, – кивает Катька и исчезает в окне.
– Скрести пальцы, – говорит Надя Юльке, и сама следует своему совету. Пытается для верности скрестить пальцы и на ногах, но не получается.
Через несколько минут в окне опять появляется Катькина голова.
– Ну что?
– Не, не пускают… – грустно выдыхает Катька, – до завтра я наказана.
Ну что тут поделаешь?
– Ну ладно, – вздыхает Надя, – тогда мы пойдем.
– А вы куда? – Поджарая Катька, с ее стриженной головой и мальчишескими скулами, сейчас немного похожа на романтичного киношного узника. В ее приглушенном голосе слышится душераздирающая тоска по свободе.
– На «резинку», наверное.
– А. Ну давайте.
Прямо за домом находится полянка, на которой благодушно царствует гигантский трехствольный тополь. Его окружают дикие урючины и яблони, а под их сенью находится тихое, уютное место для игр. В выходные и каникулярные дни дворовые дети часто строят там шалаши и пекут на углях картошку. А в августе-сентябре вырастают до гигантских размеров водянистые, почти сладкие яблоки. Их тоже готовят на углях и с наслаждением съедают.
За перекрестком находится школа, а на школьной территории – резиновое поле, в просторечье «резинка». За полем – гаражи, на крышах которых, на горе сторожей, играет вся окрестная детвора. А чуть поодаль от гаражей, за теннисным полем, стоит большой недостроенный Дом.
2.
Вообще-то, к Дому идут две дороги. По одной из них, ведущей через детскую поликлинику и Дворец АХБК, широкой и комфортной, ходят взрослые. Дети же предпочитают другую, узкую и опасную.
Попасть на нее можно, «нырнув» в дыру в высоком бетонном заборе, который разделяет резиновое поле и гаражи. Это мрачное, заброшенное место, заросшее высокими сорняками. У молча пробирающихся сквозь эти «джунгли» детей невольно пробуждаются неведомые древние инстинкты.
Наконец бетонная стена остается позади. Надя и Юлька смотрят друг на друга с гордостью первопроходцев. Эта дыра, эта стена, и эта тропка принадлежат только им и Катьке.