Когда мы танцевали на Пирсе

– Я замуж вообще не пойду, – заявила Моника.

– Пойдешь, никуда не денешься.

– Нет уж, дудки!

– Ну и как ты тогда родишь детей?

– А на что они мне сдались?

– Ну не знаю. Ты же вроде хотела.

– Перехотела.

Вот тебе раз! А я-то размечталась: жить будем в одном доме, я с Джеком, а Моника с Нельсоном, дружить будем всю жизнь…

– Но я вовсе не против свиданий с мальчиками, – добавила Моника и широко улыбнулась.

– Слава богу. А то я уж думала, ты в монашки пострижешься.

Моника уставилась на меня, словно я была о трех головах.

Глава двенадцатая

Джеку сравнялось одиннадцать, и он выдержал экзамен в грамматическую школу для мальчиков. А миссис Форрест загордилась, будто ей объявили, что ее сын – следующий в очереди на британский престол. Она даже снизошла до визита в наш дом – так ее распирало. Однажды утром постучалась в парадную дверь, хотя за два года, что мы прожили в Качельном тупике, ни разу у нас не побывала. Мы с Брендой бросились открывать. Миссис Форрест стояла на крыльце и улыбалась, но ощущение было, что эта улыбка дается ей с неимоверным трудом и, того гляди, вовсе ее угробит. Поодаль, у калитки, мялся Джек в новенькой школьной форме. Я ему улыбнулась, а он глаза закатил.

– Кто там, девочки? – крикнула из кухни мама.

– Это миссис Форрест! – ответила я.

Мама поспешила в прихожую, вытирая руки кухонным полотенцем.

– Милости просим в дом, миссис Форрест.

Та шагнула через порог и оглянулась.

– Джек, поди сюда.

Мама провела миссис Форрест в гостиную, подвинула ей стул. Она села, но на самый краешек, будто сиденье кишело блохами. Джек остановился за ее спиной. На лице у него ясно читалось: «Хоть бы мне сквозь землю провалиться!»

– С чем пожаловали, миссис Форрест? – пропела мама.

– Очень неловко беспокоить вас, миссис О’Коннелл. Вы не разменяете мне шестипенсовую монету?

Конечно, мы все знали, с чем конкретно пожаловала наша заносчивая соседка. Ей хотелось похвалиться Джеком, только и всего, – по такому случаю она и в форму его нарядиться заставила. Бедняга Джек себя не помнил от стыда за мать, и я ему усиленно улыбалась: пускай видит, что мне его ощущения понятны. Джек, благодарный за сочувствие, улыбался в ответ. А школьная форма и впрямь была хороша: блейзер красновато-коричневого цвета с серой отделкой и такое же кепи. Джек казался очень красивым, но по его лицу всякий бы определил, до какой степени ему неловко рисоваться перед нами.

Мама вышла и вернулась с сумочкой.

– Говорите, шестипенсовик вам разменять?

Миссис Форрест вздрогнула:

– Что?

– Вы просили разменять шестипенсовик, не так ли?

– А, да, да, просила, – вымучила миссис Форрест.

– Вам нужна мелочь на трамвай, верно? – продолжала мама.

– На трамвай?

– Мелочь, говорю, нужна для поездки на трамвае?

– Да, разумеется. Именно для этого.

Джек корчил рожи, а я старалась не рассмеяться. Еще бы, ведь я-то в отличие от Джека стояла прямо напротив его мамаши!

Еще некоторое время прошло в молчании. Никто словно бы и не заметил великолепной школьной формы. Наконец миссис Форрест устала ждать похвал и поднялась.

– Нам пора, не то Джек опоздает на занятия. Некрасиво опаздывать в первый школьный день, не так ли?

Мы с мамой скроили сочувственные улыбочки, словно миссис Форрест говорила о нежелательности опоздания на первый спуск в шахту.

Едва за ней и Джеком закрылась дверь, мы принялись хохотать. Мама поджала губы и процедила, очень похоже копируя миссис Форрест:

– Некрасиво опаздывать в первый школьный день, не так ли?

У нас уже слезы по щекам текли от смеха. А потом я спохватилась. Вытерла глаза рукавом и спросила:

– Но ведь Джек не виноват, что у него такая мать?

– Конечно, Морин, Джек не виноват. Что до новой формы, по-моему, он в ней просто красавчик.

– И по-моему тоже, – кивнула я.

– Только напрасно наша соседка рассчитывала, что я скажу это вслух, – добавила мама.

Я ужасно боялась, что в новой школе у Джека появятся новые друзья и он больше не захочет водиться с нами. Но этого не произошло, хотя, уж конечно, миссис Форрест такую надежду лелеяла. Изменилось только одно: теперь Джек был по уши в учебе и его не выпускали гулять, пока он не сделает все задания. Мы с Моникой и Нельсоном забирались на дерево – оттуда просматривалось Джеково окно. Сам Джек нам, бывало, помашет и снова утыкается в книжку. Я его жалела. Досадно ведь чудесные, долгие вечера в начале лета сидеть взаперти, за идиотской домашней работой, когда все ребята играют на улице.

Мне было хорошо в нашей компании, но куда больше нравилось проводить время с Джеком наедине. Мы обычно усаживались у нас на заднем крыльце и болтали. Ну то есть Джек говорил, а я слушала, развесив уши. Однажды он сказал:

– Вот вырасту – полечу на биплане, как Эми Джонсон.

– Это еще кто?

– Эми Джонсон – женщина-пилот. Она долетела до самой Австралии. Неужели ты о ней не слышала?

Я помотала головой.