Гарпии, летящие над утром

Мужчина смотрел не мигая.

– Наше спокойствие было напускным, – сухо ответил он, чуть заметно, впрочем, порозовев.

– Да, но ведь вы же, уходя, этим не ограничились, – произнес главврач страдальчески, – когда вам в очередной раз напомнили, что администрация не потерпит на своей территории недоверия и уклонения от предписанных мероприятий. – Он стоял у дверей, заложив одну руку за спину, а другой пытаясь передать размеры постигшей всех печали. – Вы же свой утренний анализ мочи нам поставили, наверх в выдвижной ящик.

Мужчина продолжал выжидательно следить за выражением лица собеседника.

– Здесь принято точно формулировать свое мнение по этому вопросу. – Он пытался понять, куда врач клонит.

– Ну, хорошо, ладно, это еще можно как-то объяснить. Но будить-то вам зачем персонал понадобилось. Зачем вы в телефонную трубку голосом старшего администратора желали всем спокойной ночи? У нас кое-кто до сих пор не может отойти ко сну.

– Пагубная привычка, – согласился мужчина. – Если в этом выражена способность воспринимать на слух, то я не знаю, на что вам надеяться.

Врач глубоко вздохнул.

– Я вот все удивляюсь, откуда в одном человеке может быть столько цинизма. Знаете, где мы нашли ваше постельное белье? Человеку со стороны ни за что не догадаться. В прачечной.

– Вы что, следите за мной? – спросил мужчина с неудовольствием.

– Мы здесь как частное лицо, – уклончиво ответил главврач. – Мы встретились позже назначенного часа.

– Это не по моей вине.

– Здравствуйте, а по чьей же тогда?

– Вы мне все время перечите, – сказал мужчина с упреком.

– Я не перечу вам.

– Вы мне опять все время перечите.

– А вы готовы хлопать дверьми, пока все этажи не проснутся.

– Я что-то не пойму, кто тут за чей счет кормится. Мне непонятен смысл ваших намеков и домыслов, основанных на чьем-то непонимании… Бросайте эту привычку все время плеваться, я тут босый стою.

– Извините. В общем, знаете… Я вот тут подумал, можно просто посидеть. Может, мы как-нибудь встретимся, нам есть, о чем поговорить, может, мы как-нибудь поужинаем вместе, в другой обстановке… просто посидим…

Под бетонными сводами необъятного гаража повисла минута молчания.

– Вы что, смеетесь надо мной?

– Я не смеюсь над вами…

– Как же нет, я же вижу.

– Какой сейчас может…

– Вам смешно.

– Что вы, какой может быть…

– Нет, вам смешно, вы хихикаете…

– Мы не хихикаем, нам совсем сейчас не до смеха…

…вы уверены, что самые хитрые, вам все можно, что за вами закреплена привилегия ходить по пятам, стоять над душой, цеплять мне на сознание свои невозмутимые лица и плевать на пол. Сколько себя помню, вы всё пытаетесь без тени стыда установить отношения между различными состояниями космической пыли, не желая понять, что зона вечной мерзлоты уже по своему определению предполагает вечность. Это слишком похоже на правду, чтобы беспечно улыбаться, но вы лучше отмените утро, наденете на всех горчичники и потом с прискорбием сообщите, что сделали все возможное. Я ничего не пропустил? И глядя на ваши лица, я все чаще спрашиваю себя, а что, собственно, произошло? Что могло произойти такого, что помешало бы им и дальше плевать на пол?

– Давайте не будем искать легких решений, – ответил главврач. – Я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к дверям, которые, как вы заметили, заперты.

– Не старайтесь казаться бестолковее, чем вы есть. Здесь все сторонники взвешенных решений, мы зашли уже слишком далеко. Все зашли.

– Меня томят смутные подозрения, – произнес главврач, – что это не совсем то, что вы думаете. Злоехидно сами смеясь над беспечного радостью тщетной…

Мужчина задергал подбородком в стороны, от полноты ощущений прикрывая глаза.

– Сюжет меня покорил. Наевшийся сын своего национального концлагеря рассказывает о чьих-то волчьих законах… Я не знаю, что я ненавижу больше: ваше отекшее выражение или вашу невозмутимую любовь к компромиссам. – Мужчина мучительно прищурился, раздувая ноздри. – Я постараюсь подавить зевоту отворачиваясь либо прикрывая рот ладонью, – предупредил он. – Доступ здесь несвободный. Любить, в общем-то, нечего, есть нечего, а то, что есть, едят удручающе регулярно. Кто-то постоянно носится с цинковым контейнером, насмерть пугая обслуживающий персонал (перечисляет)… двери, как вы выразилась, все заперты. Окон нет и судя по всему, будут не скоро. Вот вы знаете, куда может привести эта дверь, если закрыть ее за собой в нужное время и в нужном месте? Нет. А почему? Я вам отвечу, почему. Потому что никому из вас это не приходило в голову. А вот вы закройте – и увидите, как все сразу упростится.

Главврач, сжав мужественные челюсти, начал играть кубиками желваков.

– Будем думать, – сказал он. – Изыскивать резервы.

– Вы только и делаете, что думаете и изыскиваете резервы.

– Я подаю надежду, – сухо ответил главврач. – Здесь это уже кое-что.

– Ну конечно. Здесь это уже совсем не то, что вы думаете. Ваши слова не дойдут до сознания, а ваши позы могут быть превратно истолкованы, – совсем враждено заключил мужчина, глядя в сторону санитаров. – Меня уже тут не будет. Вот тогда вы все познаете горечь утраты. Не могу вас больше задерживать. Поделитесь своим опытом с кем-нибудь еще.

– Вы поступите опрометчиво, обратившись к силовым методам.

– Поступать опрометчиво – пожелание моих генов. – Мужчина склонил подбородок в выражении согласия. Он смягчился. – Остаюсь преданный вам.

– Чего вы, в самом деле? Хорошо все так было, – сказал врач неприветливо. – Хорошо говорили. Давайте не будем тут сейчас устраивать стриптиз. Сегодня у всех у нас был трудный день, все мы человеки, у всех есть нервы…

Мужчине врач надоел.

– Напротив, – сказал он, помедлив. – Напротив, сейчас тут все будут хорошо обуты. Мне показалось, что мои слова способны достучаться до вашего сознания.

– Хорошо, – повторил врач. – Прекрасно. Вы, я вижу, уже все для себя решили со своими генами. А администрации что прикажете делать? Сеппуку?

– Покойник будет выставлен для прощания, – произнес мужчина обнадеживающе.

– Вы не протяните так долго.

– Мы исключительно хорошо пообедали.

– Вы просто мало что от этого выиграете.

Мужчина рекомендующе склонил голову.