Гарпии, летящие над утром

– Сегодня я сделаю все, что ты скажешь, – с отчетливой враждебностью пробормотал мужчина, не двигаясь, впрочем, с места.

– У нас тут все условия для работы и отдыха, – гнул врач свое, – скоро будем жить лучше. Скоро будем жить совсем хорошо. Со дня на день ожидаем прихода равноденствия, вас предельно вежливо попросили вернуться в покои, а что сделали вы?

– Я ответил им простым распространенным предложением, – ответил мужчина спокойно и выжидательно.

– Более того, есть информация относительно вашего будущего. Оно ожидается здесь как нельзя более кстати. Вы же ушли, никого не предупредив.

– Случилось так, что вас не было дома.

– Я хотел бы вам верить. Временами я просто перестаю вас понимать. Согласитесь, вы должны чувствовать результаты постоянного внимания.

– У меня стойкие позывы на рвоту, – нехотя подтвердил мужчина, отводя глаза.

Врач, сопя, утерся трясущейся ладонью.

– Могу предложить горчичник. Лучше не станет, но вы взгляните на мир новыми глазами.

Все какое-то время молчали.

– У вас обе верхние палубы съехали вместе с Бруклинским мостом. – Мужчина не верил ни одному его слову. – Под углом в девяносто градусов. По Фаренгейту. – Чуть поколебавшись, уточнил он. – Мне даже представить себе неловко, что вы начнете предлагать, когда изведете у себя последнего пациента.

– Перестаньте. В конце концов, все складывается не так уж плохо.

– Здесь все языки обложены налогом, – не согласился мужчина.

– Беспокоит?

– Ну, а как вы сами думаете?

Врач, не найдясь сразу, что сказать, несколько томительных мгновений молча смотрел, стекленея лицом.

– Я далек от мысли как-то предупреждать естественные наклонности. Стремление к самовыражению – это вы хорошо придумали, – произнес он медленно. – Поймите меня правильно. Я не душу вас, не запрягаю, но посудите сами: уже совсем было намечались многообещающие сдвиги, накануне был меморандум по уже самому анамнезу, мы все помним, какой ценой он нам достался, мы помним, что он был, – но его нет, нет… – Главврач выразительно развел руками в стороны.

Мужчина осматривался, делая попытку пригладить ладонью метелки волос, торчавшие над ушами во все стороны.

– Я спустил его с лестницы, – ответил он с плохо скрытым удовлетворением.

– А постоянный поиск незапертых дверей? – продолжал главврач, делая шажок вперед и перенося центр тяжести на другую ногу. – Опять же, была накануне депутация из утвержденных – с самими лучшими намерениями. Чтобы человечество, наконец, позабыло все свои волчьи законы, от нас всех требуется некоторый кредит доверия. Теперь нам всем неловко…

– Реформаторы ушли, разбрасывая семя по приемным, – произнес мужчина. Он покачал головой. – У меня до сих пор волосы стоят дыбом.

Врач вздохнул.

– Местные обычаи требуют некоторых условностей. Они же настаивают на нашем скорейшем возвращении в покои. Нам всем будет лучше поспешить. Пока не съели все самое вкусное.

– А что, – угрюмо осведомился мужчина, – объявлен период сенокоса?

– Давайте придерживаться принципа реальности, – заявил главврач. – Здесь все покои по традиции заперты. Дальше разговоров это не пойдет.

Мужчина вновь покачал головой.

– Аналогия вполне может здесь пройти, – ответил он. – Мы все когда-нибудь падем жертвой вашей любви к парадоксам.

– И все-таки мне придется настаивать на отказе вам в разумности. Мне не совсем понятно, причем тут вы. Мне даже страшно подумать, до какой степени цинизма мы с вами еще можем пасть, случись (не дай бог) нас в этот час кому-нибудь здесь увидеть.

Мужчина перенес взгляд вдаль в конец коридора.

– Таково действительное положение вещей, – пробормотал он нехотя.

– Я не хочу сказать ничего плохого, поймите меня правильно, – окрепшим голосом продолжал главврач, со значением прижимая руку к сердцу и делая шаг вперед. – Но вы же дальше утра не хотите ничего видеть. Куда ж вы сейчас пойдете, в таком виде. Вы поглядите на себя, на вас же лица нет. Вас же найти невозможно, то ли вы, понимаете, еще здесь, то ли уже…

– Давайте не будем злоупотреблять моим гостеприимством.

– На это можно посмотреть с другой стороны, – неожиданно легко согласился главврач. – Но некоторое недоумение все равно останется. Не говоря уже о шнурках на обуви персонала администрации. Которые до сих пор не могут развязать.

– Я действовал решительным образом, – ответил мужчина сухо и непримиримо, но не без следов запоздалой неловкости. – Кто-то залил мне весь стол чернилами.

Он, не двигаясь и кося глазом, уже в течение некоторого времени пристально наблюдал за парой осанистых крепких санитаров, что, загородивщись от него простыней, плечо к плечу мелкими шажками продвигались вдоль стены ближе.

– Вы тоже попробуйте на узелок чуточку хорошего клея, – произнес он рекомендующе, дружелюбно мигая. – В общем так, – сказал он. – Есть хорошие новости с того света…

Главврач его не слушал.

– Вы же могли просто уведомить, как-то сообщить, – хрипло дребезжал он. – Не вынося сора из избы…

– Осуждаете, значит.

– Я не осуждаю вас…

– Да нет, осуждаете.

– Я не могу осуждать вас…

– Не одобряете, значит. Перечите. Я же вижу…

– Да нет, не то чтобы не одобряем…

– А что вы делаете?

– Но вы же могли каким-то образом шепнуть мне между делом на ушко, покидая нас, предуведомить, что ли…

– Я и предуведомил. Неоднократно ставил в известность, что работать приходится в исключительно сложных условиях, отмываться каждый раз становится все труднее…

– Да, и я сказал, что посмотрю, что можно сделать…

– При этом, однако, ваше лицо осталось невозмутимым, – заметил мужчина, переводя взгляд на главврача. Веко на правом глазу у него стало нехорошо подергиваться.

– Только не пытайтесь уверить меня, что вы сами оказались здесь из одного уважения к правдолюбию. Давайте, скажите мне, что завязывали шнурки вы плохо владея собой…