словно клерк – документы подмышкой,
я несу. они славно прошли,
и теперь, как фонарь, перспективу
освещают, грядущую ширь
подчиняя судьбы нарративу,
чтоб друзей провожать на вокзал
91
в этой вечной погоне за счастьем,
и, хоть глядя знакомым в глаза,
самого себя видеть скитальцем.
ЗАВТРАК
я рано утром завтракаю буквами,
рот, как яма, чёрный от чернил,
у алфавита вкус горчично-луковый,
и вместо чая – воздух, как чифир.
потом дышу, как подоспевшей брагою,
жизнью, что прогнила на корню,
и сердце бьётся скомканной бумагою,
как мотылёк, всё просится к огню.
и мы живём собой самими попраны
и родиною горестной своей,
фонарный столб согнулся чёрной коброю,
сиреной завывает соловей.
ПО КРАЮ
зачем ты тычешь рыбой мне в лицо,
мне крайне неприятен этот запах,
положь её для кошки на крыльцо,
пусть съест, держа в своих когтистых лапах.
зачем ты наливаешь мне вино,
от коего никак я не пьянею,
отдай его тому, кто уж давно
залёг на дно между окном и дверью.
твоим лишь телом жив, твоей душой
я опьянён, иного не желаю,
пока дорога жизни за межой
летит и вьётся крыльями по краю.
ЗОЛОТОЙ ВОЛОСОК
ходят рядом дельцы, палачи и скопцы,
пассажиров толпа мимоходом сквозящим;
и транжирят сыны, что хранили отцы,
травят душу и тело отравой пьянящей.
ибо мира история вечности старше,
безнадежно заблудшая в самоповторе;
не простор – пустота: всё пустыни да пашни,
92
глухие, как вопль, замолчанный в горле.
не пишутся книги, не читаются письма,
адресаты без адреса ловят ветра,
и месяц у ночи ухмылкою лисьей
сырный сон поспешает догрызть до утра,