Авторитеты без пиетета. Триптих о классиках

Авторитеты без пиетета. Триптих о классиках
Семён Юрьевич Ешурин

В первой части («Никакой мистики») дано окончание неоконченной «страшилки» Лермонтова «Штосс». Во второй («Рукопись, найденная на помойке») хоть и голословно, но логично ставится под сомнение авторство ВСЕХ произведений Франсуазы Саган. Ну а третья часть и вовсе называется «В соавторстве с классиками».

Авторитеты без пиетета

Триптих о классиках

Семён Юрьевич Ешурин

© Семён Юрьевич Ешурин, 2017

ISBN 978-5-4483-4219-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Раздел 1. Никакой мистики

Глава 1. Предисловие

Настоящий (в смысле «данный») опус включает в себя две части, противостоящие друг другу, как «лёд и пламень», а с учётом нумерации – как «пламень и лёд»!

Первая часть является вольным (даже слишком!) пересказом незаконченной повести «Штосс» великого Лермонтова (именуемого в дальнейшем «классик»). Если читатели, возмущённые подобной вольностью, захотят приникнуть к животворному источнику классики, то «Штосс» есть в интернете. В этом шедевре классик с непревзойдённым мастерством нагнетает мистическую атмосферу, а затем… на сАмом интересном месте обрывает повествование. Видимо, гению не хватило гениальности, чтобы «расхлебать заваренную им кашу»!

Автором возмутительного пересказа и ещё более возмутительной второй части является бывший петербуржец (в отличие от классика – коренной), а ныне житель заморского (средиземноморского) Ашкелона некий Семён Ешурин (именуемый в дальнейшем «графоман»). Самонадеянный выскочка не только выказывает неуважение к классику, пытаясь «докончить то, что он не смог», но ещё и неуклюже пытается во второй части опуса развенчать нагнетённую мистику. Кстати, закавыченная фраза закавычена потому, что является частью «графоманского» извращения другого классика, ещё более неприкосновенного:

«Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог, МенЯ к жене своей отправил ДОКОНЧИТЬ ТО, ЧТО ОН НЕ СМОГ.»

Глава 2. Краткое содержание неоконченной повести Михаила Юрьевича Лермонтова «Штосс»

Давным-давно… В связи с этой идиомой графоману вспоминается жванецко-райкинское подражание «мурлым мурло» и собственное алкогольное извращение подражателей «мерлым Мерло». Но вернёмся ближе к те… ксту.

Давным-давно в мрачные лермонтовские времена жил да был некий господин Лугин. Учитывая, что эта фамилия похожа на «Лужин», графоман без согласования с усопшим классиком присвоил ему имя-отчество «Александр Иванович». Речь не о том Лужине, который в «Преступлении и наказании» Фёдора Достоевского и который «Пётр Петрович», а о том, который в набоковской «Защите Лужина». Тем более, лермонтовский и набоковский персонажи не совсем адекватны.

Далее у графомана не поднялась рука кромсать классика, и он воспользовался изложением сюжета из википедиии.

«Художник Лугин по возвращении из Италии в [битая ссылка] Петербург изнывает от сплина. Он не может окончить начатый им женский портрет. В беседе с фрейлиной Минской он сетует на то, что лица людей в последнее время кажутся ему жёлтыми («у людей вместо голов лимоны»), а неведомый голос скороговоркой нашёптывает в ухо один и тот же адрес: «в Столярном переулке, у [битая ссылка] Кокушкина моста, дом титулярного советника Штосса, квартира номер 27».

По совету Минской ранним ноябрьским утром Лугин отправляется на поиски заветного адреса. В грязном [битая ссылка] Столярном переулке его внимание привлекает здание без таблички с именем владельца. «Что-то ему говорило, что он с первого взгляда узнает дом, хотя никогда его не видал». Дворник подтверждает, что дом недавно купил некий Штосс. Квартира 27, по его словам, пустует и, судя по всему, приносит своим обитателям несчастье: один разорился, другой умер.

Осмотрев «нехорошую» квартиру, Лугин принимает решение тотчас же переехать туда из гостиницы. Он чувствует «ожидающую бездну», но не может остановиться. Особенное любопытство возбуждает у него висящий в последней комнате «поясной [битая ссылка] портрет, изображавший человека лет сорока в бухарском халате», судя по всему – завзятого игрока. Вместо имени художника внизу портрета выведено красными буквами: «Середа».

В «середу» (или на современном языке в среду) ночью к Лугину является постаревшая фигура с портрета – седой сгорбленный старичок с неопределёнными очертаниями. «Возле него колыхалось что-то белое, неясное и прозрачное»: как станет ясно позднее, юная дочь. «То не было существо земное – то были краски и свет вместо форм и тела». На вопрос Лугина о том, как его зовут, старик переспрашивает: «Что-с?»

Старик предлагает прометать [битая ссылка] штосс, а на кон ставит свою спутницу. Каждую ночь игра возобновляется, и Лугин раз за разом проигрывает. Игра за идеальное создание становится целью его жизни: «он был этому очень рад». Посещения таинственного старика продолжаются ночь за ночью целый месяц. Видя, что его деньги заканчиваются, Лугин начинает распродавать своё имущество. Он осознаёт, что надо на что-то решиться. И «он решился» – на этой фразе текст обрывается.» (Конец цитаты из википедии.)

Глава 3. Окончание той же повести Семёна (тоже) Юрьевича Ешурина

А решился Лугин на продажу своего загородного дома (жилья в Санкт-Петербурге у него не было, поэтому ранее и жил в гостинице). За двадцать дней игры (насчёт месяца Лермонтов погорячился, так как был недостаточно силён в арифметике) Лугин, ежедневно удваивая ставку, проиграл миллион. В уплату долга пришлось продать и дом, и всё имущество, а главное – залезть в огромный долг. В итоге он оказался в долговой тюрьме. За месяц пребывания в этом некомфортном учреждении несчастный испил до дна чашу страданий.

Наконец, беднягу вызвали к начальнику тюрьмы. Тот распорядился узника помыть и приодеть. Затем лично привёз в роскошный особняк. Там горемыку встретил… тот самый мужчина с портрета в том самом бухарском халате! На стене висел… тот самый портрет, но выполненный более мАстерской рукой. Хозяин приветствовал гостя:

– Разреши представиться, генерал от инфантерии Андрей Васильевич Середа.

– У меня дОма (… то есть на съёмной квартире) висел Ваш портрет! Правда, сейчас не осталось ни квартиры, ни дОма, ни портрета, … ничего!

– При любви к картам это не удивительно, – пояснил генерал. – И насчёт портрета – тоже не удивительно. По просьбе дирекции Академии художеств я одолжил им сей шедевр на месяц, и с него было сделано множество копий… А теперь о главном. Помнишь ли ты, юный друг, как год назад останавливался проездом в одной захудалой псковской гостинице.

– Помню не столько гостиницу, сколько служанку Агашку. Очень обходительная вежливая девица.

– Но ты с ней обходился не очень вежливо. И в итоге вашему сыну сейчас три месяца! Недавно умерла бабушка служанки и совершенно неожиданно оставила в наследство внучке (которую ни разу в жизни в глаза не видела!) два миллиона золотых. Её дочь Аглашка, мать Агашки… то есть Аглая, мать Агафьи сбежала с нищим актёром. Мамаша её прокляла и никогда не общалась. Аглая приходилась мне троюродной сестрой. В детстве она спасла мне жизнь во время купания. Пять лет назад бедняга погибла – её сбил пьяный извозчик… Неделю назад Агаша узнала, что беспутный отец её чада попал в долговую тюрьму. Она тут же приехала ко мне с сыном и… с миллионом золотых! Влюблённая дура готова выкупить тебя задаром. Но я-то в тебя не влюблён и ставлю условие – хочешь свободу – женись.

– Ладно уж, придётся. Готов поменять тюремное заключение на… семейное!

Вскоре Агафья и её сын стали Лугиными. Семья переехала в Псков. Бывшего светского щёголя и картёжника больше не тянуло в свет и за карты.

За пять лет совместной жизни «обходительная и вежливая» спутница жизни осчастливила мужа ещё двумя сыновьями и двумя дочерями.

Наконец, в Чечне геройски погиб генерал Середа. Всё его имущество было завещано Агафье Лугиной и её детям. Отцу семейства Лугиных был завещан запечатанный конверт. Послание усопшего гласило:

«Милостивый государь Александр Иванович! Раз уж Вы читаете это письмо, то меня нет в живых. Попробую с того света, как говорится, расставить все точки над «i» (хотя я бы предпочёл расставлять точки над «ё», так как над «i» только одна точка!).

Ваша покойная тёща Аглая никакая мне не троюродная сестра. И жизнь при купании она мне не спасала. Жизнь-то не спасала, а вот род продлила! Я был юнкером военного училища и бредил театром. Мужа Аглаи убило на репетиции упавшей декорацией. Вдова тут же обратилась к тайно влюблённому в неё юнцу с пикантной просьбой. Когда настали благоприятные для зачатия дни, я исполнил эту просьбу и стал отцом Агаши. Это подтверждается тем фактом, что она – рыжая (как и моя мать!). Всю жизнь я платил своей пассии алименты, но неофициальные. После её смерти продолжал платить дочери. Эти деньги как бы высылал сбежавший от воинской повинности в Америку отец погибшего актёра, формально считавшегося отцом Агаши…

Когда Вашими стараниями моя дочь была на шестом месяце, я случайно узнал о её беременности и Вашем вкладе в продолжение моего рода. Затем разработал свой дьявольский план. Ну так и Вы, ныне «милостивый государь» тогда были далеко не ангелом!

О существовании титулярного советника Штосса я слышал и ранее, хотя знакомы мы не были. Я придумал игру слов «Штосс – что-с» и поэтому остановил свой выбор на доме советника в Столярном переулке. Затем послал туда своего слугу. Тот дал дворнику приличную взятку и устроился на его место. В квартире я оставил одну из копий своего портрета.

А теперь – о тайне, которую я скрывал всю жизнь, но не вижу резона скрывать её после смерти. Я обладаю (точнее, обладал!) даром месмеризма или, современно выражаясь, гипноза. То есть внушаю людям то, что хочу, после чего стираю у них из памяти факт разговора со мной. Таким образом, подкараулив однажды тебя, я внушил, что ты слышишь голос, рекламирующий дом Штосса. А заодно и то, что ты видишь лица жёлтыми даже в том случае, если их обладатели не китайцы!

Ты не устоял перед внушённой рекламой и явился в нужный дом. Затем переговорил с моим слугой, временно исполняющим обязанности дворника и узнал выдуманную мной историю прежних жильцов, возбудившую твой интерес. В итоге ты поселился в нужной квартире.

Каждую ночь я стал посещать тебя и обыгрывать в карты. Я и впрямь играю лучше, но в некоторых случаях не везло, и тогда я внушал тебе, что ты проиграл. Я показал тебе гравюру моей бабушки в молодости и внушил, что это прекрасная незнакомка, бесплОтно (и бесплАтно!) следующая за мной. Ну, и свой облик в твоём воображении сделал постаревшим и расплывчатым… В результате всей этой мистики ты вполне реально «загремел» в долговую тюрьму.

Затем, выждав месяц, чтобы ты окончательно «дошёл до кондиции», я приехал в Псков к родной дочери и представился троюродным братом её покойной матери, спасшей мне жизнь. Как бы узнав от Агаши о смерти Аглаи, я выразил горячее желание принять участие в судьбе будущего внука своей как бы спасительницы. Беременная сообщила, что понесла от проезжего светского щёголя Шурика Лугина, который об итоге своих «трудов праведных» (точнее, неправедных!) не осведомлён. Бедняжка пояснила, что осведомлять папашу о будущем ребёнке нет смысла – женИться он всё равно не захочет, а если и захочет, его в светском обществе не поймут. Платить же алименты не сможет, так как постоянно ныл о своём бедном положении. Тут я как бы вспомнил, что некий Александр Лугин попал в долговую тюрьму, о чём писАлось в газете «Санкт-Петербургские ведомости».

Незадолго до этого Агафья получила в наследство от своей бабушки два миллиона золотых. Самое интересное, что у старухи на смертном одре и впрямь проснулась совесть – я к этим деньгам отношения не имею. Из этой суммы Агаша выделила миллион на выкуп своего жениха. Дальнейшее тебе известно.

И самое главное. Я знаю, что ты ныне искренне любишь жену и детей. Так знай же: это не моё внушение, а её заслуга.

Твой неофициальный тесть Середа.»

Лугин прочитал послание и проговорил:

– Зато то, что я бросил карты, светское общество и переехал в Псков – твоя, тестюшка, заслуга. Ну и на том спасибо!

***