Шалопаи

Через долю секунды воспрянувший Херувим, не раскрыв глаз и, кажется, не проснувшись, опрокинул ее на спину.

– Да! Да! Да-а!! – разорвал ночную тишину придушенный женский крик.

Боль исказила личико Кармелы.

– Вон из этого вертепа! – она подхватила сумку.

– Ко мне? – Робик засуетился.

– Да хоть куда!

Когда утром квартира Поплагуевых пробудилась ото сна, Робика в ней не было. А о приезде Кармелы Алонсо никто не узнал.

Проснулся Клыш, словно от толчка.

На углу тахты сидела совершенно одетая Любочка Повалий и курила, яростно стряхивая пепел на персидский ковер.

– Доброе утро, – осторожно произнес Данька, не уверенный, что попал в масть.

– Кому доброе, – Любочка не обернулась.

Рывком он сел рядом. Ткнул в благоухающий подполковничий тулупчик.

– Тут Граня вроде спал?..

– Его Алый за стеклом отправил. Стёкла вчера в подъезде перебили, доны хреновы… Теперь вставлять надо срочно, пока Алькины предки не вернулись. Скинулись, у кого что осталось.

– А сам Алька?

– К Наташке побежал замиряться. Только ничего у него с этой гордячкой не выгорит.

Клыш осторожно тронул ногой брошенный подле чемодан.

– А нету больше жениха! – коротко ответила на незаданный вопрос Любочка. – Всю ночь меня в квартире прождал, пока родители врали невесть что. А к утру, как врать стало нечего, уехал. Всё к черту! Какая же я дура! Считай, одной ногой в Москве была!

С накапливающимся раздражением она следила за бессистемными перемещениями любовника.

– Господи! Ты-то чего мечешься? Ну скажи что-нибудь!

– Да вот понимаешь, – Клыш заглянул под диван. – В горле – помойка. Не помнишь, я вчера не догадался бутылёк заначить?

– Сволочь! – Любочка подхватила чемодан и выскочила из квартиры, с чувством долбанув входную дверь.

Дверь вновь раскрылась, – вернулся Алька.

Любочка как в воду глядела: лица на нём не было.

– Не открыла Туська, – пожаловался он.

Приподнял тулупчик, обнюхал брезгливо:

– Вот это уж вовсе напрасно. Полушубок папаша не простит. Говорит, реликвия.

– А где Баула? – полюбопытствовал Данька.

– Кто его знает. Сто лет бы эту сволочь не видел. Я, говорит, сексуал-демократ. А сам оказался бобслеист на всю голову. Три стекла в подъезде повышибал. Хорошо, если до родителей не дойдет. Хотя какое там! Соседи такую гнусь подняли. Жалобу коллективную настрополили. Окна вставим, хоть накал чуток собьём. Буди, кстати, Павлюченка. Этот всю ночь Сонечку пахал. Сейчас ему самое время смыться.

– С чего вдруг?

– Зря, что ль, Сонечка, едва рассвело, свинтила. Рупь за сто – мамочке жаловаться помчалась. А она, на минутку, малолетка! Вникаешь?..

Алька оказался пророком. Спустя пяток минут в квартиру ворвалась нечёсанная, в цветастом своём халате-размахае Фаина Африкановна.

Цепким взглядом прошлась по гостиной.

– Где этот дристоман?! – злым, простуженным голосом рыкнула она.

Не дожидаясь ответа, кинулась в спальню. Через минуту появилась вновь. На крепком кулаке был намотан галстук. На галстуке – полуголый, непроспавшийся Павлюченок.

– Кто? Чего? Зачем? – лепетал он.

– Ну? И чего с тобой делать будем?! – вопросила Фаина Африкановна. Грозно.

Котька кое-как продрал глаза. Удивился.

– А ты вообще кто?!

– Смерть твоя! – Фаина Африкановна подбоченилась. – Ты, вражина, дочку мою, хворостиночку нежную, изнасиловал. Жизнь ребёнку покалечил. – Она развернулась и закатила оплеуху, от которой обессилевшего Котьку заново мотнуло на галстуке.

От страха и боли он побелел.

– Так чего делать будем? – заново подступилась Фаина Африкановна. – В тюрьму за изнасилование малолетки или жениться?

– Жениться! – без паузы выбрал Котька.

– Дочурку хоть любишь?

– Обожаю.

– Да? – Фаина Африкановна, изготовившаяся к долгой осаде, несколько смешалась. – Ну, не знаю. Кто отец?

– Моряк.

– С печки бряк?

– П-почему? Подводник.

– Тогда ничего. Так что? Готов, что ли, в ЗАГС?