Шалопаи

Дальше было смутно. Лазили по пожарной лестнице, фехтовали в беседке. Затеяли ручейки и пятнашки. Пьяненький Алька Поплагуев бродил под окнами пятого подъезда и, рыдая, звал свою ненаглядную Наталью, – горько, но безответно.

– Туська! Лю?бая! Возвращайся! Не отдавай меня подлой Штормихе! Я тебе не изменил! У меня молния заела!

Гордая Наталья рыдала, укрывшись за занавеской.

Минут через сорок, слегка протрезвевшие, вернулись в квартиру.

Упившийся Котька Павлюченок, оставшийся без подруги, ухватил за руку Сонечку и поволок в спальню. Сонечка несильно упиралась. Прежде, чем скрыться, со слезами обернулась к сестре: – Что ж будет-то, Светочка?!

– А что со всеми бывает! – хохоча, отвечала та.

Постепенно квартира погрузилась в ночные хлопоты.

А вот жильцы в подъезде еще долго не могли заснуть от несмолкающего грохота. То неутомимый Роб Баула втиснулся в оцинкованный таз, будто в тачанку, и, потрясая шпагой, катил по ступеням с верхнего этажа на нижний, а сзади с криками: «Даешь ускорение!» – направлял движение Николай Сергач. За каждый спуск лектор-международник получал от весельчака Робика полстакашка «Имбирной».

В квартиру наколобродившийся Баулин вернулся в начале второго, потряхиваясь от озноба. У входа, на тулупчике с подполковничьими погонами, положили бесчувственного Гранечку. Во сне он икал и сблёвывал на овчину.

Из глубины квартиры доносились бормотание и постанывание. В прихожей, на разобранном диване, спали в обнимку Клыш и Любочка. Клыш спал, откинувшись на спине. Из одежды на нем был только использованный презерватив. Любочкина нога, едва прикрытая легким одеяльцем, возлежала на мужском бедре.

В поисках недопитого спиртного Робик перебрался на кухню. Увы!

Разочарованный, он уж собрался объявить матерную побудку, когда услышал, как щелкнула незапертая входная дверь, процокали каблучки.

Робик выглянул из-за косяка и – обомлел. В луче кухонного света посреди прихожей с дорожной сумкой в руке стояла незнакомая девчушка, в платье колоколом и сама стройная, как колокольчик, с длиннющей косой вдоль спины, толстенной и колючей, будто корабельный трос. Стояла и жадно разглядывала парочку на диване.

Робик склонился к ушку.

– Что? Проняло? – шепнул он. Застигнутая с поличным, она резко обернулась и оказалась глаза в глаза с толстогубым парнем, в бандане, опоясывавшей патлатые волосы.

– Я не нарочно. Должна была завтра приехать. Но – поменяли билет, – невнятно объяснилась она.

– Тс-с. Не будем людям мешать, – Робик приложил палец к губам и, прихватив растерявшуюся гостью за плечико, провел на кухню.

– Мне нужен Олег Поплагуев. Ему родители должны были оставить ключи от тёткиной квартиры… Олег, он ведь здесь? – она дождалась игривого кивка. – Что?! Тоже?!

– А то! Все совокупляются аки псы! Даже спиртного Робику не оставили.

Для убедительности Баула пнул пустой винный ящик.

– Главное, не выспалась, – пожаловалась гостья. – Ехала в плацкарте. Какая-то зараза от Бологого храпела. Только и мечтала, как бы до дому добраться. И нате вам, добралась! И уйти в два ночи без ключей некуда. Сейчас вот пойду и разгоню всех к чертовой матери!

– Ни боже мой! – всполошился Робик. – Как же можно сексующихся пугать? От этого импотенция случается.

– По себе, что ли, знаешь?

– Тьфу на вас! – Робик сплюнул через плечо. Подмигнул. – Ладно, не брошу в беде. Сейчас тихонько слиняем и – ко мне на дачу!

– Это с какой радости?

– Так мне и самому прилечь негде. Весь траходром расхватали. А до дачи – всего ничего, пятнадцать минут на такси. Как зовут-то такое диво?

– Кармела.

– Тогда тем более.

Робик ёрничал. Но на самом деле исподтишка любовался миниатюрной оливковой красавицей.

Кармела заколебалась, – деваться было и вправду некуда. Не на вокзал же возвращаться.

– Ладно, поедем, – решилась она. – Только сразу договоримся, чтоб не приставать.

– Как же это – не приставать? – Робик весело оскорбился. – Для чего ж природа-мать разделила человеков на мужчин и женщин? Ты погляди на себя в зеркало, – он легонько повернул ее за плечи. – Можно сказать, просто создана для коитуса!

– Для чего?!

– Для соития.

– Что?!! – Кармела отскочила. – Я вот щас в самом деле Олега разбужу!

– Разбудишь – дура будешь! – Робик поймал её ладошку. – Ну, набьют мне морду лица. И что с того? Тебе все равно пора женщиной становиться, а со мной лучше, чем с другими. Сама же наверняка прикидываешь, как это грамотно сделать. Ну отдашься какому-нибудь прыщавому недоумку-сверстнику. Ты о сексе, как вижу, ничего, он – еще менее того. Вот и будешь бегать стричь аборты. А то еще нежданную венерическую радость занесет. Или наболтает о тебе по округе, что было и чего не было. С Робиком совсем не то. С Робиком это, во-первых, в кайф. Опять же гарантирована полная тайна вкладов и аптекарская, можно сказать, санитария. Да и вообще – это вовсе вкуса надо не иметь, чтоб на Робика не запасть.

Кармела стояла, ошалелая. Не зная, как реагировать на услышанное. Она уже привыкла, что её всё время пытаются соблазнить. И сама научилась поощрять ухажеров, ловко проходя по грани дозволенного, но при этом сохраняя полную власть над ситуацией. С этим же отморозком всё было иначе. Половой акт, на который другие мужчины намекали иносказательно, сбавляя голос и смущаясь, в устах нахального патлатого выглядел совершенно естественно и даже уморительно.

– А ты, случаем, не дебил? – заподозрила Кармела.

– Да не. Нормальный половой урод, – Робик ничуть не обиделся. Интерес к женщине возник в юном Робике едва ли не с детского сада. В пятилетнем возрасте на Кремлевской ёлке он подбил сверстниц – дочерей ответработников – забраться под лестницу и показать друг другу письки. Их застигли.

– Порочный мальчишка! – кричала одна из мамаш. Робик сладко отмалчивался – порочность казалась ему орденом.

Слово «импотент» Робик услышал раньше, чем узнал, что такое вообще потенция, – в ту ночь он подслушивал под дверью родительской спальни.

В период полового созревания Робика трясло от одного вида женщин. Но поначалу успеху мешала сложившаяся репутация законченного хама. Он мог подойти к однокласснице и, изнывая от желания, предложить «впиндюрить по самое не хочу». Встречное желание, быть может, и присутствовало, но прямолинейность отпугивала. Всё изменилось в пятнадцать лет, когда в отцовском шкафу он обнаружил фолиант «Мужчина и женщина». Проштудировав его, напрочь переменил тактику обольщения. То, что раньше звучало как «загнать дурака под кожу», теперь произносилось томно и завлекательно – «копуляция». Он словно заговорил на неведомом, манящем языке. За партой нашёптывал одноклассницам о невинном легком петтинге. С чувственных вывернутых губ горячей мелодией перетекали в девичьи ушки диковинные, волнующие слова: минет, коитус, дефлорация, – преобразующиеся в затуманенном мозгу в экзотические минуэт, кактусы, фламинго. А от загадочных андроген, перверзии, парафилии на девушек веяло мифами древней Греции.

И – успех пришел.

К тому же флер неотразимого соблазнителя придавала ему репутация. Сын высокопоставленного партийного функционера, ведущий богемный образ жизни, – на такую «фишку» девочки западали безотказно.

– Так что? Вызываю такси? – выдохнул Робик, склонившись к девичьей шейке.

Кармела отстранилась.

В принципе, самоуверенный, многое повидавший, он и впрямь выглядел идеальным партнером для первого сексуального опыта.

Но сердце Кармелы Алонсо давно захватил отчаянный мальчишка, которого не видела с далекого пионерлагеря. Вратарь лагерной футбольной сборной, бросавшийся в ноги нападающим, сигавший с откоса в мелководье и – пунцовевший при всяком её взгляде. Да и сюда, в чужую квартиру, под предлогом ключа, приехала среди ночи в надежде увидеть его. Увидела, называется!

С дивана донёсся легкий стон. Через приоткрытую кухонную дверь хорошо были видны любовники. Клыш пошевелился во сне, одеяло соскользнуло на пол, но он так и не проснулся. Зато Любочка от ночной свежести заново возбудилась. Не раскрывая глаз, извернулась змеей.

– Маленький херувимчик натрудился, теперь спит, – заворковала она. – А вот мы эту соню разбудим. Лучше меня никто будить не умеет.