– Профессия такая, – Рябоконь продолжал вглядываться в торговые ряды. – Так кто на тебя сегодня торгует?
– Обижаешь, дорогой. Честное слово, обидно, – разгорячился Тариэл. Разгорячился, впрочем, в меру. Так, чтоб не рассердить оперативника.
– А ну, цыц! И за мной, – взгляд Рябоконя обострился, он шагнул к цветочному ряду.
Следом под бдительным присмотром Мороза со вздохом двинулся и Тариэл.
Резко отодвинув одну из палаток, Рябоконь оказался внутри рядов. Растолкав перепуганных торговок, пробился к затихшей в углу пьяноватой старухе. Ни слова не говоря и никак не представляясь, выволок из-под прилавка огромную, на молниях спортивную сумку, в которую свободно можно было упаковать и саму старуху, заглянул внутрь. Перевернув, встряхнул. На прилавок высыпалось несколько чахлых гвоздичек.
– А ничего и нетути, – резонно продребезжала торговка. – Да уж и было-то два цветочка. Так ить своим потом растила.
Она икнула и, отчего-то повеселев, тихо запела. Ни сада, ни огорода старуха отродясь не имела.
Рябоконь швырнул сумку об асфальт и мрачно уставился на поющую. Рубец его на правой щеке заметно побелел.
– Ты что орешь, шкура? – прошипел он. Песнь оборвалась. – Имеешь умысел на нарушение общественного порядка?
– Да ить и не ору я вовсе, а как по правде хочу, – струсившая торговка быстренько вернулась к прозе.
– Кто цветы дал? – не сводил страшного, злого взгляда Рябоконь.
Старушка боязливо «стрельнула» в сторону Тариэла.
– Никто не давал. Свое, – еле слышно, но упрямо повторила она.
Рябоконь прикинул, что можно выжать из той паскудной ситуации, в какой оказался. Повел головой, подавляя загулявший по рядам ропот:
– Что? Игрища веселые с органами затеяли? А ну, вы, оба два, сюда!
Патрульные сержанты, которые при виде обэхээсника попытались незаметно улизнуть, вынуждены были вернуться.
– Куда смотрите, раззявы? Пьяные торгуют. Ее, курву, в вытрезвитель надо, а она в рядах буянит.
– Сергей Васильич, да ить сто грамм всего, – задохнулась торговка.
– И с памятью чего-то на почве хронического алкоголизма. А нам советский торговец трезвым нужен. Лечить будем, – пообещал Рябоконь, подозрительно оглядывая остальных. Остальные, впрочем, давно уж энергично спрыскивали свои букеты и глядели на власть предельно честно и лояльно.
– Тащите ее в отдел и оформляйте протокол по пьянке, – принял решение Рябоконь.
– Чего?! Что ж это, бабы?! – взвизгнула старуха, ухватив за рукав ближайщую к ней полнолицую, с неестественно поблескивающими глазами хохлушку. – И не вступитесь?!
– Да отчепись ты, зараза! – поспешно оторвала ее от себя та, не забывая искательно улыбаться Рябоконю. – Все на халяву хочешь. Вот и наварила!
– Катись, катись, пока остальных не трогают, – поддержали из дальних рядов.
– Ах, во как?! – поразилась старуха. – Так-то вы, козлищи? Да вас самих пошмонать если… Може, рассказать?
Голос ее прервался, маленькое тельце, выдернутое, будто брюква из грядки, крепкой рукой патрульного сержанта, метнулось к асфальту. И оббилось бы об него, если б не было подхвачено его напарником. Стремительно козырнув, милиционеры шустро поволокли старуху-штрейкбрехера в сторону: у патрульного наряда к цветочным рядам был особый, «неуставной» интерес.
– Горячий вы, Сергей Васильевич, – с легким сарказмом упрекнул Тариэл. – А в вашей работе голова должна быть холодная. Так ваш зачинатель товарищ Дзержинский учил.
– Да пошел ты, – огрызнулся оплошавший Рябоконь. Но вдруг взбодрился, будто застоявшийся «на номере» охотник, уже отчаявшийся подстрелить дичь и вдруг увидевший ее перед собой. Изменился в лице и Тариэл.
Прямо на них, помахивая небрежно такой же объемистой спортивной сумкой и приплясывая, двигался молоденький южанин. Был он в хорошем настроении, увлечен какими-то своими, очень приятными мыслями и оттого поджидавших его увидел лишь метров за пятнадцать. В полной растерянности застыл он на месте.
– Иди сюда, поросенок! – подозвал Рябоконь.
Тот потоптался в нерешительности, беспомощно глянул на гневного – роли переменились – Тариэла, что-то прикинул, резко повернулся, готовясь рвануть в сторону, и… остановился. Сзади, в сопровождении двух парней, к нему спешил невесть откуда взявшийся Лисицкий.
– Старина Хассия! – метров с десяти прокричал он, радостно улыбаясь попавшему в ловушку подносчику товара. – Чертовски рад тебя видеть! Что ж ты стоишь? Что ж не торопишься обнять своего старого друга Лисицкого?
Подойдя к тому, кого назвал Хассией, Николай восторженно потряс его за плечи.
– Уж и не чаял встретиться. А сумка у нас какая! Ну, какая. Все хлопочешь. Ни разу чтоб налегке. И что на сей раз?
– Да так, по дому, – Хассия бессмысленно попытался спрятать сумку за спину, но тут подошел Рябоконь и без всяких церемоний ее отобрал.
– Здорово, хрен. Приехал на заработки к дядьке Тариэлу?
– Да ну бросьте вы. Люди или нет? – сбивчиво заговорил Хассия. – Всего и взял-то самолет окупить. Денег надо.
– Смотри-ка, бедный, – изумился Рябоконь, с особым наслаждением погружая руки в сноп гвоздик, которыми огромная сумка была набита доверху. Внутри, не сдержавшись, сжал он со всей силы пальцы, мстительно сминая и корежа подвернувшиеся стебли. – Чего ж нам с Лисицким тогда говорить? Шагом марш в отдел!
– Зачем в отдел? Не надо в отдел, – включился мрачный Тариэл, чутко отреагировав на слова Рябоконя о их с Лисицким бедности. – Ну, что в самом деле? Ничего, в самом деле. Ведь разве теперь восьмидесятый? Для людей делаем. Есть разрешение, нет разрешения! Ну, штраф заплачу. С квитанцией, без квитанции – как скажешь. А?
– Заплатишь, говоришь? – задумался Лисицкий, быстро переглянувшись с Рябоконем.
– Заплачу, без разговора! – захлопотал Тариэл, тянясь к выпуклому карману. – Прямо здесь, как скажешь!
– Да ты никак спятил, – Лисицкий сделал страшное лицо. – Совсем, видать, ополоумел. В отделе разберемся. Пойдем, дорогой. Я ж тебя в наших угрюмых северных краях лет сто не видел.
Обхватив Тариэла за объемистую талию, нежно повлек вперед.
– Чайку выпьем, о политике похрюкаем, – бормотал он, тая от удовольствияи. – Отделяться, может, надумали, – в голосе Рябоконя блеснула надежда.
– Шутит Серега, – успокоил обидчивого южанина Лисицкий. – Куда ж вы без нас? Некому будет продавать, так с голоду опухнете.
Мимоходом потрепал за щеку подвернувшегося Хассию.
– Мальчишку бы отпустили, слушай, – вяло попросил Тариэл. – Чего с него? Студент. Случайно он.
– Случайно? – задумался Лисицкий.
– Кто случайно? Этот хорек?! – приготовился зайтись в праведном гневе Рябоконь.
– Это бывает, – особенным голосом произнес Лисицкий.
– Бывает?!