По следам Франкенштейна и другие ужасные истории

Однако, решив нести свой крест до конца, он сделал вид, что слушает и отвечал ему жестами или односложными словами. Потом он уже шел молча, отдаваясь своим последним размышлениям, которые были ужасны.

Залы лавки являли собой беспорядочною картину. Чучела крокодилов, обезьян улыбались церковным витражам. Мраморные бюсты, севрская ваза с портретом Наполеона находилась рядом со сфинксом.

Кухонный вертел лежал на драгоценной шкатулке. Орудия смерти: кинжалы, пистолеты мирно соседствовали с предметами житейского обихода, с прозрачными китайскими чашками, предметами женского туалета. Все страны, казалось, принесли сюда обломки своих знаний, образчики своих искусств. Его провожатый затерялся где-то в тени, и он уже один поднялся на второй этаж.

Его встретила сияющая и пленительная мраморная статуя на витой колонне, говорившая ему о сладостях мифов Греции. Здесь веяло всеми причудами императорского Рима. Голова Цицерона, на которую случайно опустился венок из бесценных каменных цветов. Наконец, живопись отверзла небеса. Он узрел деву Марию, парящую в золотом облаке среди ангелов. Он коснулся мозаики, сложенной из кусочков лавы Везувия и Этны. И тут же лежал средневековый кинжал с узорной рукоятью. Индия оживала в буддистском идоле, одетом в золото и шелк с остроконечным головным убором. Китайское чудовище с раскосыми глазами, казалось, смотрело в пустоту. Камеи навеяли ему мысли о победах Александра Македонского, а высокие шлемы – о религиозных войнах, неистовых и кипучих.

Форма, краски, мысли – все оживало здесь, однако ничего законченного в душе не открывалось. Внезапно ослепляло взгляд множество перламутровых раковин среди ярких кораллов. Драгоценные шкатулки, мебель – все было расставлено как попало.

– Да у вас тут миллионы! – воскликнул Рафаэль, дойдя до комнаты, завершавшей длинную анфиладу залов.

– Вернее, миллиарды! – заметил неизвестно откуда взявшийся проводник, видимо он следил за Рафаэлем. – Но это еще что, поднимитесь-ка на четвертый этаж, вот там вы увидите!..

Юноша достиг четвертой галереи и там перед его усталыми глазами предстали картины Пуссена, Клода Лорена, Рембрандта, Веласкеса, а дальше античные барельефы, агатовые чаши, драгоценная утварь из серебра и золота. Рафаэль был истерзан роскошью, измучен искусствами, подавлен этими восхитительными формами, которые как некое чудовище возникали у его ног и вызывали его на нескончаемый поединок.

Он чувствовал себя опустошенным.

– Что в этом ящике? – спросил он, войдя в просторный кабинет и указывая на большой ящик красного дерева, подвешенный на серебряных цепях.

– О, ключ от него у хозяина, – с таинственным видом сказал его провожатый, – если вам угодно увидеть эту картину, я осмелюсь побеспокоить хозяина.

Затем, сочтя молчание Рафаэля за согласие, приказчик оставил его одного в кабинете.

Тем временем за окном стемнело, и все окружающее имело теперь призрачный вид. Вдруг Рафаэль вздрогнул, лучи яркого света ослепили его. Он увидел, как где-то во мраке загорелся красноватый круг, в центре которого находился какой-то старичок, стоящий с лампой в руке и направляющий свет на Рафаэля.

Не слышно было, как он вошел; он молчал и не двигался. В его появлении было что-то мистическое. Необычайный молодой блеск оживлял его глаза – глаза этого подобия призрака. Некоторое время они молчали, и Рафаэль постепенно пришел в себя.

Он разглядел этого сухенького старичка, облаченного в черный бархатный халат. У него было узкое бледное лицо. Борода с проседью, постриженная клинышком, скрывала подбородок этого странного существа. Губы были столь бесцветны и тонки, что их было трудно разглядеть. Но лоб был высокий, хотя и испещренный морщинами. Его зеленые глаза, исполненные какого-то спокойного лукавства, скрывали глубокий душевный мир.

– Вам угодно видеть изображение Иисуса Христа кисти Микеланджело? – учтиво спросил старик, но в звучности его голоса было что-то мертвое и металлическое.

Он поставил лампу на невысокую колонну так, что темный ящик был освещен. Старичок надавил на незаметную пружину, и вслед за этим створка красного дерева бесшумно скользнула в выемку, открыв восхищенному взору бесценное полотно.

При виде этого дивного творения Рафаэль забыл все диковинки лавки, все, что он видел и что его поражало. Благостная нежность, тихая ясность божественного лика тотчас же окружили его, некое благоухание пролилось с небес, рассеивая те адские муки, которые жгли Рафаэля до мозга костей.

– Я дал за это полотно столько золотых монет, сколько на нем уместилось, – холодно сказал хозяин сокровища.

Слова старика вернули Рафаэля к его роковому жребию, и он спустился с высот последней надежды, за которую он, было, ухватился.

– Значит, смерть, – прошептал он.

– Ага, недаром ты показался мне подозрительным! – старик схватил обе руки молодого человека, сжав их, как в тисках.

Рафаэль печально улыбнулся и сказал кротким голосом:

– Не бойтесь, речь идет о моей смерти, а не о вашей. До наступления ночи, когда я решил утопиться, я пришел взглянуть на ваши богатства. Кто не простил бы этого последнего наслаждения ученому и поэту?

Торговец, успокоенный искренним тоном его печальных речей, отпустил его руки.

– Что с вами случилось? – спросил старик. – Ваш отец чересчур грубо попрекал вас тем, что вы появились на свет? А может быть, вы потеряли честь? Если бы со мной это случилось, я бы все же не решил расстаться с жизнью. Может быть, вас томит неутоленная страсть к золоту или вы желаете победить скуку? Словом, какое заблуждение толкает вас на смерть?

– Не ищите объяснений среди будничных причин, – проговорил Рафаэль. – Я скажу лишь одно, я впал в глубочайшую, гнуснейшую, унизительную нищету. И не собираюсь вымаливать ни помощи, ни утешений.

– Вот как, – проговорил, отстраняясь старик, – что ж, я не заставлю вас краснеть, я не подам вам ни французского сантима, ни немецкого геллера, ни русской копейки, ни шотландского фарцинга. Нет, я не предлагаю вам ни золота, ни серебра, но я хочу вас сделать богаче, могущественнее, влиятельнее любого конституционного монарха.

Рафаэль, решив, что старик сошел с ума, ошеломленный, не знал, что ответить.

– Оглянитесь, – сказал старец, направляя свет лампы на стену над ящиком красного дерева. – Посмотрите на эту шагреневую кожу! Это талисман.

Молодой человек с удивлением обнаружил на стене лоскут шагрени не больше лисьей шкурки. Кожа эта среди глубокого мрака, царившего в лавке, испускала лучи столь блестящие, что можно было принять ее за маленькую комету.

Юноша с недоверием приблизился к тому, что выдавалось за талисман, способный предохранить его от всех несчастий, и рассмеялся в душе. Однако, движимый вполне законным любопытством, он наклонился чтобы рассмотреть кожу вблизи. Черная зернистая поверхность шагрени была так тщательно отполирована, что каждая выпуклость этой восточной кожи бросала пучок ярких лучей. Рафаэль, математически точно определив причины этого явления, изложил их старику, но тот вместо ответа только хитро улыбнулся. Эта улыбка превосходства навела молодого ученого на мысль, что он является жертвой шарлатанства. Он не хотел уносить с собой в могилу лишнюю загадку.

– Ага! – воскликнул он, – тут оттиск печати, которую на Востоке называют Соломоновой.

– Вам она известна? – спросил торговец и рассмеялся.

– Какой простак поверит этой химере? – воскликнул молодой человек, задетый, полным ехидства, смехом старика.

– Разве вы не знаете, что лишь суеверия Востока приписывают нечто священное знакам этой эмблемы, будто бы наделенным сказочным могуществом? Раз вы востоковед, – продолжал старик, – то, может быть, прочтете это изречение? – он поднес лампу к самому талисману, который изнанкой кверху держал молодой человек.

– Должен сознаться, – заметил юноша, – не могу объяснить, как можно было так глубоко оттиснуть эти буквы на шагреневой коже.

– Вот вам стилет, – сказал старик. – Попробуйте надрезать кожу в том месте, где начертаны буквы.

Стилет был узкий и острый, но, когда Рафаэль снял тонкий слой кожи, буквы появились вновь столь же отчетливо, как будто кожа и не была срезана.

– Ливанские мастера владеют секретами, известными только им одним, – сказал Рафаэль, взглянув на восточное изречение.

– Да, – отозвался старик, – лучше все валить на людей, чем на Бога. Это написано по-санскритски. Вы могли бы прочесть, что тут написано?

И вот что прочел Рафаэль:

Обладая мною, ты будешь обладать всем, но жизнь твоя будет принадлежать мне. Так угодно Богу. Желай – и желания твои будут исполнены.

Но, соизмеряй свои желания со своей жизнью. Она – здесь.

При каждом желании я буду убывать, как твои дни.

Хочешь владеть мною?

Да будет так!

– Вы, верно, побывали в Персии или Бенгалии? – спросил старик.

– Нет, – покачал головой молодой человек, ощупывая с любопытством эту странную кожу.

Старый антиквар смотрел на него с холодной иронией, как бы говорившей: вот, он уже не думает умирать.