Голова как руки,
что дыры,
словно стигмы;
и хладной рукой ты стремился
стереть голубую тень
ото лба,
оставленную веткой папоротника
за ухом.
Хаос пророщенный твой
под бледной русостью кучерявых волос;
в нем царит шестиногий зверь,
что выбивает чечётку до искр,
копыта его в огне,
пронизывающие все стены плоти —
сколько не бей по голове ты
с криком,
он останется там.
???
Бас небес и ангельский ветер воет
над морем,
сдувая кряканье уток
и чаек ор;
Я слышу и вижу:
близится время,
как Ты, Господи, скинешь ризу
из плоти,
но не опустеет ни на ковш
в природе Твоей океан.
Взгляни:
выедается любовь,
что взаимна,
твоим блядским сном;
молись на него:
и взгляни разок,
там другое время, Великих, —
опора,
на маскаронах дворца;
тянет руку тебе в приветствии,
а ты цепенеешь,
сбиваясь в гляденье
в никуда своим ничем,
волны прибрежные отпуская,
Ты как обычно в природе уйдешь
в ночи
к луне;
а гений унаследует нерожденный из рода —
и тотчас же выйдет
в иной мир через окно.
Педераст
Вьюнки на голове
из золотой в оттенках пшеницы,
греческий уверенный нос
в профиль,
серьёзные надбровные дуги
над орехово-карими глазами,
плывущими в легкой красноте сосредоточия,
а от слезного мясца до мраморного утеса скул —
борозда.
Склоняет электрический импульс от губ,
влажных в улыбке.
Позы изваянья,
агрессирующие мышцы тела…
О калос,
не кузминские Крылья,
не об Антиное
или Песне Ахилла,
а о твоем безумном наводняющем появлении,
только искать
и домогаться похоти других осталось,
себя бросая на произвол
унаследованной ненависти
к собственной плоти,
и к другой,
возможно,
тоже.
Но только твое
не оставляет мерзости осадка.
И каждая часть,
и запах,
на который слетаются пчелы,
свежестью обдавая и опьяняя,
не подступиться к тебе:
так прожги мои глаза,
словно на фотографии в детстве,
и захрани на свое бессмертье