Ночь ведьмы. Книга первая

– Ты предлагаешь, новобранец, предоставить этим hexen помещения получше? – Я говорю громко, чтобы мой голос был слышен всем. Каждый человек в огромной зале – будь то ведьма или солдат – слышит меня. – Ведьма продает душу дьяволу, – рычу я. – Все они останутся здесь. За этой решеткой. Пока их не сожгут. Их комфорт мало волнует любого настоящего хэксэн-егеря. – Я выпрямляюсь, возвышаясь над новобранцем, и смотрю на него свысока. – Ты меня понял?

– Да! – пищит он. – Сэр!

Я вскидываю подбородок и оглядываю зал. Примерно сотня ведьм, запертых в клетке, рассчитанной максимум на две дюжины человек. Стражников меньше, чем обычно – большинство из них с коммандантом Кирхом в его походе на север. Но этого достаточно.

Мои слова разносятся по базилике. Хэксэн-егери, стоящие на страже у входа или патрулирующие зал, шагая с прямыми спинами, челюсти сжаты.

Ведьмы – те, кто еще в силах осмыслять свою горестную участь, – тихо рыдают.

Мои слова лишили их последней надежды.

Я чувствую, как они наблюдают за мной, когда я прохожу мимо клетки к главным дверям базилики. Тусклый свет проникает сквозь окна, высеченные высоко в камне.

– Прямо как его отец.

Я слышу шепот за спиной, но не останавливаюсь, чтобы посмотреть, кто из хэксэн-егерей произнес это. Люди видят во мне моего отца. Фанатика, полного страсти, воина веры. Его смерть не была благородной, но его репутация все еще жива. Именно благодаря отцу я смог так быстро продвинуться в рядах охотников на ведьм, хотя никогда не держал в руках факел и не поджигал костры. Может, я и заместитель командира и все остальные забыли правду, но я не забыл: меня никогда не испытывали.

Я организовывал патрулирование, я работал стражником, но не разжег ни одного костра.

Интересно, что бы подумал об этом отец?

Я сдерживаю улыбку, грозящую искривить мои губы, зная, что бы он подумал о готовящейся казни и что мне следует сделать в день солнцестояния.

Молодой новобранец плетется за мной. На его подбородке уже расплывается синяк.

– Ты прав, Йоханн, – объявляю я, не поворачиваясь к мальчишке. – Тюрьма переполнена. Но не настолько, чтобы не нашлось места для еще одной ведьмы.

– Сэр? – подает он голос.

Я подхожу к выходу из тюрьмы. Вильгельм – старший хэксэн-егерь среди дежурящих. Он вытягивается по стойке «смирно», когда я останавливаюсь перед ним.

– Сколько подразделений осталось в городе? – спрашиваю я. Хотя знаю, что с коммандантом Кирхом ушло много людей, не уверен в точном количестве.

– Четыре, сэр.

– Соберите группу из пяти человек, – говорю я Вильгельму. – Чтобы поймать ведьму, о которой я думаю, не потребуется много усилий, но она хитра. – Я не хочу, чтобы город остался беззащитным, но и не могу рисковать, сражаясь с ведьмой в одиночку.

Особенно с этой.

Вильгельм отдает мне честь, кивает и поворачивается, чтобы собрать людей, как я приказал.

– Приведи мою лошадь, – говорю я Йоханну. Мальчишка бросается к конюшням.

Пока они выполняют мои поручения, я выхожу на свежий воздух, отгораживаясь от ведьм. В конце концов, именно для этого и предназначены стены. Чтобы нечисть оставалась невидимой, пока ее не сотрут с лица земли.

– Сэр, ваша лошадь. – Йоханн прибывает за несколько секунд до возвращения Вильгельма, который появляется в сопровождении пяти мужчин – четверо верхом, один ведет лошадь, запряженную в повозку с установленным на ней деревянным ящиком. В ящике имеется узкая дверь с железными прутьями, для освещения и вентиляции внутри. Взрослый человек не смог бы встать там в полный рост, и такое грубое дерево и дрянная конструкция не подходят даже для животных.

Я медленно обвожу взглядом каждого из ожидающих моей команды мужчин. Это верные хэксэн-егери, одни из лучших. Их широкие плечи покрыты черными плащами, тускло сверкают эмалевые значки охотников на ведьм.

Я принимаю от Йоханна поводья лошади.

– Ты поедешь на повозке, – говорю я мальчишке.

Его глаза округляются от радости, и он забирается и садится на грубую скамью.

– Куда мы направляемся, сэр? – спрашивает он, когда я усаживаюсь на лошадь.

– Бернкастель, – отвечаю я.

Позади меня раздается шепот, когда охотники осознают важность нашей миссии. Йоханн – единственный, кто готов высказать вслух то, что подумали остальные.

– Бернкастель? – говорит он. – Разве это не тот город, из которого вы родом?

– Да. – Я прикусываю язык. Несколько стражников вышли посмотреть, что за суматоха снаружи и куда собрался их капитан, так скоро после возвращения в город и незадолго до массового сожжения в день солнцестояния.

Я чувствую на себе их взгляды. Большинство ведьм, которых поначалу ловили хэксэн-егери, были родом из Трира, но поскольку охота растянулась на годы, а потом и на десятилетия, охотники стали раскидывать сети все дальше, охватывая окрестные деревни и городки, привозя ведьм в город, чтобы казнить.

Тем не менее в наши дни родные земли важного хэксэн-егеря редко оказываются под пристальным вниманием.

Я тяжело вздыхаю, мои плечи сгибаются под ношей того, что должно быть сказано и что должно быть сделано.

Я поворачиваюсь к охотникам.

– Мы едем в Бернкастель, – говорю я. – Это в дне пути на восток. Там есть ведьма, она живет одна у реки. Девушка. – Мускул подрагивает у меня на челюсти. – Это моя сестра. Мы отправляемся арестовывать ее.

3. Фрици

Лесные кустарники цепляются за мои ноги, когда я пробираюсь вперед, плотнее кутаясь в плащ. Он мне великоват – я стащила его с прилавка в одной из деревень по пути вместе с широкополой шляпой и шерстяным платьем с льняной сорочкой, чтобы защититься от холода. Плащ пахнет лошадьми.

Я продолжаю идти. Шаг. Еще один.

Мне следовало задержаться в Бирэсборне, чтобы собрать припасы. Настоящие припасы, одежду потеплее и еду, а не несколько бутылочек для зелий, которые лежат в мешочках, привязанных к моему ремню.

Но каждая потраченная минута – это минута, которую хэксэн-егери используют, чтобы довести Лизель до Трира.

Поэтому я иду. И продолжу идти.

Еще шаг.

И еще.

«Мы должны отправиться к лесному народу», – пыталась убедить тетя Кэтрин мою мать и совет старейшин.

Я будто слышу эхо ее мольбы.

«Нам следовало уйти в Черный Лес. Почему мы позволили всему зайти так далеко?»

Старейшины говорят об этом детям, как только они начинают осознавать опасности, которые нас окружают.