– Три, – ответил он, и я почувствовала, как эта цифра обрушивается на меня, как снег с крыши.
– Пап, ты почти четыре года молчал, что у тебя сын! – крикнула я, не в силах сдержать эмоции.
– Останься, – тихо произнёс он, его голос стал мягче. – Побудь с нами, хоть немного. Сейчас почти все отели закрыты на праздники.
Он был прав. После осенних праздников многие места закрывались на нерабочую неделю, и мне не оставалось выбора. Я закатила глаза, словно поддаваясь каким-то невидимым цепям и тяжело вздохнула.
– Ладно, – сдалась я, проклиная себя за то, что мне придется в очередной раз пересекаться с Лесли.
– Иди ужинать, – позвал отец, звук его голоса был как услада для ушей. Но так ли это было?
Сняв куртку и бросив её на диван, я направилась в столовую. Там уже сидела Лесли, их маленький общий сын с веснушками, сидевший на высоком стуле, весь в ожидании, пока я займу свободное место за столом. Я почувствовала, как меня охватывает старая привычка – собрать все свои эмоции, превратив их в маску.
За ужином мы обменивались парой фраз, стоя на краю незнакомого, слегка натянутого мастерства. Я улыбалась, хотя внутри разрывалась от противоречий. Но именно в этот момент, когда я смотрела на их семейное счастье, в голове всплыло одно предложение: «Ты сможешь снова стать фигуристкой, если только поверишь в себя». Возможно, лед был не так далеко, как я думала.
После ужина, поддавшись импульсу, какого я редко замечала у себя, я предложила Лесли помочь помыть посуду. Удивление в её глазах заставило меня улыбнуться искреннее, но с натянутой улыбкой, и за какой-то миг я почувствовала, будто возвращаюсь к жизни. Я быстро справилась с тарелками, насмехаясь над собой, что этот труд, пусть и скучный, радовал меня больше, чем вечерняя прогулка по своим мыслям и падении на льду.
Когда я закончила, дом уже был заполнен тишиной, лишь вдалеке было слышно, как засыпал их сын. Я вышла из кухни и направилась к своему ночному месту – дивану в центре гостиной. Легла на него, под голову подложив свернутое одеяло, и, заменив сны на реальность, включила Instagram.
Скроллинг ленты был как расправление ледяных крыльев; в воздухе оставались остатки переживаний о моих провалах. Я наткнулась на видео, где было запечатлено, как я падаю на льду. Комментарии к этому ролику врезались в мою душу, как острые лезвия коньков. «Неудачница», «На таком уровне, как ты, лед нужен лишь для ремонта». С дрожащими руками я закрыла приложение и положила телефон на стол, как будто отодвигая саму мысль о том, что я неудачница.
Но даже когда я закрыла глаза, мой разум не знал покоя. Я снова и снова падала во сне, зрительный образ ледового покрытия перемешивался в острой ненависти и самоосуждения. В каждом падении мне казалось, что я теряю частицу себя, и этот страх заставлял меня вздрагивать. Я пробуждалась с ненадежной надеждой – думала, что утро принесет ясность, и, может быть, лед всё же будет под ногами…
Глава 2
Пару дней я гостила в доме отца, но мне все же пришлось съехать. В тот вечер, когда я подслушала разговор между Лесли и отцом, у меня в груди зашевелилось недовольство. Лесли, недовольная, причитала, почему я здесь так долго, словно я была лишним грузом. Я невольно склонила голову и прислонилась к двери, уши горели от стыда, когда отец, сдерживая возмущение, после их разговора «деликатно» попросил меня вернуться домой. А мне не хотелось.
Домой, в ту холодную квартиру, где каждый угол хранил тишину, где единственным обитателем оставалась навязчивая мысль о зависимости от отсутствия материнской любви. Мать даже не отреагировала на мою записку, оставленную на столе – меня это сильно расстраивало. Поэтому я решила уехать от них. Удалившись от этой неуютной обстановки, я направилась в отель. Я нашла один, который всё ещё работал, несмотря на праздничные дни. Это было лучшее решение, которое я могла придумать.
На следующее утро, с ощущением полной безвыходности, я направилась на частный каток, который увидела тогда в рекламе. Он притягивал меня, как магнит. Я стояла на пороге большого здания, сжимая лямку сумки с коньками. Вздохнув, я решилась и вошла внутрь.
Здание было огромным, но внутри царила тишина, вальс которой звучал лишь в моих собственных мыслях. На часах было восемь утра, и я начала беспокойно осматриваться: ни охраны, ни других фигуристов. Где же хозяин? Почему двери открыты?
Я нашла каток и направилась туда. Моя нога ещё болела, но я решила игнорировать этот недуг парочкой обезболивающих. Словно заклиная себя, я прошла ко льду. Он блестел, отражая свет софитов, и ждал моего тепла, моей страсти и свободы.
Возле катка, чтобы не пропустить момент, я села на лавку и стала натягивать коньки. Зашнуровав их, я почувствовала, как уверенность возвращается ко мне, словно озорные феи, проносившиеся по ледяной поверхности. Я встала и, слегка пошатываясь, сделала первый шаг на лед.
Лед был холодным и жестким, его поверхность держала в себе множество историй, но сегодня, в этот момент, он стал свидетелем моей. Я скользила по нему, ощущая, как ветер ласкает мое лицо. Каждое движение добавляло мне грации, каждый поворот был частью танца, который я выучила с молоком матери.
В этот момент все исчезло: Лесли, дом, недовольство – всё это ушло в небытие. Были только я и лед, и каждый мой шаг был частью долгожданной свободы. Я закружилась, закинула голову, и смех сам вырвался из уст, нарушая тишину вокруг.
Я понимала, что здесь, среди ледяных структур и отражений, я могла быть собой. Фигурное катание было моим спасением, моей любовью, той частью жизни, где я ощущала себя живой. Я продолжала скользить по льду, стараясь забыть о боли в ноге, о том, что ждет меня за пределами этого света.
Эта тишина вокруг, повторяющиеся шаги, воспоминания первой любви к фигурному катанию – все это вновь открыло во мне нечто важное. Каждый раз, когда я падала, я поднималась и продолжала. На этом льду я не оставляла слез, только надежду на лучшее. Я сделала несколько кругов, наслаждаясь спокойствием и тишиной, но эти мгновения прервали резкие шаги, поднимающиеся за спиной.
– Кто ты такая и что здесь делаешь? – прозвучал грубый мужской голос.
Я обернулась и чуть не упала. Передо мной стоял молодой парень, примерно моего возраста, в темно-синей хоккейной форме, усыпанной следами прежних битв на льду. Его каштановые волосы были немного растрепаны, а карие глаза сверкали, как будто внутри него бушевало пламя. Он был высоким и спортивным, его плечи были широкими, а мускулистые руки говорили о том, что он не раз проводил время на катке. Секунды, казалось, тянулись бесконечно, пока я пыталась собраться с мыслями.
– Я… просто катаюсь, – вымолвила я, стараясь не выдать своего волнения. Сердце колотилось, как будто оно пыталось выбраться из груди. – Этот каток пустует, и я подумала, что могу…
– Ты не можешь просто так забраться сюда! – прервал он меня. Его голос стал мягче, хотя в нем все еще слышался легкий упрек. – Тут частная собственность.
– Извини, я не хотела тебя беспокоить, – произнесла я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри бушевало волнение и стыд. Я нахмурилась, одновременно обдумывая, как выбраться из этой неловкой ситуации.
– Ты не понимаешь. – Он сделал шаг ближе, его уверенность казалась подавляющей. – Тут не просто пустой каток. Здесь тренируются, готовятся к соревнованиям. Если кто-то тебя заметит… – Он на мгновение замер, смотря в мои глаза, как будто искал ответ, – могут возникнуть проблемы.
Я низко наклонила голову, смущенная его упреком. На самом деле, я пришла сюда не ради нарушений, а ради восстановления, после того как громкое фиаско во время чемпионата подкосило меня. Несмотря на позор, фигурное катание было частью меня, и каток был единственным местом, где я чувствовала себя живой.
– Мне просто не хватает практики, – произнесла я, чувствуя, как голос дрогнул от эмоций. – Я… я хотела немного покататься, чтобы вспомнить, как это – быть на льду.
– Вспомнить, как это? – перекатил он свои мысли, снова шагнув вперед, и я почувствовала, как сердце вновь забилось быстрее. – Ты серьезно? Ты понимаешь, что, если ты упадешь или что-то произойдет, я буду ответственен за это?
Мой взгляд снова упал на лед. Я вспомнила, как в детстве каталась с друзьями на своем первом катке, как впервые увидела ледяные узоры под коньками и почувствовала волшебство фигурного катания.
– Я не собираюсь создавать тебе проблемы, – тихо произнесла я, поднимая глаза к его серьезному лицу. – Я просто хочу немного покататься.
– Звучит, как самое слабое из оправданий, – ответил он с легкой усмешкой, холодный и беспощадный. – Но тебе не стоит здесь находиться. Убирайся.
Я почувствовала, как внутри меня что-то зашевелилось – это было разочарование и гнев. Я могла бы попытаться объяснить ему, что для меня это не просто увлечение, а часть меня. Но перед его жестким взглядом слова, казалось, застыли в груди. Повернувшись к нему спиной, я решила, что немедленно уйду. Но, сделав шаг назад, я поскользнулась на льду. В этот момент все замерло. Я почувствовала, как боль снова пронзила лодыжку, и упала, придавив ногу.
– Черт! – выкрикнула я, мороз пробежал по телу от остроты боли.
Парень медленно подъехал ко мне, и его лицо уже не выглядело таким грозным. Он наблюдал, как я пытаюсь приподняться, явно колеблясь между готовностью помочь и желанием остаться безразличным.
– Эй, Алекс! – прогремел один из его друзей, и этот парень, судя по всему Алекс, сразу же отвернулся.
Пятеро хоккеистов, отмеченных таким же цветом формы, стояли у входа, смеясь и подмигивая.
– Похоже, твоя поклонница не справилась с катком! – осведомился один из хоккеистов, его слова вызвали новый взрыв хохота.
Чувствуя, как меня захлестывает прилив гнева, я с усилием поднялась на одну ногу, пытаясь игнорировать боль в лодыжке.
– Уходи, – резко проговорил Алекс, его лицо отошло от холодного равнодушия к чему-то более растерянному.
Я свирепо взглянула на него и сделала шаг вперед и поехала прочь. Выйдя за ограждение, я встала напротив этих парней, как будто становилась стеной, готовой принять удар.
– Пропустите, – фыркнула я, стараясь показать им, что трусости не будет. Я стояла с высоко поднятой головой, отчаянно отказываясь проявить страх.
– Эй, красотка, не спеши! – произнес тот же парень, который докучал мне с самого начала. – Поиграй с нами.
– Не интересует, – бросила я, с силой проталкиваясь через них.
Я схватила свои кроссовки с лавки, и, отчаянно взбираясь на ноги, удерживала свою гордость. Шум от их смеха оставался позади, но он не мог заглушить мой собственный гнев и решимость прекратить это унижение. Я больше не была той, кого можно было обижать.
Взяв себя в руки, я бросила последний взгляд на их лица, полные самодовольства и презрения. С потоком холодного воздуха в лицо я вышла с катка, полная уверенности, что больше никому не позволю обращаться с собой так. Они вышли на лед, и я слышала их смех, эхом раздающийся за спиной. Дебилы. С каждым их шутливым комментарием внутри меня росло чувство злости и непонимания. Этот Алекс время от времени поворачивался ко мне и искал реакцию. Я же тем временем судорожно снимала коньки и надевала кроссовки, стараясь не обращать на них внимания. Сложив свою экипировку в сумку, я похромала к выходу, чувствуя, что каждая моя клетка горит желанием доказать всем, что я способна на большее.
На улице меня встретил холодный канадский воздух, значительно более пронизывающий, чем в Сиэтле. Я поежилась в своем свитере и, не раздумывая, направилась в ближайшее кафе. Внутри было тепло и уютно. Я села за столик у окна и заказала чашку кофе, позволяя себе на мгновение забыться в своих мыслях. За пределами стеклянной преграды падали лучи солнца, и в этот момент я почувствовала, как изнутри скапливается гнев, образуя первобытный водоворот.