Эхо тьмы

Эхо тьмы
СанаА Бова

Bova Team

На вершине славы участники популярной айдол-группы Eclipse становятся центром шокирующей и жестокой цепочки убийств. Каждые три дня на улицах Сеула находят мертвые тела, превращённые в жуткие скульптуры, символизирующие образы вокалистов. В каждом преступлении скрыт религиозный подтекст, и на местах убийств оставляются символы древнего культа.

Пока страна охвачена ужасом, жизнь участников группы рушится. Поклонники отворачиваются от них, обвиняя в случившемся, ненависть охватывает соцсети, а концерты отменяются. За каждым углом мерещится опасность, и даже в собственной команде каждый начинает подозревать друг друга.

Но настоящая угроза куда более зловеща, чем они могли предположить. Серия убийств – это лишь часть плана огромной секты, которая видит своей целью уничтожение популярных людей и их поклонников. Эта сеть фанатиков действует по всему миру, принося в жертву тех, кто осмелился стать любимцем миллионов.

Кто скрывается за маской убийцы? Сможет ли Eclipse выжить?

СанаА Бова

Эхо тьмы

ПРОЛОГ

Мрак плотно обвивал стены тесного помещения, впиваясь в каждую трещину, и неровность, стремясь сокрыть от взора то, что не должно быть увидено. Лишь дрожащее, неустойчивое пламя свечей разрывалось на полоски света, которые, едва коснувшись стен, отбрасывали зловещие тени. Эти тени, будто слуги невидимой силы, пускались в безумный хоровод, превращаясь в уродливые силуэты с искривлёнными конечностями, хищными оскалами и затаившимися в темноте глазами. В центре комнаты, на полу, устланном старым, выцветшим ханбоком, красовался сложный узор, выведенный густой словно смола смесью красной краски и чего-то более зловещего, как застывшая боль.

Ритуальный круг, подобно паутине из древних тайн, был усеян корейскими символами, переплетающимися с тонкими линиями пентаграммы, мерцающей во мраке. Она вспыхивала то тусклым, то ярким светом, точно сердце, забившееся в страхе перед неизбежным. В воздухе густо смешивались запахи – резкий, почти режущий ноздри металлический аромат крови, горечь ладана, что проникала в лёгкие, оставляя в них тяжесть, и едкий запах дыма от тлеющих трав, наполняющий пространство остротой древней магии. Каждый вдох приносил неосознанный трепет, словно сама атмосфера комнаты пыталась сказать, что здесь нарушено что-то великое.

В дальнем углу комнаты, почти слившись с тьмой, неподвижно сидела фигура. Она была облачена в чёрный ханбок, некогда, возможно, блиставший своей роскошью, но теперь выцветший, изодранный, с обтрёпанными краями, которые напоминали следы когтей, оставленные временем или чем-то более тёмным. На ткани угадывались узоры дракона, но они потускнели, словно даже легендарный дух покинул этот символ, уступив место разрухе и пустоте.

Лицо скрывалось под маской, настолько зловещей, что она казалась живой частью этого места. Грубая, с искажённой ухмылкой, она будто выражала гнев и скорбь одновременно. Её глаза-щели, глубокие и пустые, смотрели прямо в душу каждого, кто осмелился бы взглянуть в их бездну, превращая дыхание в сухой, прерывистый вздох.

Фигура молча склонилась над алтарём. На простом деревянном столе, испещрённом трещинами и потёртостями, лежали ритуальные предметы, как артефакты из мира, который давно стал мифом. Здесь был кинжал с костяной рукоятью, на которой выступали узоры в виде змей, древний текст, страницы которого были настолько ветхими, что казались готовыми рассыпаться от одного прикосновения, и бронзовый сосуд, изъеденный временем. На его поверхности танцевали демоны, застывшие в вечной пляске, а внутри булькала густая тёмная жидкость, поверхность которой отражала пламенные языки свечей, создавая иллюзию скрытой глубины.

Вся сцена была пропитана атмосферой чего-то древнего, забытого, что ожило вопреки законам времени и человеческой воли.

– Слушай меня, великий Мунсин, дух луны и теней. Прими эту жертву, что я приношу в твоё имя, и позволь миру узнать истину через боль и разрушение, – прошептал он голосом, который звучал, словно из самой глубины бездны. Глухой и тягучий, этот голос будто заполнял собой пространство, как вязкий туман, просачиваясь в каждую щель, обволакивая холодной, неизбежной тишиной. В нём слышалась напряжённость, как в струне, готовой оборваться, или в последнем вздохе перед прыжком в пропасть.

Его дыхание, сбивчивое, как у загнанного зверя, перемешивалось с острым, металлическим запахом крови, которая уже наполнила воздух. К этому примешивался горький аромат ладана, будто воплощение чего-то древнего, что стояло на границе священного и запретного. Этот запах, смешанный с едким дымом тлеющих трав, вызывал ощущение, будто сама комната дышит, наполняясь силой чуждой и неподвластной смертному.

Человек с неким почтением обнажил кинжал, и лезвие, выточенное так тонко, что оно казалось хрупким, вдруг вспыхнуло тусклым, холодным светом, словно отражая бледное сияние далёкой луны. Лезвие выглядело как нечто живое, слабо мерцающее и источающее немой зов. Его пальцы, напряжённые, но уверенные, обхватили рукоять, и кинжал стал продолжением его воли. Медленно, почти торжественно, он провёл остриём по своей ладони. Резкий запах свежей крови прорезал воздух, густой и насыщенный, словно этот аромат был ключом к открытию врат другого мира.

Алая кровь, словно ожившая, стекала тонкой струйкой, ложась на древний текст, выцветший и потёртый временем. Эти капли, словно чернила, казалось, проникали в изрезанные временем страницы, оживляя гравировки. Рисунки, покрывавшие пергамент, шевельнулись, как спящие создания, разбуженные нежеланным вторжением. Лица демонов, выгравированные веками назад, начали менять выражения – их безмолвные крики застыли в вечном вопле, распахнутые рты походили на мрачные провалы, обрамлённые холодным блеском зубов.

Пламя свечей, плясавшее до этого хаотично, вдруг замерло. Комната погрузилась в мёртвую тишину, тяжёлую, как свинец. Даже слабый гул большого города, что пробивался сквозь толстые стены, исчез, будто сам мир отвёл взгляд от происходящего. Тишину нарушало только его тяжёлое дыхание, хриплое, прерывистое, как у человека, стоящего на грани сознания. Стук сердца, отчётливый и гулкий, казалось, стал частью пространства, раздаваясь эхом в самом воздухе.

Эта мёртвая тишина, пронизанная страхом и ожиданием, нависла, словно полог ночи, где каждая секунда тянулась, как вечность.

Мужчина выпрямился, движение его было резким, но одновременно завораживающим, словно кукловод потянул за невидимые нити. Его рука медленно поднялась к маске, словно этот жест был частью древнего ритуала, но он не снял её – лишь слегка приподнял, чтобы дать тьме возможность увидеть его лицо. Черты, скрытые ранее, теперь вырисовывались едва уловимо в мерцании последнего света, а глаза его горели странным внутренним огнём, смесью неподдельного страха и болезненного восхищения. Это был взгляд человека, увидевшего нечто великое, непостижимое, настолько огромное, что оно подавляло саму его сущность.

Он сделал шаг назад, как будто перед ним открылась невидимая пропасть, и его пальцы, дрожащие, но полные решимости, коснулись пола. Проведя рукой по пентаграмме, он оставил на её линии красный след – смесь жертвенной крови и силы, которая теперь казалась частью этого узора. Запах железа усилился, резкий и тягучий, будто кровь сама хотела заявить о своём присутствии, а к нему примешивался тонкий, едва уловимый аромат чего-то древнего, как запах старых гробниц или свитков, пролежавших веками в глубине земли.

– Они знают только блеск. Они живут только в славе. Но я покажу им, что свет существует только благодаря тьме, – произнёс он, и голос его звучал, как песнь фанатика, как молитва, выученная наизусть и повторённая бесчисленное количество раз. Каждое слово, казалось, впитывалось в стены, отдаваясь эхом, не слышимым, но ощущаемым, как отголоски чего-то давно ушедшего.

Из углов комнаты начали доноситься звуки, сначала едва различимые, похожие на трепет крыльев невидимых существ. Это были шёпоты, тонкие, как ветер, проникающий сквозь замочную скважину. Но эти звуки множились, становясь громче, насыщеннее, пока весь воздух вокруг не наполнился хаосом голосов. Они не были человеческими. Это были голоса из глубин иной реальности, из места, где понятие времени теряет смысл. Мужчина в маске повернул голову, медленно, с осторожностью, словно каждый его жест мог нарушить зыбкое равновесие. Он обернулся, но ничего не увидел, кроме обволакивающего мрака.

Шёпот продолжался, наполняя воздух тяжестью, будто само пространство стало густым, как туман перед грозой. Но внезапно всё стихло. Эта тишина не была избавлением. Она была как глубокий вдох перед криком, как напряжение перед катастрофой. Даже его дыхание казалось чужим в этом ненормальном спокойствии. Мир словно замер, затаив дыхание, ожидая чего-то неотвратимого.

Свечи, одна за другой, начали гаснуть, словно невидимые пальцы затушили их пламя. Тьма захватила комнату, оставив только мягкое, дрожащее свечение пентаграммы. Оно напоминало огонёк, который горел не светом, а самой сущностью тьмы, порождающей свет. В воздухе появился новый запах – гнилостный, насыщенный сыростью, как от влажной земли на кладбище, поднятой после долгого покоя. Этот аромат был удушающим, проникающим в лёгкие, словно сама смерть дышала из углов комнаты.

Мрак стал живым, почти осязаемым, и в нём затаилась сила, ожидающая лишь команды, чтобы пробудиться.

– Теперь начинается очищение. Первая звезда падёт, и мир узнает силу тьмы.

Его голос звучал, как шелест сухих листьев, перекатываемых ветром – холодный, отстранённый, но полный затаённой мощи. Каждое слово было чётким, словно выбитым на камне, и отдавалось в комнате гулким эхом. Мужчина подошёл к стене, где висела карта Сеула. На её поверхности, обтянутой тусклым светом, выделялись красные точки, отмеченные с пугающей точностью. Они напоминали капли крови, запёкшиеся на старом холсте, а между ними, как связующие узлы, виднелись фотографии.

Эти изображения, обычные на первый взгляд, несли странную тяжесть. Радостные лица фанатов, сияющие влюблённостью и энтузиазмом, контрастировали с холодом, что наполнял воздух комнаты. Снимки вокалистов группы Eclipse и сцены их выступлений были разложены, словно трофеи, но казались изъятыми из чужих жизней – кусками мира, который должен был кануть в пустоту. Мужчина медленно провёл пальцем по одной из точек, оставляя за собой еле заметный след, как будто сам контакт с картой придавал ей странную, зловещую энергию. Его палец остановился на фотографии девушки. Она улыбалась, её глаза блестели, а свитер с логотипом группы придавал ей наивное очарование. Но в глазах мужчины её образ был иным – не просто лицом, а символом, началом неизбежного.

– Ты станешь первой. Ты покажешь им дорогу в забвение, – сказал он, и его голос наполнился нотками почти нежного упрёка, будто он прощался с давно знакомым призраком.

Сняв фотографию со стены, он поднёс её к свечному огню. Пламя загорелось мгновенно, с шипением, будто сама фотография сопротивлялась своей судьбе. Огонь, яркий и неестественно быстрый, поглотил изображение, оставив лишь чёрный пепел, который осел на его пальцах, липкий и тёплый. Запах сгоревшей бумаги смешался с тяжёлым ароматом ладана и железа, усиливая чувство удушья. Мужчина стряхнул пепел на пол, а затем вытер пальцы о поношенную ткань своего ханбока, словно завершая ритуал. Его движения были неторопливыми, исполненными странной торжественности.

Бросив последний взгляд на алтарь, который теперь казался затихающим сердцем комнаты, он направился к выходу. Дверь закрылась за ним с глухим скрипом, словно сама ночь не хотела впускать его в свои объятия.

Снаружи ночь была неподвижной, но пронизанной странным напряжением. Она дышала тяжестью, напоминая грозовое облако, готовое обрушиться на землю. Луна, скрытая за рваными клочьями облаков, выглядела, как закрытый глаз, уставший от наблюдения за человеческими грехами. Даже воздух, влажный и прохладный, нёс с собой запах сырости, смешанный с тонкими нотами гнили и сгоревшего дерева, будто сама земля знала о грядущем.

Звуки города раздавались приглушённо, как далёкий плач, едва слышимый за стенами времени. Мужчина шагал по узким улочкам, его силуэт сливался с тенями, как будто мрак принимал его за своего. Его шаги были беззвучными, а каждый уголок, в который он ступал, будто терял часть своей обычной жизни, наполняясь предчувствием беды.

Вдалеке раздались сирены. Их вой разрезал тишину, как рваная нить, и отдался эхом в лабиринте зданий. Мужчина, скрытый за маской, замер на мгновение, но затем на его лице появилась ухмылка. Она была не радостной, а скорее хищной, как у зверя, готового к прыжку. Он продолжил идти, уверенный в каждом своём шаге, зная, что вскоре мир содрогнётся перед его творением.

НАЧАЛО

За кулисами царило почти осязаемое напряжение. Повсюду слышались голоса сотрудников, отдающих приказы в короткие рации, глухие удары тяжёлых ботинок по металлическому полу сцены и тихий гул аппаратуры, которую в последний раз проверяли перед началом шоу. Воздух был пропитан запахом металла, пластика и пыли, смешанных с лёгким ароматом гримёрных средств. Вся эта суматоха создавалась ради одного момента – выхода на сцену группы Eclipse.

Юнсо стоял возле массивных софитов, прислонившись к одной из колонн, и молча наблюдал за происходящим. В его взгляде сквозило что-то большее, чем простое ожидание. Он словно пытался разгадать загадку, скрытую за этой кипучей суетой. Где-то за стенами здания, за рядами охраны и баррикадами из металлических ограждений, тысячи фанатов скандировали их имена, требуя начала концерта. Гул толпы ощущался даже здесь, в глубине технических коридоров, вибрацией отдаваясь в каждом металлическом каркасе сцены.

– Они сегодня особенно громкие, – раздался голос Минхо, который подошёл к нему, держа в руках бутылку с водой. Он внимательно смотрел на Юнсо, пытаясь понять, что у того на уме. – Слышал? Кричат твоё имя больше, чем обычно.

– Не только моё, – ответил Юнсо, не отрывая взгляда от сцены. – Ты видел их лица, Минхо? Они больше не просто фанаты. Иногда мне кажется, что это уже что-то другое… что-то странное.

Минхо хмыкнул, пытаясь скрыть беспокойство, которое внезапно охватило его. Он уже привык к тому, что слава Eclipse привлекала не только восторженных поклонников, но и тех, кто относился к ним с нездоровым интересом. С недавних пор всё чаще стали приходить жуткие подарки: отрезанные головы кукол, записки с угрозами, странные предметы с непонятными символами. Всё это начинало казаться не случайным.

– Ты слишком много думаешь, – сказал Минхо, сделав глоток воды. – Это просто концерт. Мы выйдем, отыграем, а потом отправимся домой. Как всегда.

Юнсо хотел ответить, но его внимание привлекла фигура, мелькнувшая у дальней двери. Охранник в тёмной форме провёл через коридор небольшую группу людей, очевидно, персонал, но что-то в их поведении показалось Юнсо странным. Он ощутил короткий холодок вдоль позвоночника, но быстро подавил это чувство.

– Где Ёнмин? – сменил тему Юнсо, оглядываясь по сторонам.

– Пошёл проверять оборудование, – ответил Минхо. – Ты же знаешь его. Он не доверяет техникам.

В этот момент дверь за их спинами открылась, и вошёл Ёнмин в сопровождении одного из менеджеров. Менеджер выглядел взволнованным, его взгляд метался, словно он ожидал неприятных новостей.

– Что-то случилось? – спросил Юнсо, внимательно разглядывая выражение лица менеджера.

Тот задержал дыхание на мгновение, прежде чем заговорить: