Бых. Первая часть

– То есть отчитывать за ход выборов будут нас, но при этом развязывать руки нам не собираются? – усмехнулся Эдуард и лукаво покосился на начальника. – Косоворотку купили, товарищ полковник?

Тот угрюмо посмотрел на подчиненного, но потом вдруг довольным голосом заявил:

– Кстати, купил. Практичная вещь. На даче в ней хожу.

Эдуард удовлетворенно хмыкнул.

– За кого голосовать будешь, Лер? – колко поинтересовался он.

– За Седова, – коротко ответила она и, не дав вспыхнуть полемике, спросила сама: – А ты?

– За Романова, – гордо сообщил Эдуард и повернулся к Михаилу Потаповичу. – В том числе поэтому: оно мне надо – думать, оценят в Анкаре, не оценят, какого злодея я поймал?

– Вот об этом я и говорю, – назидательно подытожил Михаил Потапович, обводя сидящих невыразительным взглядом. – Вот так все и размышляют. Ты на погромах за своего не сойдешь, Перс. Рожу свою в зеркале видел?

– Я не за русский национализм, а за сильную Россию, – напыщенно заявил Эдуард. – Не знаю, что там будет в Европе, в Турции, но знаю, что моим детям, скорее всего, жить здесь. Так что я хочу, чтобы крепла Москва, а не окраины.

– Пиарщики Романова программу скорректировали, – задумчиво произнес Хайруллин, вновь как бы ни к кому не обращаясь. – А то уж больно радикальные лозунги были.

– А вы за кого, товарищ полковник? – осведомился с вызывающим любопытством Эдуард.

– Я, товарищи, оставлю свои политические предпочтения при себе, – холодно ответил Хайруллин. – Не вижу, как они должны повлиять на мои усилия по делу.

– Есть конкретные вводные бойцам?

Взгляд Хайруллина тут же сделался хватким. Он как бы набросил на коллег незримую паутину, завладев не просто их вниманием, а ими целиком. Осознай они это, им бы стало не по себе, как от власти кукловода.

– В первую очередь поработайте не с уйгурами. Они-то как раз болтать особо не будут, у них все сейчас очень хорошо. Ищите сведения у противников турок. Переговоров с приезжими уже не будет, и те, кто считал себя рулевыми в городе, попытаются показать силу. Наверняка у «голландцев» есть чем поделиться. Они уже не раз становились «мясом» в силовых акциях славянских группировок. Это на тебе, Эдуард. Бери Георгия, если надо снаряды потаскать.

– Внушите каждому, – добавил Михаил Потапович, вдруг сделавшись грозным и будто бы даже более массивным, – сейчас у нас есть выбор, с кем работать мягко, а кого стращать песьими головами и гонять метлой. Если же начнется кровь – выбора мы давать не будем. Так что лучше им предоставлять нам информацию. Мы найдем, как ее реализовать, пусть не переживают. А вы имейте в виду, товарищи: передел состоится. Но насколько он будет жестким, зависит во многом от нас. Я тридцать лет положил, чтобы эта мразь дышать боялась, когда сотрудник полиции рядом проходит. И иного я не потерплю.

Михаил Потапович взирал на своих бойцов из-под густых седых бровей, которые казались намного выразительнее утомленных глаз. Эдуард позерски доложил о готовности. Андрей вытаращился всполошенно. Лера по-птичьи бестолково уставилась на Хайруллина, не уяснив своей роли в текущих событиях. Хайруллин ни на кого не смотрел. На улице рявкали друг на друга два дворовых кота, устраивая свой передел. Масштаб их притязаний был поменьше, чем у людей, но и они отчаянно верили в свое дело.

– Добавлю кое-что, если позволите, товарищ полковник, – сказал Хайруллин, уловив паузу. – Работу по событиям на Грекова с нас никто не снимал. Лер, запросами от бригады департамента занимаешься ты. А то главк нас сожрет, если мы простаивать по этому делу будем.

Лера кивнула и заметно расслабилась.

– Еще что-то? Свободны.

В коридоре Андрей, заметавшись между Лерой и Эдуардом, выскочил перед Хайруллиным.

– Товарищ полковник, вы пока не подписали материалы по уйгурским наркоторговцам? – взволнованно спросил он.

– Пока нет, – сухо ответил тот и прошел мимо.

Лера оглянулась; коллега стоял с растерянным выражением на лице. Ей стало его жаль; несколько раз пересекшись с Андреем в расследованиях, она считала его скорее неудачливым, чем бездарным сотрудником. Но Эдуард, уже набрасывавший план мероприятий, задал какой-то вопрос, и Лера быстро втянулась в разговор.

О хрупкости семейных ценностей

– Это съешь в обед, это – через три часа, а если задержишься, – ты, конечно, задержишься, – то откроешь этот контейнер. Далее: эту таблетку примешь после первого приема пищи, эту после третьего – вечернего, но если придешь домой до восьми, то, соответственно, принимать ее не нужно. Не пропусти: передать желчный пузырь в суд не получится, хотя посадить его все-таки можно. Двенадцать, шестнадцать часов и двадцать – запомнил? На всякий случай я наклеила время на каждую крышку. Двенадцать, шестнадцать часов и двадцать! – Катя продемонстрировала каждую баночку и с сомнением уставилась на мужа.

Ореховые Катины глаза всегда были распахнуты чуть шире, чем требовал момент, а темные, как черешня, губы – приоткрыты в нетерпении. Какая-нибудь вьющаяся темно-русая прядь постоянно выбивалась из укладки, несмотря на тщательные попытки заплести волосы – каждый раз выходила новая удачная прическа, пусть и несколько беспорядочная. Катины претензии походили на игру: найди ловкий ответ, иначе она станет скучной.

– Мне кажется, ты Аргуну даешь больше свободы, чем мне, – пожаловался Хайруллин, не способный даже прикинуться рассерженным в присутствии тарелки вареников. Ретривер Аргун поднял с тяжелых лап добродушную морду, проверяя, ожидается ли его участие в загадочных человеческих ритуалах.

– И не говори, что тебя это не устраивает! Ты очень несамостоятельный в любом быту, кроме военно-полевого, все время крутишь головой, удивляясь, почему не поступают приказы. Если тебя не рассчитать на раз-два, ты можешь потеряться и начать искать поблизости женщину с командным голосом.

Хайруллин, разнеженный варениками и ослабивший бдительность, хмыкнул, и Катя предостерегающе сузила глаза. Она, конечно, была раздражена: неделю после убийства на Грекова муж почти не появлялся дома, а когда все-таки добирался, то ложился в кровать, как в гроб. Вчера наконец сиюминутных результатов по расследованию требовать перестали, так что Михаил Потапович отпустил Рамиля пораньше. Он пришел домой, раздразнил редкой доступностью жену, но, едва успев переодеться, был сражен сном. Какое разочарование!

– Я знаю все короткие пути мимо этих женщин, чтобы скорее добраться к тебе.

– Вот как? И когда же ты их успел изучить?

– Ах ты! Ладно, завтра продолжим с этого места, я что-нибудь придумаю.

Катя, довольная собой, сверкнула улыбкой. Присущее ее мыслям сочетание почти детской игривости и молниеносности фехтовальщика приводило Рамиля в восторг.

– Между прочим, сырники оставила твоя мама, не пропусти. Заезжала, пока ты спасал нас от очередного преступника. Кстати, она все-таки купила те сапоги. Я с ней общаюсь чаще, чем ты, поэтому сообщаю.

– Еще один болезненный упрек.

– Ты заслуживаешь их гораздо чаще, но я милосердна. Ты запомнил? Один контейнер может остаться лишним, не впадай в панику.

Хайруллин с нежностью принимал заботливые укоры жены. Катя была единственным человеком, перед которым он мог снять форму, стянуть шкуру, раскрыться, дать коснуться всех своих смешных и трагических слабостей, всецело доверяя и не боясь непонимания.

– Ты сегодня дома? – спросил он.

– Да, надо закончить аудит. Вряд ли успею, пока мальчишки в школе, поэтому прогоню их или заставлю убираться.

Катя всю жизнь подвизалась в финансовом секторе, найдя там удаленную работу, подходящую кочевой жизни жены растущего офицера. Она и спустя годы не могла определиться, смешно это или грустно, учитывая, что ее роман с мужем начался со встречи на лекции по анархо-коммунизму. С тех времен в ней сохранилось насмешливое отношение к богатству и недоуменное – к банковскому счету, опережающему представления их семьи о достатке. В последние годы Катя стала зарабатывать больше мужа, но этому никто из супругов не придавал значения.

О работе жена не спросила: эта тема оставалась за порогом. Иногда Рамилю хотелось поделиться с Катей тем, что никак не помещалось в сердце – неправильными, ни с чем не сходящимися деталями, которые он находил. Но он не решался, и незаживающее одиночество зияло в нем, как отверстие от прошедшей навылет пули.

Со дня массового убийства на улице Грекова эта пусто?та саднила в Хайруллине, будто требуя чего-то. Ощущение казалось сродни запаху дыма, или отчетливому привкусу металла, или нежданному колокольному звону. Казалось, пора кричать, бить тревогу – но о чем? Ведь не о том же, что люди убивают друг друга, в самом деле…

На пороге Хайруллин задержался на несколько секунд, запоминая дом – иначе можно не вернуться, он знал это.

– Вот, ты улыбаешься, когда смотришь на меня. А выходишь – я же вижу, как гаснешь. Страшно. Как будто ничего там для тебя нет.

Катя была не права. Вовсе не снаружи Рамиль ощущал себя как огарок, тысячу лет назад погашенный, затоптанный и разнесенный подошвами, а в самый спокойный час: дома, тихой ночью, зная, что рядом любящая жена и славные, похожие на него сыновья. Именно тогда он переставал верить, что здесь есть что-то настоящее, помимо его страха: они – еще одна не сходящаяся деталь. Он поцеловал ее – сургучная печать, по которой он угадает ее вечером.

В дежурке с его появлением не стали скрывать, что хохотали. Передали сводку. Кто-то дарил старушкам цветы на улице Улыбок. Залаяла собака, и человек с брюзгливым лицом испугался. Из дома № 3 вышла грустная женщина – это требует особого внимания. Миндальное печенье в кондитерской на улице Не Ушедших На Войну получилось сегодня особенно вкусным. Со слезами на глазах сдался мужчина, обидевший ребенка. Сходится!

Как-то так, только циничнее и потому смешнее, пошутили в дежурке. Хайруллин изобразил улыбку, заслушал доклад о происшествиях, поблагодарил ночную смену за работу. Попытка изнасилования – несостоявшегося триумфатора спугнул шум в кустах; ограблен винный магазин – преступник изрезался стеклом и сам вышел к полицейским с просьбой перевязать его; кто-то рубил топором дверь к соседям; уличный грабеж – подозреваемый, завладев деньгами и травматическим пистолетом жертвы, сбежал, но затем вернулся и выстрелил в потерпевшего из похищенного оружия – «хотел испытать»; и т. д. и т. п. Нет, это все не сходится, категорически не сходится. Гражданин в состоянии алкогольного опьянения, гражданин в состоянии алкогольного опьянения, гражданин в состоянии наркотического опьянения, гражданка в состоянии алкогольного опьянения… Убийств нет уже неделю: за раз лимит на полугодие исчерпали. Словом, утро и правда было хорошим.

На службу Хайруллин добирался первым из руководства. Это не было его обязанностью, но он должен был взять происходящее в отделе под контроль как можно скорее. Затем примерно в одно время прибывало остальное начальство во главе с Михаилом Потаповичем. Хайруллин коротко и содержательно отчитывался о текущих расследованиях.

«Высокая штабная культура… – уважительно отметил Михаил Потапович, впервые услышав его лаконичный и точный доклад, и рассердился на остальных: – А вы все только мямлите!»