Мариам. Талант соединенный с мужеством

Ей пришлось использовать в работе подлинные документы, многочисленные архивные источники, письма, мемуары, а иногда и свидетельства горцев-долгожителей, непосредственных участников давних событий.

И писать на эту тему М.И. Ибрагимовой приходилось в те времена, когда господствовали официальные идеологические установки, воспевающие «нерушимую дружбу братских народов России и Кавказа», то есть дерзкому автору приходилось идти вразрез с устоявшимися «идеологически выверенными» взглядами.

Доходило до того, что политически ангажированные учёные мужи утверждали, что «никакой Кавказской войны не было». Защищались бесчисленные диссертации на тему мирного освоения Северного Кавказа.

Для М.И. Ибрагимовой опасность таилась не только в самой теме задуманной книги. Её центральной, главной фигурой должна была стать грандиозная историческая личность – имам Чечни и Дагестана Шамиль.

В течение нескольких десятилетий темы Шамиля в советской художественной литературе просто не существовало.

В этих условиях М.И. Ибрагимовой приходилось начинать свой неподъёмный литературный труд и выстраивать образ Шамиля, сверяясь не со свежими установками сверху (или потребительской конъюнктурой, как сегодня), а с исторической истиной и горячим стремлением передать читателям непростую и подчас очень горькую правду об этом человеке и его судьбе.

Да и, кроме всего прочего, эту огромную книгу требовалось ещё написать, то есть буквально строчку за строчкой создавать сотни страниц добротного, по-писательски высокопрофессионального текста.

Время показало, что замысел книги был верен, композиция надёжно объединила все части книги в художественное целое, знание горской и военной жизни – безупречно.

Историческое полотно, созданное Ибрагимовой, оказалось столь широким и всеохватным, а краски столь точны, ярки и живы, что человек, давший себе труд и удовольствие прочитать эпопею М.И. Ибрагимовой, навсегда останется под её впечатлением.

Книги, как говорили древние, имеют свою судьбу. Шамиль, так долго стоявший на перекрестье исторических судеб России и Кавказа и оставивший столь глубокий и резкий след в отечественной истории, не мог быть не востребован и отечественной литературой.

Роман о нём состоялся, в чём можно признать и очевидную закономерность и определённую неожиданность: автором его стала женщина-горянка, прошедшая за свою жизнь долгий путь от задымленной сакли до прочной принадлежности к кругу творческой интеллигенции.

Книга о Шамиле, создававшаяся двадцать лет, последующие двадцать пролежала в писательском столе и вышла, подчищенная издательской цензурой, только в период перестройки в 1991 году.

И тут лучше сказать, что не роман опоздал с выходом в свет на три десятилетия, а, скорее, что М.И. Ибрагимова на этот громадный для нашей жизни срок опередила своё время.

Открыла для себя Мариам

Надежда Голосовская

Предисловие к первому изданию романа-трилогии «Имам Шамиль»

Чуть приметная тропа вьётся по голым скалам вверх. По ней идут двое – старец в косматой папахе, черкеске с газырями и с суковатой палкой и девочка лет шести, с живым, подвижным лицом, бровями вразлёт и чёрными косичками.

Это почти шестьдесят лет назад взбираются к разрушенной крепости Мариам, дочь лакца Ибрагима, и её столетний дедушка Исмаил-Гаджи.

Обитель давней славы и печали манит к себе старого горца холодной тьмой бойниц и пустотой оскаленных развалин…

Как волчья пасть разинуты когда-то неприступные ворота, крепость давно покинута всеми, лишь стаи залётных птиц изредка ночуют здесь, но дедушка и внучка упорно идут сюда.

Он держит девочку за руку, чтобы не поскользнулась и не упала с крутизны, и говорит, говорит…

Память его ясна, речь нетороплива и красочна – и вот уже воображением ребёнка далёкие воспоминания старца обретают таинственное видение:

На зубчатой линии гор под косыми лучами заходящего солнца появляется всадник в чёрной бурке на белом коне…

Он далеко, но Мариам видит на поясе его старинный клинок. В слоновую кость с золотой насечкой оправлена рукоять, воронёную сталь скрывают сафьяновые ножны, на штифте в ажурной оправе окровавленным оком горит рубин, о чём-то грозном гласит строчка арабской вязи.

Позади всадника тёмной тучей движется огромное войско.

Это Шамиль, третий имам Дагестана и Чечни, уздень, свободный горец…

Да, почти шестьдесят лет прошло с той поры, а Мариам Ибрагимова – врач, писательница, поэтесса – всё ещё как наяву видит себя той девочкой: в кизячном дыму убогой сакли сидит она возле очага и слушает рассказы старого Исмаила-Гаджи.

Судьбой ей предназначено, повзрослев, лечить больных в забытых горных аулах, перевязывать раны воинам в кисловодских и махачкалинских госпиталях, проводить бессонные ночи возле постели тифозных больных осенью сорок первого, прикладывать холодную ладонь к разгорячённому лбу бьющегося в безысходной тоске безногого двадцатилетнего солдата в буйнакском доме инвалидов, смотреть в микроскоп в клинической лаборатории.

Тот долгий и чёткий след, что остался в воображении ребёнка после рассказов старого горца, ещё скажет своё слово, и рука потянется к перу…

Желание написать книгу о Шамиле пришло внезапно и с годами не угасло.

Легендарный образ свободолюбивого узденя по-прежнему жил в душе.

Она видела перед собой то насупленное, то охваченное страстью лицо Шамиля, слышала храп коней и звон клинков в смертельном сражении под Ахульго, яростные крики «Яллах!» и свет пушечных ядер.

В пятнадцать лет (ещё до войны!), учась в медицинском техникуме, прочла «Овод», и это обстоятельство в дальнейшем во многом предопределило её отношение к Шамилю. Поначалу она даже отождествляла этих двух, таких непохожих, борцов за свободу и справедливость.

Но всегда ли был справедлив Шамиль? На этот вопрос будущей писательнице ещё предстояло ответить.

И началось хождение по архивам, историческим музеям, библиотекам Махачкалы, Пятигорска, Ессентуков, Кисловодска. Сняв медицинский халат, спешила как на праздник в библиотеку, засиживалась допоздна, а если иногда милостиво оставляли ключ, то и до утренней зари.

Полувековая Кавказская война, борьба кавказских племён с регулярными войсками царского самодержавия во все времена привлекала внимание историков, самый широкий круг лиц.

Эпизоды боевых действий, жизнеописания их участников, героизм горцев, героизм русских солдат, сочувствие и к тем, и к другим нашли своё отражение и в произведениях русских классиков, и в военноисторическом повествовании, и в мемуарах.

Мариам перечитала множество такой литературы.

«Сказание очевидца Шамиля»

Гаджи-Али, занимавшего при Шамиле должность секретаря. «Хроника» Мухаммеда Тахира аль-Карахи, дневники Руновского, материалы, опубликованные в кавказских календарях, в газете «Кавказ», в сборниках сведений о Кавказе, в Актах кавказской археографической комиссии, актовые источники, архивные документы, мемуарная литература…

Я иду по улочкам Кисловодска и читаю на старинных зданиях надписи: «Здесь во время войны располагался эвакогоспиталь…»

Много таких зданий…

А вот и дом Мариам Ибрагимовой. Вернее – часть дома. Гостеприимство хозяйки, царящие здесь тепло, покой и уют заставляют оставить за порогом суетность.

Одна из комнат – гостиная, именуемая саклей, нависает над пенистым горным потоком, что бьётся в узкой теснине. Два рукава, Берёзовки и Ольховки, сливаясь здесь, мчатся дальше, дальше, к прекрасному, необъятному парку с хрустальными родниками и чарующим пением птиц по вечерам…

Вхожу в саклю…

Окно открыто…

С детства помнится из записок Печорина, что…

…воздух тут чист и свеж, как поцелуй ребёнка.

Но чудо – заученный школьный штамп-фраза помимо воли приходит на ум в первозданном своём значении. Я глубоко вдыхаю прозрачный свежий воздух – эту диковинную благодать в наш век напористой цивилизации.

Всё, что находится в сакле-гостиной, вошло неизгладимо и прочно в духовную сущность живущего здесь человека.