Пушкин. Русский журнал о книгах №01/2008

Но чтобы именно Виноградов «открыл» такие виды исторической обстановки, как географию и этнографию… Сдается мне, исследователю мысли уже неприлично искренне верить в «самозаконную свободу творчества». И нельзя на полном серьезе полагать, что просто из пересказа конкретного исторического исследования, без герменевтики, можно изъять его «методологию», не рискуя здравым смыслом. Ведь не верит же автор, на самом деле, что признание Виноградовым исторического характера знания (в его время, в его науке) – есть часть его «концепции», что баланс «естественного» и «исторического права» – его изобретение или новое слово.

Боюсь, бронированный ползучим и непросветленным позитивизмом труд А. В. Малинова обречен стать библиографической ссылкой, а не книгой. Вот издали сейчас энтузиасты труды Виноградова[5 - П. Г. Виноградов. Россия на распутье: Историко-публицистические статьи / Сост. А. В. Антощенко. М., 2008.] – изволь сошлись теперь на Малинова: не ссылаются, ибо не на что. Но читать это нельзя и пользоваться этим почти невозможно. Насыщенный цитатами текст – как лес, в шахматном порядке застроенный свежепосаженными деревьями: вроде все живое, но все не то. Виноградов сам заблудился бы и не узнал себя в этом лесу.

М. И. Ростовцев. Политические статьи / Сост. К. А. Аветисян. СПб.: Наука, 2002. 208 с. Тираж 3000 экз.; М. И. Ростовцев.

Избранные публицистические произведения. 1906–1923 годы / Сост. И. В. Тункина. М., 2002. 192 с. Тираж 1000 экз.

Еще один англоман, историк-древник, политический эмигрант, активный политический человек и практический противник большевизма, признанный Западом классик науки – М. И. Ростовцев (1870–1952). Он получил от современных исследователей целых два памятника его публицистической мысли. Обе книги по содержанию почти не пересекаются и дополняют друг друга. Содержанием своей агитации и пропаганды на 99% пересекается с общим публицистическим фоном сам Ростовцев. Фактически и психологически точно, справедливо, оправданно – до большевиков он был за свободу, после большевиков – против большевиков от имени «цивилизованного человечества», неизбежно отмываемого от грехов ради публицистической схемы. Все у него правильно, но животно-монотонная, простая ненависть к большевикам убила в великом ученом даже посредственного публициста. Безыдейные агитки такого рода не могут быть стабильным явлением для любого автора: после короткого срока годности их пафоса и недолгих лет их тиражирования умирает либо автор (как мыслящая единица), либо его пропагандистский хлам (как часть его творчества). Неслучайно уже в 1923 году Ростовцев не только завязал с публицистикой, но и вообще завязал с публичным переживанием политики. Перегорел. И как раз тогда, когда самым неотменимым образом перед каждым русским мыслителем встала историческая и политическая тема – чему учат большевики и их эволюция?

Как избавить страну от большевиков, не избавив ее от самой себя? Медиевисту Виноградову, видимо, проще было адекватно смотреть на эти вещи, чем археологу-скифологу Ростовцеву. Очень, наверное, не хотел археолог смириться с судьбой своей цивилизации – и умереть без какой-либо надежды на свободу своей Родины. И ее новые проблемы.

Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921–1923 / Сост. В. Г. Макаров, В. С. Христофоров. М.: Русский путь, 2005. 544 с. Тираж 3000 экз.

В прежние годы сказал бы: так закрывают тему навсегда. Имел бы в виду, что – после этого циклопического труда профессиональных историков-архивистов – некогда по бедности привечаемые сочинения про «философский пароход» (несколько пароходов и других транспортных средств), на котором Советская власть выслала из страны двести недостаточно лояльных, но достаточно влиятельных среди интеллигенции деятелей культуры, общественности и высшей школы, больше не смогут рассчитывать на читателя. В ней, двадцатилетней давности публицистике, с опорой на эмигрантскую прессу и мемуары, была дана емкая риторическая формула: авторитарный большевизм, строя тоталитаризм и идеократию, не терпел разномыслия – и изгнал властителей дум. Соль земли, пощаженная судьбой, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Н. О. Лосский, С. Л. Франк, И. А. Ильин и другие, расцвела в зарубежье. Россия погрузилась во мглу. Ленин оказался благодетелем.

Составители этого труда в документальных подробностях воспроизвели кухню и логику этого мероприятия, показав, насколько систематически, но и творчески, подошли к делу большевики: изучили материал, привлекли рецензентов, составили списки, подсократили их по просьбам просителей, проинструктировали высылаемых, выслали.

Из опыта высылки можно сделать несколько предварительных выводов (не могу сказать, что именно этот корпус документов убеждает меня в этом, но он пока и не разубеждает меня): (1) решено было выслать вовсе не только «властителей дум», (2) решено было выслать не столько даже властителей именно «дум», (3) решено было выслать вовсе не только нелояльных, но и тех, кто был вполне лоялен. Предполагаю, что высылались те, кто потенциально представлял из себя (пусть даже лояльную власти) небольшевистскую интеллектуальную инфраструктуру (в высшей школе и печати), вокруг которой могла формироваться – не то чтобы альтернативная, а просто независимая «повестка дня». Почему в этом возникла необходимость? Потому что: (1) опыт перехода от военного управления страной к мирному, (2) задачи технологической реконструкции народного хозяйства, (3) опыт привлечения общественности к борьбе с голодом в 1921 году, (4) опыт восстановления неполитических коммуникаций с Западом в 1921–1922, (5) опыт использования «сменовеховства» в деле «приручения к власти» массовой непартийной интеллигенции в 1921–1922 годах, – показали, что массы интеллигенции и служащих нелояльны. И для обеспечения управляемости советского аппарата необходим операциональный и монопольный контроль за «общественной дипломатией» вне страны и за общественными настроениями – внутри. Можно сказать, что акт высылки несоветских интеллигентов из Советской России – был лишь эпизодом советского террора начала 1920-х годов против остатков политической оппозиционности (эсеров, меньшевиков, кадетов) и имел своей короткой тактической целью обеспечить комфортное «замещение» подавленной, глухой, идейно раздробленной идеологической оппозиции большевикам – их новым идейным инструментом – абсолютно контролируемой высшим партийным руководством и ГПУ движением «Смена Вех» («сменовеховством»). Это техническое решение власти я не могу считать своеобразным актом признания ею какого-то особого влияния высланных или их особой несовместимости с будущей идеократией. В конце концов, на «пароход» не попали и остались в России, ничего не изменив, пусть и лояльные, но во все не коммунистические Г. Г. Шпет, А. Ф. Лосев, С. А. Аскольдов, П. А. Флоренский, В. И. Вернадский, С. Ф. Ольденбург, В. Н. Муравьев, С. А. Котляревский, М. О. Гершензон, не говоря уже о не столь идейно активных многочисленных «спецах»: экономистах, инженерах, военных.

Константин Батынков. Проект «Москва», 2008

Но главное, что заставляет меня считать «философский» мотив неоконченным, а документальную историю недочитанной, – так это сам же этот сборник документов. Широко известны, например, смелые, идейные показания Н. А. Бердяева перед высылкой, рассказ о его дискуссии с Дзержинским в стенах ВЧК и т. п. В этой новой книге – ряд иных показаний, иных героев высылки. И вот что следует из их почти единодушного хора. Все они – лоялисты, страдают от акта высылки, не хотели бы порывать корней с пореволюционной Россией, несмотря ни на какой террор, видели бы для себя возможности дальнейшей работы при идеократической диктатуре и т. п. Можно, конечно, учесть, что террор и тоталитаризм 1930-х были впереди, но ведь казни, бессудные расстрелы и повешения периода Гражданской войны, цензура, концентрационные лагеря и ссылки – уже были! Значит ли это, что жертвы «философского парохода» не считали их дозу критичной?

Н. В. Савич. После исхода: Парижский дневник. 1921–1923 / Публ. Н. Н. Рутч-Рутченко, В. Ж. Цветков. М., 2008. 568 с. Тираж 2000 экз.

Качественная, достойная работа, делающая честь издательству «Русский Путь». Автор дневника – «белый» политик, член существовавших под разными названиями правительств глав белой государственности на Юге России А. И. Деникина и П. Н. Врангеля. Сегодня такая литература, при всей ее драгоценности, количественно измеряется десятками, если не сотнями томов, что уже выводит ее за рамки непросвещенного чтения – в поле чтения более квалифицированного, способного сличить и сопоставить. Профессиональное же чтение утомлено ставшими уже привычными острыми столкновениями образов и миров: между текущей архивной перепиской или дневниками участников и наблюдателей событий – и их же позднейшими мемуарами, между активным переживанием актуальной истории как собственной живой судьбы – и переживанием прошлого и своей судьбы как музейного «урока».

Но в профессиональном чтении это качественное накопление «исторической плоти» складывает из фрагментов много значимых «открытий-для-себя». Годами они складываются из деталей и один импульс обнаруживает их большую логику. Вот и отсюда последний камень в постройку завершает очевидность: и сам Н. В. Савич, и хорошо известные науке идейные деятели эпохи Временного правительства и Гражданской войны (а потом и эмигрантской идейно-политической сцены) П. Н. Милюков, А. В. Карташев, В. В. Зеньковский, С. Ф. Ольденбург (отец), В. В. Вернадский (отец), П. Б. Струве, М. В. Бернацкий, Г. В. Вернадский (сын), П. Н. Савицкий, П. И. Новгородцев, С. С. Ольденбург (сын), К. Н. Соколов, Н. В. Устрялов, Ю. В. Ключников, А. Д. Билимович, М. М. Винавер и многие другие – не просто политики-публицисты, а и дюжие чиновники и уполномоченные Временного, белых централизованных, локальных и национальных правительств. Их руки – не были в перчатках, но их внутренний моральный закон никогда не исчезал, и их опыт государственной Realpolitik, не вытоптавший ни моральный закон, ни пафос белой борьбы, тем не менее никого из них не заставил капитулировать перед государственным бременем. Может быть, кто-то из них капитулировал перед большевиками (в которых им открылся «дух государства»), но лишь после открытой, не просто общественной и политической, а самой лапидарной государственной же борьбы. В этом их отличие от пассажиров «философского парохода».

Валерий Брюсов. Мировое состязание. Политические комментарии. 1902–1924 / Сост. В. Э. Молодякова. М., 2003. 224 c. Тираж 1000 экз.

«От Гонолулу до Москвы объял ты мир орлиным взором», – так превознес политическую мысль Брюсова его поклонник, третьеразрядный поэт А. Тиняков (Одинокий) (цитирую по памяти). Поэтому стоит поблагодарить В. Э. Молодякова за труд – теперь мы можем самостоятельно и обоснованно оценить орлиный взор Брюсова, имевшего необъяснимую смелость выступать с политическими и общественными комментариями (включая стихотворные). Все они – абсолютно невпопад, не по делу, без тени элементарных знаний, даже банальных, не представляющие никакой исторической или интеллектуальной ценности. Видя теперь это, острей понимаешь, насколько безвкусным и пошлым (хотя и бюрократически верным) было его предсмертное вступление в правящую террором коммунистическую партию.

И. В. Быстрова. Советский военно-промышленный комплекс: проблемы становления и развития (1930–1980-е годы). М.: ИРИ РАН, 2006. 704 c. Тираж 500 экз.

Объемный труд с длинным оглавлением читается довольно легко и с толком. Секрет этого видится мне в том, что автор – академический историк – от души эксплуатирует ординарную по сути практику сужения своей задачи и последовательного отсечения всего, что хоть на йоту отклоняется от ее узкой мишени. Это не плохо, но требует от исполнителя виртуознейшего мастерства, как от любого композитора и исполнителя, рискующих творить в традициях минимализма. Без искусства такой минимализм легко же превращается в примитив.

Итак, проблема создания советского ВПК – это проблема, в первую очередь, подготовки СССР ко Второй мировой войне и участия в послевоенной гонке вооружений. В первой части книги И. В. Быстрова решила не вникать в разветвленную проблематику сталинской мобилизационной экономики и милитаризации как ее производной, успокаивая читателя отсылками к трудам коллег, и сосредоточилась на частной, прикладной теме «военной промышленности», «мобилизационных планов» (т. е. милитаризации) для промышленности гражданской, попыткам межведомственной координации всего этого хозяйства. Из ее исследования следует, что, несмотря на форменный мобилизационный аврал, начавшийся после 1 сентября 1939 года, традиционными советскими бюрократическими способами адекватно милитаризовать экономику не удалось, эта задача уже после 22 июня 1941 упала на совершенно чрезвычайный орган управления Государственный комитет обороны, а «мобилизационные планы» и их эвакуационные проекты пошли прахом.

Интересно в этом контексте звучит свидетельство И. В. Быстровой о том, что, несмотря на излюбленные в историографии сталинизма события «военной тревоги» 1926–1927 годов, когда СССР начал со дня на день ожидать нападения Англии, Польши и окончательной утраты влияния в Китае, когда в стране разбушевалась алармистская истерия, а руководству стало очевидно, что полноценной Красной Армии нет и к войне СССР не готов, одним словом, что даже эти события, считающиеся главным историческим импульсом к тотальной мобилизации страны, индустриализации, коллективизации и террору, – никак не отразились на реальном строительстве военной промышленности. То есть получается, что вслед за «военной тревогой» и сопутствовавшей ей истерикой, в течение 10 лет советское руководство не могло обеспечить качественного рывка в подготовке к войне. Трудно сказать, так ли это: во всяком случае, действительно бюрократические схемы мобилизации менялись одна за другой, а строительство изолированной, «кадровой» военной промышленности отступало перед приоритетами общеэкономической мобилизации. Так же трудно пока понять: что же больше всего позволило экономически выстоять в войне – военная промышленность или тотальная мобилизация.

Некоторый косвенный намек на то, что секрет был не в «кадровости», а в «тотальности», дает изобильно представленная автором статистика технических и ресурсных поставок союзников СССР (Англии и США) в 1941–1945 годах (в том числе по ленд-лизу). Кроме широко известных данных о том, что от союзников СССР получил (относительно собственного производства) – 15% самолетов, 12% танков, 22% судов, И. В. Быстрова сообщает данные о том, что на каждые юо% поступивших из советской промышленности в народное хозяйство (то есть на две трети – на фронт) СССР было: 37% авиационного бензина, 66% кадмия, 37% металлорежущих станков, 81% молибденового концентрата, 46% сахара, 90% вагонов, почти 100% паровозов – от союзников. Примечательно, что именно многие из перечисляемых Быстровой групп дефицитных товаров, поставивших в годы войны СССР в прямую и жесткую зависимость от поставок союзников, стали приоритетными заданиями для экономики НКВД.

Во второй части книги, посвященной военно-техническим связям СССР со странами Варшавского договора, ВПК которых стало частью единого блокового ВПК (и, видимо, это единство особо и подорвало его после краха Варшавского блока), Анголой, Кубой, Гвинеей-Бисау, Намибией, Египтом и т. п., автор исследовательски менее щедр. Преобладают короткие параграфы-комментарии к нескольким рассекреченным бумагам о поставках вооружений и техники в подобные страны – без внятной истории, контекста и общего плана.

Одно, очевидно, более всего беспокоит автора – утверждение какой-то особой властной роли лидеров ВПК в управлении СССР, отдельной от военно-партиино-политически-правительственной верхушки. Как бы то ни было, но этот ракетно-физически-ядерный миф звучит не убедительно: высшая интегральная власть в СССР состояла из зубров, десятилетиями, сквозь взаимную репрессивную борьбу кланов, строивших именно тотальную мобилизационную экономику, а советская наука и ВПК всегда и за страх, и за совесть служила своему государству под руководством этих зубров. И, образно говоря, в реализации государственных интересов союз Берии и Сахарова был иерархичным и нерушимым. Умерли сталинские зубры Л. И. Брежнев, А. Н. Косыгин, Д. Ф. Устинов – и умер СССР, без коего советская наука и ВПК не проявили никаких инстинктов: ни власти, ни реставрации.

МОДЕСТ КОЛЕРОВ – РОДИЛСЯ В 1963 ГОДУ, ИЗ КРЕСТЬЯН ТУЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ, В ГОДЫ СТАЛИНСКОЙ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ РЕПРЕССИРОВАННЫХ КАК КУЛАКИ. ПЕРВЫЙ В СВОЁМ РОДУ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 300 ЛЕТ СМЕНИВШИЙ МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА, В РЕЗУЛЬТАТЕ ЧЕГО ОКОНЧИЛ ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА И ПОСЕЛИЛСЯ В МОСКВЕ. КАНДИДАТ ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК, АВТОР СВЫШЕ 170 НАУЧНЫХ РАБОТ И МНОГОЧИСЛЕННЫХ КРИТИЧЕСКИХ СТАТЕЙ ПО ИСТОРИИ РУССКОЙ МЫСЛИ XIX–XX ВЕКОВ, РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ, СТАЛИНСКОЙ ЭКОНОМИКЕ, ПОЛИТИКИ ПОСТСОВЕТСКОГО ПРОСТРАНСТВА. АВТОР, РЕДАКТОР И ИЗДАТЕЛЬ 35 КНИГ ПО ИСТОРИИ РОССИИ И СССР, СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ, КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМА, «НЕПРИЗНАННЫХ ГОСУДАРСТВ», СОВРЕМЕННОГО КАВКАЗА, ПРИКЛАДНОЙ СОЦИОЛОГИИ, ЭКОНОМИКИ ПОСТСОВЕТСКИХ ГОСУДАРСТВ, РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ, В ТОМ ЧИСЛЕ ИСТОРИЧЕСКОГО АЛЬМАНАХА «РУССКИЙ СБОРНИК», СЕРИИ «ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ РУССКОЙ МЫСЛИ», КНИЖНОЙ ПРОГРАММЫ REGNUM, УПРАВЛЯЮЩИЙ ДИРЕКТОР ИНФОРМАЦИОННОГО АГЕНТСТВА REGNUM, СПЕЦИАЛИЗИРУЮЩЕГОСЯ НА НОВОСТЯХ И АНАЛИТИКЕ О РОССИИ, УКРАИНЕ, МОЛДАВИИ, ПРИБАЛТИКЕ, КАВКАЗЕ, БАЛКАНАХ И СРЕДНЕЙАЗИИ. В 2005–2007 ГОДАХ – НА ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЕ В АДМИНИСТРАЦИИ ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СОВЕТНИК I КЛАССА.

ПОЛИТИКА

Южная Осетия и переделка постсоветского мира[6 - South Ossetia and the Remaking of the Post-Soviet World: An interview with Ronald Suny, ZNet. 16 August 2008, http://www.zcommunications.org/znet/viewArticlePrint/18457, Беседу вел Хачик Мурадян, Перевод с английского Артема Смирнова.]

Интервью с Рональдом Суни

Пушкин положил немало сил на то, чтобы соблюсти в журнале «чистоту жанра»: только и исключительно рецензии, ничего кроме рецензий!

Но события августа застали его врасплох.

Книг о боях в Южной Осетии еще, разумеется, не издано. То есть высказаться об этом событии, перевернувшем современный мир, ему хочется, но рецензировать пока нечего. Пусть читатель будет снисходителен – два последующих материала (интервью Рональда Суни и аналитическая заметка Иммануила Валлерстайна) нагло и вызывающе выбиваются из стройного ряда книжных рецензий.

Пушкину при всем при этом публикация их кажется делом небесполезным.

Хачик Мурадян: Поговорим об освещении конфликта между Россией и Грузией ведущими американскими СМИ.

Рональд Суни: Ведущие СМИ полностью оторваны от реальности. Они повторяют линию президента, правительства и кандидатов в президенты. Когда же они пытаются предложить свое осмысление конфликта, эти СМИ используют штампы, вроде «русского империализма» и «русской агрессии». Они воспроизводят старые штампы времен холодной войны, и в результате складывается совершенно неверное прочтение ситуации.

После ряда событий начала 1990-х годов Россия, в соответствии с международными соглашениями, выполняла миротворческую миссию, отделяя грузин от абхазов и осетин. Она подходила к выполнению своей роли довольно ответственно, поддерживая мир в регионе. Если говорить абстрактно, Россия действительно не слишком печется о территориальной целостности Грузии и она действительно нанесла удар по суверенной демократической стране. Но в таких рассуждениях упускается главное, а именно – что Россия поддерживала мир в этом регионе на протяжении многих лет.

Этот кризис был вызван действиями Саакашвили. Это он нанес ракетный удар по Цхинвали, столице Южной Осетии. Момент для нападения был выбран очень точно: Буш и Путин были тогда в Пекине, а Медведев – в круизе по Волге. Об этих важных деталях многие умалчивают.

Ведущие СМИ говорят об империи и империализме. Но на самом деле Россия осуществляет простую гегемонию. Она хочет господствовать в своем ближнем зарубежье точно так же, как Соединенные Штаты хотят господствовать в Латинской Америке, хотя американцы стремятся еще и к глобальной гегемонии.

Русские хотят сохранить status quo. Они хотят сохранить в Абхазии и Южной Осетии ситуацию замороженного конфликта. Это работает на них. Они могут вызывать раздражение Тбилиси, мешать Грузии полностью интегрироваться с Западом и препятствовать ее вступлению в НАТО. Для русских членство Грузии в этом военном альянсе означает катастрофу. Прибалтика, многие страны Восточной Европы и Турция уже в НАТО. Если прибавить к этому Грузию, то по всем западным и южным границам Россия будет граничить со странами-членами НАТО. Для великой державы, вроде России, это неприемлемо.

X. М.: Как вы объясняете ответ России на нападение Грузии на Южную Осетию?

Р. С: За последние пятнадцать лет Россия перенесла множество унижений. Распад Советского Союза приветствовали разве что либералы, а под либералами в России понимаются правые, предатели. Соединенные Штаты обещали не расширять НАТО в Восточной Европе, но своего обещания не сдержали. В свою очередь, так называемые «цветные революции» в Грузии, на Украине и в Кыргызстане вызывали у русских опасения. Они считали эти революции результатом западного вмешательства, искусственными событиями, вызванными Западом для того, чтобы привести к власти антироссийских политиков, вроде Саакашвили и Ющенко. Теперь, несмотря на возражения Москвы, Косово получило независимость. После колоссального чувства унижения и утраты влияния пришел Владимир Путин, цены на нефть взлетели вверх, русские начали делать деньги, страна на подъеме, и они вновь стали наращивать мощь. Если вы прислушаетесь к нынешней российской риторике, вы услышите, что после многих лет унижения они вернулись и больше не позволят собой помыкать.

X. М.: Что, как вы думаете, станет делать Путин после этой демонстрации силы?

Р. С: Я думаю, русские ясно дали понять, что это не они выбрали конфронтацию. Они имеют достаточно тесные связи с международным сообществом и не хотят возврата за какой-то «железный занавес». Они не хотят оказаться в изоляции.

X. М.: А что вы думаете о реакции Запада?

Р. С: Думаю, не случайно, что Саркози, Меркель и другие европейские лидеры и дипломаты приезжали в Москву для решения этой проблемы. Европейцы считают Россию частью Европы. И они не придерживаются столь жесткого курса, как администрация Буша.

Надо отметить, что администрация Буша находится под большим влиянием Чейни. Первое заявление Буша было не слишком жестким, но затем он и правительство заняли линию Чейни.

К. Н. Редько. Старик, 1921–1923

Но Соединенные Штаты и НАТО бессильны в этой ситуации. Они явно не собираются воевать из-за Южной Осетии. У них не слишком много пространства для маневра. Саакашвили начал это, русские приняли вызов и улучшили свои позиции.

Единственное, что теперь могут попытаться сделать Саакашвили и Запад, – это дискредитировать Россию. Конечно, они постараются разыграть эту карту. Они попытаются представить Россию агрессором. И, конечно, русские играют на этот образ. Зачем было бомбить Гори? Они хотели наказать грузин. Они хотели преподать им урок. И, я думаю, они им его преподали. Дни Саакашвили у власти сочтены. О чем он думал? Он очень импульсивный лидер. Народ Грузии боится его, потому что никогда не ясно, что от него ждать. Он играл, и он проиграл эту игру. Когда ты не побеждаешь в войне, которую сам же и начал – как это испытало на себе израильское руководство в Ливане и американское в Ираке, – приходится за это расплачиваться.

X. М.: Что изменилось в уравнении после войны между Грузией и Россией?

Р. С: Маленькое местечко, о котором мало кто вообще слышал, Южная Осетия на самом деле изменила природу всего постсоветского мира. Теперь страны поняли, что с русскими шутки плохи. С Россией всегда непросто было иметь дело. Теперь русские сказали: если нас доведут, мы будем использовать военную силу. И это новое измерение.