Пушкин. Русский журнал о книгах №01/2008

Итак, похоже, с научным аспектом концепции Гугенейма все ясно. Перейдем к ее идеологическому аспекту, который куда более интересен. Действительно, книга лионского профессора писалась не столько как исторический научный труд, сколько как «ответ на вызов времени»: по словам Гугенейма, в свете того, что в 2002 г. Евросоюз рекомендовал позитивнее освещать в школьных учебниках роль ислама в историческом наследии Европы, «попытаться прояснить истинное положение дел просто необходимо». Понимая, однако, что одних только ссылок на переводы Аристотеля в Сен-Мишель явно не достаточно для обоснования альтернативной точки зрения, Гугенейм склоняется к старой идеологеме, согласно которой мусульманский мир был просто неспособен воспринять греко-римскую науку и философию, и, соответственно, не мог служить связующим звеном между античностью и европейским Средневековьем. В ход здесь идут несколько самоочевидных (по мнению автора) тезисов. Вопервых, считает Гугенейм, если в Халифате и были какие-то ученые и философы, то они являлись или сирийцами, или греками, или, на худой конец, персами, которые обратились (если обратились) в ислам исключительно из карьерных и экономических соображений (освобождение от налогов). Поэтому ислам и арабы (как его носители) никакого отношения к научным и философским достижениям Халифата не имеют. Во-вторых, даже этих ученых, если они позволяли себе какое-либо свободомыслие, нещадно преследовали исламские священнослужители. В-третьих, только христианская Европа, где – благодаря христианской религии – всегда высоко ценилась свобода личности, право выбора и т. д., могла оценить и дать новую жизнь наследию Древней Греции.

ДАЖЕ ИСКУССТВО ПЕРЕГОНКИ ВИНА ЕВРОПЕЙЦЫ ПОЗАИМСТВОВАЛИ У АРАБСКИХ АЛХИМИКОВ: ЯРЧЕ ВСЕГО ОБ ЭТОМ СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ ТЕРМИН «АЛКОГОЛЬ»

Надо сказать, что Гугенейм прав в том, что ислам как таковой не имел к «золотому веку» арабской культуры никакого (или почти никакого) непосредственного отношения. Философы и ученые Халифата были, как правило, людьми светскими (в этом, кстати, колоссальное отличие мусульманского Востока данного периода от католического Запада, где науками занимались исключительно клирики и монахи). Если у мусульманской религии и была некая положительная роль в становлении и расцвете культуры Аббасидского Халифата, то она заключалась в том, что ислам данного периода, если сравнивать его с тогдашним христианством, как западным, так и восточным, был исключительно терпим. Какие-либо серьезные гонения на философов и ученых имели место несколько позже, причем печальный пример Аверроэса – один из весьма немногих. Вообще же отношение между духовной властью Халифата и его учеными хорошо иллюстрирует легенда, согласно которой халиф аль-Мамун (а халиф при Аббасидах был как-никак духовным главой всей мусульманской общины) платил за переводы Аристотеля золотом (о чем ныне, увы, не могут и мечтать переводчики научных и философских текстов даже в самых-самых демократических, свободных и богатых странах).

Опять-таки не следует думать, что католическая Европа приняла Аристотеля с распростертыми объятиями. Еще в середине XII в. уже упоминавшийся Аделярд Батский, перелагая на латынь восточную и греческую мудрость, осторожно замечал на всякий случай, что сообщает не свои собственные идеи, но идеи арабов (causam Arabicorum, non meam ago). И вообще рецепция аристотелизма в Европе проходила под знаком постоянных запретов и осуждений. Впервые Аристотель попал под подозрение церковных властей в первом десятилетии XIII в., когда два преподавателя Парижского университета, Амальрик Венский и Давид Динантский были уличены в ереси; при этом корень зла усмотрели в libri naturales, т. е. в «естественнонаучных сочинениях» Аристотеля, вследствие чего их преподавание было запрещено (запрет Парижского Поместного Собора 1210 г., подтвержденный также в 1215 г.). В 1228 г. папа Григорий IX предписывал парижским теологам преподавать теологию без всяких примесей мирского знания (sine fermento mundanae scientiae), не извращая Слово Божие измышлениями философов (non adulterantes verbum Dei philosophorum figmentis). Тот же Григорий IX распорядился в 1231 г. создать комиссию с Гильомом Оверньским во главе, которая должна была «очистить» сочинения Аристотеля от сомнительных с точки зрения ортодоксии идей. Хотя определенные результаты и были достигнуты (прежде всего, благодаря Фоме Аквинскому, который творчески переработал Аристотеля, сделав его «безопасным» и вполне приемлемым для католицизма), аристотелизм (в его аверроистской версии) был снова осужден в 1270 и 1277 гг. (причем осуждению подверглись даже отдельные тезисы самого Аквината). Результатом этих двух осуждений стало то, что один парижский профессор (Сигер Брабантский) был убит «при невыясненных обстоятельствах», а несколько других были вынуждены покинуть Париж. А уже в середине XIV в. от аристотелизма в его классическом виде вообще мало что осталось: via moderna Уильяма Оккама и его последователей – это уже совсем другая история.

Поэтому когда Гугенейм говорит, что мусульманские священнослужители преследовали Аверроэса, он, конечно, прав; но точно так же их католические коллеги преследовали Давида из Динанта, Сигера Брабантского, Боэция Дакийского, Бернье из Нивеля и других аристотеликов. Да, конечно, аль-Газали не любил философов, как греческих, так и арабских, и его знаменитый трактат «Tahafut al-Falasifa» яркое тому свидетельство. Но разве нельзя считать аналогом этого трактата сочинение «О заблуждениях философов» Эгидия Римского или, скажем, антиаристотелевскую проповедь Бонавентуры «О дарах Духа Святого»? Действительно, Католическая Церковь поддерживала и финансировала науку, но до определенных пределов; когда же некто выходил за эти пределы, он обычно подвергался репрессиям, что вполне естественно, и было бы странно, если бы церковь поступала как-то иначе.