Тишина

Тишина
Руслан Гребенщиков

Когда привычная жизнь в шумном городе вдруг резко сменяется полным одиночеством, появляется она. Она не какой-то монстр из сказок, она хуже смерти. Она – всепоглощающая тишина. Когда-то такая желанная, она становится сущим кошмаром, если её слишком много.

Руслан Гребенщиков

Тишина

Глава 1. Откуда приходит одиночество

Около трёх часов ночи. В это время суток на окраинах Екатеринбурга достаточно тихо, особенно зимой, когда всё завалено снегом: все дороги и детские площадки; когда не слышно ни шуршания колёс автомобилей редких полуночных лихачей, ни человеческих голосов, ведь все в такой час благополучно сидят по домам. Именно в такое время, уже близко к рассвету, как мы говорили бы, если бы на улице стояло лето, а не суровая зима, казалось бы, будто что-то обязательно должно случиться; прийти из других далёких миров и галактик, чтобы непременно нарушить хрупкий мир белой зимней ночи.

Столь поздний час – время, когда человека нередко посещают тревожные мысли. И неудивительно, что Августа такого рода мысли тоже посещали регулярно. Да уж, в его голове они, стало быть, прослыли самыми частыми и самыми нежданными гостями. Хуже татарина, что говорится.

В ту ночь, безлунную и глухую, спать Елову совершенно не хотелось. Дело было в том, что на следующее утро ему предстояла длительная поездка на поезде куда-то очень далеко, в саму Москву. И ведь волноваться было не из-за чего, не впервые Августу ездил из родного города, где он бывал по праздникам, обратно на учёбу, а всё равно не по себе отчего-то было. Это не было смесью уже привычного тревожного предвкушения. Это отчего-то было страхом, страхом холодным и липким, страхом, от которого хотелось как можно скорее отделаться. Даже громко включенная в наушниках любимая музыка уже совершенно от него не спасала.

Нестерпимо хотелось поговорить с кем-нибудь, хотелось отвлечься на что-нибудь лёгкое и непринуждённое… но вот кому писать – Август понятия не имел. Все его друзья в такое время спали, родственники тоже. Да и кому нужна была среди ночи его бессвязная от путаницы в голове болтовня? Вот и он сам понятия не имел.

Не выдержав лежать без движения, Гас, сбросив с себя одеяло и сняв наушники, лениво, даже немного сонно приподнялся на локтях, с прищуром оглядывая окутанную мутной тьмой комнату. Предметы интерьера, как и весь город, в котором уже померкла суета и стихло всё живое, спали, завернувшись в эту тьму, как в мягкий плед из нежного чёрного флиса. Ещё немного поглядев в никуда, Август всё-таки, устало потирая глаза, сел на краешек кровати и, опустив босые ноги на прохладный пол, взглянул в окно. Там, судя по всему, порхали меленькие снежинки, поблескивая в тусклых лучах рыжих фонарей. Точно он сказать не мог, поскольку без очков видел плохо. Однако всё равно такое обычное, как ночной снегопад, явление почему-то пробудило у Елова почти детский интерес. Август, не став от нечего делать противиться вдруг взыгравшему в нём любопытству, окончательно встал с кровати, немного шаткой походкой прошёлся по комнате от спального места до окна и, оперевшись бледными, как пейзаж за окном, ладонями о пластиковый подоконник, замер. Он смотрел, по своему обыкновению щурясь из-за нежелания надевать среди ночи очки, на мерцающие маленькими радужными огоньками микроскопические кристаллики льда, что изящно порхали в пронизанном крепкой стужей воздухе. Гасу, по правде сказать, зима никогда не нравилась, он не видел в ней романтики и очарования, но сейчас почему-то смотреть на беззвучно падающий снег было очень хорошо. Снежинки, танцуя свой изящный вальс, сталкивались, путались, иногда будто грозились слипнуться, чего никогда в сухой мороз не случается, и всё выглядело бы совсем как в настоящей зимней сказке, если бы фоном этой вьюге не были обшарпанные серые хрущёвки и детская площадка с одними единственными детскими качелями, которые давно требовали покраски, и ржавой горкой.

"Тихо как-то," – подумал Август с явным беспокойством. Не было слышно совершенно ничего, он словно в определённую секунду оглох. От этой тишины стало будто холоднее, от неё по коже пробежали противные мурашки, а в голову с ней вместе ударило тяжелое гудение. Перед глазами мелькнула резкая вспышка ослепительного света, потом она сменилась лёгкими помехами, как на экране старого телевизора, после чего все галлюцинации вовсе пропали, и зимний пейзаж, за которым Елов так внимательно наблюдал, мелкой мозаикой собрался обратно в единое целое, будто ничего и не случилось.

Судорожно оглядевшись, парень озадаченно нахмурился. Он ощущал себя как-то… не так. Как совсем не на своём месте. Нет, конечно, ему нередко мерещилось всякое на нервной почве, но сейчас этот внезапный сдвиг показался слишком реальным. Это выглядело совсем не как бредовое видение – вот, что пугало.

– Идиотизм какой-то, – произнёс Гас тихо себе под нос, нервно отойдя от окна. Да и к чёрту его, пейзаж этот зимний. Завалившись обратно в постель, Август снова взялся за мобильный, в который со скукой таращился минутами ранее, и упёр пустой взгляд в выключенный экран. Он не хотел сейчас листать ленты каких-то социальных сетей или изучать так излюбленные им форумы программистов. Он сейчас только больше убедился в том, что ему ужасно сильно хотелось с кем-то пообщаться… странно было даже думать о таком до мозга костей интроверту, однако, решительно "разбудив" свой телефон нажатием тонкой кнопки на торце, он быстро нашёл в списке контактов Января – своего старшего брата, и, только потянувшись пальцами к сенсорной клавиатуре, замер в некоторой нерешительности.

Ян в это время точно не спал, даже сомнений не было, да и ближе него у Августа никого не было. Этот человек стал в своё время ему и отцом, и матерью, и лучшим другом, стал верной опорой и защитой. Он, Январь, пусть и вёл себя временами слишком по-дурацки для своего возраста в солидные двадцать два полных года, всегда стоял горой за своих близких. Что бы ни случилось, его мать, брат и маленькие сёстры могли на него положиться. И Гас, разумеется, доверял ему. Доверял больше, чем самому себе. Что бы ни происходило в его жизни, он делился новостями в первую очередь со своим братом. Именно от него ему хотелось получить поддержку и защиту, именно его совета хотелось послушаться, именно в его светлых от альбинизма глазах хотелось увидеть радость или, наоборот, сочувствие.

Сдув со лба длинную прядь тёмных волос, Август, преисполнившись решительности, набрал Январю короткое "привет", тут же без лишних раздумий нажав на кнопку отправки сообщения. Только вот когда ответа не последовало спустя минуту, две, пять и даже десять, юноше стало по-настоящему тревожно. Он ещё, томимый ожиданием, оперативно нашёл брата в каком-то достаточно известном мессенджере, чтобы проверить его онлайн, и, убедившись, что Ян находился в сети всё это время, напрягся ещё больше. Нет, Январь бы точно не стал так холодно его игнорировать. Дело было в другом… а в чём? Что за "другое"? Это ещё разобраться надо было.

"Да ну тебя!" – отбросив мобильный на кровать, Гас нахмурился и упрямо закрыл глаза, мол, вот, ты мне сейчас не отвечаешь, а я демонстративно обижусь и усну. И уснуть у него, кстати, получилось, удивительно. Елова будто отключили от сети, как стационарный компьютер, который только того и ждал, чтобы вмиг вырубиться. Даже ни одна из привычных мыслей больше не посетила больную голову перед сном, как то всегда бывало.

***

Утром Август проснулся от той же тишины, что вчера не давала ему сомкнуть глаз, только если ночью эта тишина была вполне себе объяснима, то сейчас, утром понедельника, это было попросту странно. Не шумел городской люд за окнами, не сверлил за стенкой сосед, у которого уже года два как ремонт шёл, не слышно было даже шума воды в батареях. Тишина стояла мёртвая, как первого января в шесть утра. Только вот было около одиннадцати, был далеко не выходной, и сейчас должна была стоять суета, а вне стен жилого дома даже ветра не было слышно. Надо же, чудо какое-то.

Вставать не хотелось больше всего на свете, но, как бы сильно лень ни одолевала, Елов, будто крепко придушиваемый окружающим его вакуумом, кое-как поднялся со своей кровати. Ну, вернее, он не поднялся, а, запутавшись в одеяле, свалился на пол, с немалой силой приложившись лбом к холодному паркету. Особой ловкостью он, увы, никогда не отличался. Тихо зашипев от боли и свернувшись калачиком, Август глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Радовало одно: стук головы о пол, пусть и отозвался болевыми ощущениями, был слышен. Это немного привело парня в чувство и всё-таки заставило его встать на ноги.

Взгляд зелёных глаз невольно метнулся в сторону покрытого тонким инеем окна, в котором Елов так старательно что-то рассматривал среди ночи. Сейчас снегопад закончился, и чистое по-зимнему голубое небо бесконечным куполом висело над замершим городом. Дорожки у дома не были протоптаны, а машины, так и засыпанные снегом, стояли неподвижно никому не нужными. И это бы у Августа вызвало миллион миллиардов вопросов, если бы его не выбило из колеи внезапное осознание одной важной детали: через полтора часа отправление поезда, а он, Гас, как дурак стоял среди комнаты, держа в руках одеяло, и пялился в окно.

– Мам! – позвал юноша, дёрнувшись в сторону коридора, как вдруг замер, будто что-тот поняв и в чём-то засомневавшись… Только вот он не успел схватить юркую мысль, ведь она тут же растворилась в сотнях других таких же. – Ай-й… – швырнув одеяло обратно на кровать и даже не потрудившись над тем, чтоб заправить постель, парень со всех ног побежал собирать вещи. Он как чувствовал, что что-то сегодня обязательно будет не так.

То и случилось. Сначала он ни к кому не дозвонился, потом как назло связь вместе с интернетом у него пропала, а после и сам телефон резко забарахлил и отключился, не дав даже такси вызвать. Череда совершенно случайных, казалось бы, совпадений напоминала какой-то странный алгоритм, будто всё происходило строго по какому-то плану. Это напоминало какой-то дешёвый фильм ужасов. На улицу из подъезда Елов, подгоняемый странным предчувствием, что никак не хотело выветриваться, и страхом опоздать, вылетел, как пробка из узкого горлышка бутылки шампанского. Вылетел и тут же застыл, сражённый наповал висевшей на улице пустотой. Не было на свежем снегу ни намёка на следы. Мерцали сухие снежинки всем цветовым спектром и больше ничего. Это пугало, вызывало сотни противоречивых чувств, и завораживало настолько, что Август бы ещё долго так пялился на замерший в дневном свете пейзаж, но его вновь настигло осознание играющей важную роль в дальнейшем положении дел вещи: он всё ещё опаздывал на поезд.

И тогда Гас принял для себя решение: бежать, бежать со всех ног к вокзалу и не оглядываться. Не оглядываться на окружающую его тишину, не оглядываться на сугробы, перебирать длинными ногами по заснеженному тротуару так, будто жизнь от этого зависела. Он даже уверен не был, что дома ничего не забыл, да и к чёрту, к чёрту! Потом маму попросит по почте забытую вещицу отправить, если вдруг что. Сейчас главной задачей было одно: успеть.

Несясь к железнодорожной станции, парень чувствовал, как обжигал его лёгкие ледяной воздух, как забивался в обувь свежий ночной снег, как становилось холодно в не по погоде накинутом пальто. Даже быстрый бег совершенно не грел. Кровь может и циркулировала по организму с большей скоростью, да только с каждым следующим рывком в груди больно сводило всё сильнее, сводило от холода и недостатка кислорода. Елов не помнил, когда в последний раз так спешил куда-то, да и вспоминать желанием не горел, некогда ему было. Снег громко скрипел под ногами, будто побуждая поторопиться, а сам Гас даже не обращал на него внимания. Он сосредоточен был на немного ином: на улицах по-прежнему не было совершенно никого.

Постепенно, в недоумении пялясь по сторонам, парень и не заметил, как совсем замедлил шаг. А он точно ничего не перепутал? Может, сегодня всё-таки выходной? Или какой-то праздник? А вдруг вообще комендантский час? Где все люди? Нет, конечно, Августу иногда очень даже хотелось, чтобы все вдруг исчезли, но сейчас всё было как-то… не так. Чувствовалось, что так быть явно не должно. А ещё вокзал, словом, был пуст, и торопиться было совершенно некуда. Не суетились тут и там пассажиры, не стоял нигде персонал, не горел свет, не виднелись из-за забора вагоны всегда стоявших обычно на путях поездов. Гаса увиденное, если честно, ещё больше повергло в шок. Он, в полнейшем ступоре остановившись перед самыми дверьми, поднял голову вверх, оглядывая здание целиком, будто пытаясь что-то понять. Да и кого бы вообще такое не ошарашило-то? Вокзал, самое сердце города, куда люди по железнодорожным путям стекались со всех уголков страны, подобно насыщенной углекислым газом густой венозной крови, стоял недвижим и пуст, и Август, человек без малого ста девяноста четырёх сантиметров роста, казался на его фоне совсем ничтожным, маленькой лёгкой пылинкой.

И ему не хотелось дальше ступать и шагу. Его мигом одолел тот самый липкий страх, застигший его минувшей ночью, страх, расползавшийся по внутренностям чёрной дёгтевой плёночкой. Его одолел ужас и непонимание: сугробы на пешеходных дорожках лежали нетронуты, проезжая часть пустовала, хотя обычно на ней можно было увидеть полчища самых разных машин, а вывески минимаркетов и кафе не горели своими вызывающе яркими огнями. Глупость, такая несусветная глупость! Верить в это не хотелось, нет. Да какой там! Даже если бы хотелось, Гас бы просто не смог понять произошедшее. Оно не укладывалось в голове, как тот не к месту появившийся блок в тетрисе, который, как его ни крути, ни в какую щель удачно не всунешь. Что за безобразная чертовщина?!

Кинув сумку на дорожку, Август присел на бордюр и беспомощно уткнулся лбом в свои коленки, будто пытаясь абстрагироваться от окружающей действительности, будто пытаясь спрятаться и, наконец, понять, что к чему. Не получалось. Он лишь снова чувствовал то же, что и ночью. В ушах опять нарастал гул, а по телу в арифметической прогрессии распространялся страх, вызывая дрожь, вызывая огромное желание сжаться в комок. Пульс нарастал, объятые лишь тонким пальто худые плечи мелко подрагивали.

Елов лицом к лицу встретился со своим самым большим страхом.

Он остался совершенно один.

***

– Потухли все звёзды совсем от мороза, – тихо напевал себе под нос Август песню Земфиры, щуря глаза, покрасневшие то ли от навернувшихся минутами ранее слёз, то ли от холода, пока, перекинув тяжёлую сумку через плечо, шёл обратно домой. С одной стороны, возвращаться туда, зная, что там больше нет ни матери, ни маленьких сестёр, не хотелось совершенно. Дома, казалось, одиночество будет ощущаться в разы отчётливее, в разы назойливее… только вот на улице Гасу, одетому совсем не по погоде, было катастрофически холодно, в Москву уехать он не смог, к брату пойти тоже не вариант – ключей нет, а открыть некому. Короче, некуда ему больше деться было. – Все потемнели. Пожухли те розы, вызвали слёзы и надоели…

Не высовывая носа из объёмного шарфа, неплотно намотанного на шею, Гас прятал замёрзшие руки в карманы и вновь щурился. Начинался снегопад. Снежинки, подобно белым мухам, настырно приставали к длинным волосам, одежде, даже сквозь очки пробивались к почти полностью сомкнутым ресницам.

– Ненужная проза из-за мороза… – Елов пел без стеснения, почти в полный голос. Пел, чтобы не думать лишнего и не сходить с ума от назойливой тишины. – Будет ли белой? – он поднял взгляд к побледневшему небу. Ещё утром там не было даже намёка на облака и тем более тучи, а теперь всю былую голубизну затянуло густой пеленой. Белое, белое, всё было белое. Глаза уставали от этого цвета. Хотелось к бабушке в деревню под Верхней Пышмой, хотелось лето, хотелось взять дедову гитару и пойти играть в безлюдный зелёный лес, где слышен был шум ветра в пышной зелёной листве и журчание речушки поблизости. Хотелось сидеть рядом с этой речушкой на давно поваленном кем-то бревне и наполнять звук дыхания леса лёгкой мелодией гитарных струн.

А реальность была куда холоднее мечтаний, но Августу совсем не хотелось более пытаться разобраться в происходящем. Он понятия не имел, чем себя займёт, ведь кроме переставшего функционировать средства сотовой связи у него больше ничего не было. От этого вновь стало очень не по себе. Все внутренности будто перевернулись от мерзкого страха и нежелания принимать реальность. А может это всё – просто бредовый сон? А может, стоит лечь спать, проснуться вновь, и всё встанет на свои места? В это очень-очень хотелось верить.

Хотелось верить, что это всё не по-настоящему.

– Ты уйдёшь, – продолжал напевать парень теперь уже песню группы Комиссар, – И мне станет не до сна, я опять сойду с ума. – вновь оглядевшись, он поправил средним пальцем съехавшие с переносицы очки и глубоко вздохнул. – Я прошу тебя, постой…

Ему стало смешно и нелепо от себя самого. Всё происходящее начинало теперь казаться просто чьей-то глупой и неуместной шуткой. Прямо-таки почему-то поверилось на пару секунд в это, ведь даже такая версия звучала в разы убедительнее. Да и правда, куда могло целиком исчезнуть население города в без малого полтора миллиона человек? Полтора миллиона… даже думать страшно об этом было. Ну не могли же они все просто по щелчку пальцев развалиться на мелкие частицы, не могли же просто исчезнуть!

Разбираться Августу в этом не хотелось, точно не сейчас. Сейчас ему хотелось выспаться, поесть и оказаться, наконец, в тепле, поэтому он, продолжая напевать себе под нос всё те же песни, отнюдь не новые, быстро шагал домой. Он даже взгляду от земли не отрывал, ему не страшно было свернуть куда-то не туда и потеряться в незнакомом районе. Август шёл, глядя на одинокие следы, оставленные им же ранее, и думал о том, что никогда бы раньше не поверил в то, что захочет скрыться от тишины. Он ведь всегда искал возможности спрятаться подальше от суеты и людей, он ведь всегда хотел спокойствия, так почему, почему же сейчас это всё начинало действовать на нервы? Что за ужасная пытка?!

– Светофор, высокое дерево, пятиэтажка… – когда песни в голове закончились, а повисшее затишье вновь начало давить на барабанные перепонки, Елов просто стал называть всё, что удавалось ему заметить. Уже всё равно было, каким он себе же казался, ему просто было очень-очень не по себе, когда он никак не мог отвлечься от наползавшего на него неподъёмным брезентовым полотном страха. – Чья-то тачка, фонарь, супермаркет.

Глубоко вздохнув и уставившись на вывеску сети продуктовых магазинов, парень вдруг остановился. Он всё ещё был голоден, но еды, что и так дома была, ему не хотелось. Хотелось чего-нибудь… громкого? Да, громкого, как бы странно ни звучало. Чипсов. Таких хрустящих, какие только найти можно, таких, чтобы потом ещё какое-то время сидеть и шуршать их упаковкой, бездумно пялясь в стенку. Только вот просто взять и украсть было крайне тяжко. Август ведь был, как Онегин ещё про своего дядю говорил, самых честных правил, и даже чёткое понимание того, что вокруг никого не было, что никто с поличным бы его не поймал, не помогало ему расслабиться.

Тут вдруг Елову в лицо прилетела горсть снега с какой-то ветки, ловко сбив с толку. Сняв с себя очки, Гас задрал голову, уставившись в затянутое облаками небо, с которого то и дело срывались снежинки, и невольно высунул язык. Ловил крупинки снега ртом, совсем как в далёком-далёком беззаботном детстве, когда ничего не пугало, словно больше ничего вокруг не существовало теперь, кроме гревших замёрзшую в серости будней душу. Август поймал себя на том, что глупо-глупо улыбался. Почему-то раньше ему совсем не нравилось думать о своём детстве, а теперь это помогало не терять рассудок.

"В самых экстренных ситуациях забудь о каких-то общественных нормах, Август," – пронеслись в голове слова Января, как всегда вовремя. – "Думай в первую очередь о себе самом. Да никому никакого дела не будет, если ты, например, во время зомби-апокалипсиса угонишь чью-то новенькую Порше." – своего младшего брата Ян нравоучениями особо никогда не пичкал, ни к чему было ему это. Говорил иногда о каких-нибудь вещах, но так, между делом, будто играючи. Эта несерьёзность даже иногда раздражала Августа, но сейчас, вспоминая слова своего брата, он понимал, как сильно по этой несерьёзности скучал. Понимал, как сильно хотел бы сейчас оказаться в объятиях этого человека, как хотел бы почувствовать себя рядом с ним в безопасности. Как тогда, когда ему было тринадцать, и Январь защищал его от отца.

От одной лишь мысли об этом улыбка с лица молодого человека сползла, будто её там и не было.

Да, стоило зайти в магазин, точно. Как минимум потому, что, например, Ян поступил бы именно так. Пусть Гас и считал его весьма разгульный образ жизни неприемлемым, он всё равно так или иначе на своего брата равнялся в некоторых жизненных ситуациях. Так и сейчас было. Стряхнув со стёкол очков уже почти полностью растаявший снег, Август протёр линзы о шарф и, решив сейчас не возиться с разводами, убрал "глаза" в карман пальто. Дома разберётся… всё-таки, не настолько он был слеп, чтобы не найти без очков нужные ему продукты.

Магазин с устланной скользким кафелем лестницей, на которой Август едва не упал, когда заходил, встретил относительным теплом и стойким запахом человечества. Если честно, Елов бы прям здесь жить остался. Было относительно тепло, шумели холодильники с газировкой и слабоалкогольными хмельными напитками, да и в целом было ощущение, что жизнь пропала везде, но точно не здесь. Само даже помещение, как казалось, пропиталось людским духом, ссорами с продавцами, звуком работы касс и возмущением охранника по поводу отсутствия премии. Всё было по-старому, единственным отличием стала поглотившая всё в определённый миг пустота. Прохаживаясь меж узких рядов и мёртвой хваткой стискивая лямку сумки, Август воровато оглядывался, так, будто его в любую секунду могли вышвырнуть отсюда или, ещё хуже, забрать на пятнадцать суток за мелкую кражу. Да, встретить здесь хотя бы кого-нибудь, разумеется, хотелось, но уж точно не при таких обстоятельствах. А ещё, если бы сейчас из-за угла кто-то выскочил, Август бы тотчас свалился замертво с сердечным приступом. Да, его сызмала очень легко напугать. Даже странно, что триллер – его любимый кинематографический жанр.

Остановившись у стеллажа с закусками, Гас в задумчивости уставился на весь ассортимент чипсов. Те дорогие в картонной тубе можно было сразу отмести – у Августа, как у программиста, деньги на них, конечно, были, но картон звуков много не издавал, от тишины спасти не мог, так какой от него теперь смысл был?

От своих мыслей, таких бесполезных и глупых, абсурдных, юноше в который раз стало то ли тошно, то ли попросту смешно. Глупости это всё! Схватив с верхней полочки две больших пачки сырных, своих любимых, Август кинул их в корзинку, взятую ещё у входа, и поплёлся дальше исследовать ассортимент маленького магазинчика. Скоропортящаяся провизия интересовала его мало, сладкое он на дух не переносил, а лапша быстрого приготовления уже студенту надоела.

Он шёл дальше, держа в руках лёгкую пластиковую корзинку и без интереса пялясь то направо, то налево. В голове его даже на секунду проскочила мысль о том, что ведь можно теперь разнести стеллажи в щепки, опрокинуть кассы, а холодильники разбить, и никто ничего не скажет, никто не поругает и никуда не заберёт, контролировать ведь теперь порядок было некому. И всё же, мысли об этом Август от себя быстро отогнал. Не мог он так. Как бы ни старался он во многом быть похожим на старшего брата, ему это просто не давалось. Другой он, другой.

Остановившись перед холодильниками, парень с выражением крайней задумчивости на лице уставился на них. За стеклом поблескивали зелёным скляночки с газировками на любой вкус и цвет, пестрея набором броских этикеток, которые словно соревновались в своей привлекательности и яркости. Открыв дверцу и вынув оттуда покрывшуюся лёгким конденсатом бутылку, Елов на мгновение замер, словно в нерешительности. А хотя… чего тут думать? Хмыкнув самому себе, он взял ещё один "Байкал" и, осторожно поставив их к чипсам, пошёл в сторону касс. Просто так уйти он всё-таки не мог. Правда, всё, на что его хватило – это кинуть несколько купюр "без сдачи" в монетницу и, запихнув покупки, если их таковыми можно было назвать, в сумку, но, как Август мысленно решил, это уже было не его поводом для беспокойства.

Дальнейшая дорога домой проходила без происшествий. Здорово, конечно – можно было идти хоть посреди проезжей части и совершенно не бояться быть сбитым. Да чего уж! теперь вообще всё было можно, и от этой мысли тоже хорошо не было, по правде сказать. Было такое правило, конечно, как "умей радоваться мелочам" – его даже в фильме каком-то про апокалипсис упоминали, – но, когда этих мелочей, таких сомнительных, было настолько много, они лишь отталкивали. В каждом преимуществе сложившейся ситуации, сколько бы Август ни старался мыслить позитивно, по-любому находился весомый минус, который упрямо портил всю малину. Вот, например, не ездили нигде машины – это ведь хорошо, не загрязнялся воздух, не шумели моторы, а если с другой стороны посмотреть, то вместе с машинами не катались и снегоочистители, то есть, за некоторое время легко могло навалить столько снега, что передвигаться по улицам стало бы совсем невозможно. Ну, если только вплавь, на каноэ, как жители Венеции. Да, по снегу, а как иначе-то? А вообще, из дому можно было и не выходить теперь. Незачем. Натащить бы в квартиру всяких круп и консервов, как в бомбоубежище, да и жить себе в четырёх стенах, не зная забот, солнечного света и житейских – вот оно, никому не понятное счастье!