Тишина

Возможно, любому другому человеку, какому-нибудь начальнику цеха или, может, редакции газеты, совершенная пустота показалась бы раем в привычном понимании этого слова, Августу же, человеку пусть и асоциальному, но достаточно привязанному к некоторым людям, это всё напоминало какую-то дешёвую симуляцию. Халтура, ей богу, какая-то. Ну, разработчики, молодцы! А может, если это симуляция и всё не по-настоящему, имеет смысл прожить остаток одиноких дней на полную? А на полную – это вообще как? "Разнести какой-нибудь торговый центр и угнать машину," как сказал бы Ян. Где там его носит вообще, когда он так нужен?

Стало немного грустно. Гас прекрасно понимал, что мог больше с ним никогда не увидеться… как и с другими близкими ему людьми. Ещё вчера он мог написать им, предложить встретиться или позвонить, чтобы, просто поболтать, а теперь, вдруг лишившись всех разом, наконец понял, как же был глуп, как же тяжело ему было без близких. Дурак, ну полный дурак, идиот, так бездарно всего лишился! И ему с этим осознанием стало так больно и так от самого себя отвратительно, что его лицо аж перекосило.

Не думать об этом тоже не получалось. Цепляясь взглядом за фасады пятиэтажек, Елов невольно вспоминал, сколько времени провёл тут, бесцельно шатаясь по дворам с друзьями. Да ему не от мыслей и воспоминаний сейчас было тошно, а от самого себя. Так бездарно лишиться последней возможности побыть рядом – это постараться надо, а постарался он, как видно, просто на славу.

Последняя стадия принятия подкралась незаметно и нереалистично быстро. Всего около часа назад молодой человек в происходившее с ним совершенно не хотел верить, от тоски горел пламенным желанием лезть на стену, а теперь уже относился ко всему этому с горькой иронией. Да и кто теперь мог с издёвкой пошутить над ситуацией, если не он сам?

Глава 2. Сентябрина

Дни течь стали как-то совсем медленно, а от скуки хотелось сделаться великим изобретателем и построить себе какую-нибудь увеселительное приспособление из карандашей, завалявшихся в ящике, и ластика. Иногда, когда Августу становилось совсем нечем заняться, а все домашние обязанности давно были исполнены и пока внимания не требовали, он ходил в библиотеку, где недавно выбил замок (другого способа попасть внутрь, увы, попросту не было), и таскал оттуда книги домой. За пару недель их, прочитанных и брошенных, насобиралась целая стопка высотой от пола до подоконника.

Читал в основном классику, а особенно его душе полюбился пушкинский Евгений Онегин. Гас словно чувствовал с ним какое-то родство, словно как никто этот Евгений его понимал, словно он сам был Евгением, а Евгений, в свою очередь, был им. Даже стихами говорить хотелось.

В тот день, когда с Августом случилась Сентябрина, он вновь на улицу вышел лишь потому, что читать вновь стало нечего, да и есть, откровенно говоря тоже. К тому времени с действительностью молодой человек уже окончательно смирился и более относительно её никаких чувств не испытывал. Был ли теперь смысл волноваться? Вот и он понимал, что нет. Топая по заснеженной улице домой, а, если точнее, кое-как разгребая перед собой сугробы в лучшем случае по колено (с его-то ростом!) высотой, Елов тащил в рюкзаке очередную дозу литературы в формате книжки и несколько пачек риса. Наличные у него уже давно закончились, так что он не церемонился, как тогда с чипсами, а просто брал с полок магазинов то, что ему было в первую очередь необходимо. Поначалу было тяжело, потом Елов немного поговорил сам с собой во всепоглощающей тишине, потом пришёл к выводу, что делать, в общем-то, нечего, и стал поступать именно так.

Промочив за свою недолгую вылазку ноги, Август старался идти быстрее. С наступлением темноты заметно холодало. Мысленно он уже погружался в сюжет книги, которую хотел прочитать, когда вдруг услышал звук. Читатель, Вы только вдумайтесь: услышал звук(!). И коли Вы подумаете, что моего героя до того одолела тоска, что ему начало мерещиться всякое, то поспешу заверить: это было самой настоящей явью. Он ушам своим даже не поверил, остановился. Не ожидавший, что ему ещё хоть когда-то пригодятся уши, он не успел даже распознать, что за звук до него донёсся и откуда. Сказать по правде, Елов даже успел счесть это за очередную галлюцинацию, но тут он вновь услышал нечто похожее на то, что резануло ему по ушам секундами назад. Сомнений не было: это мяукала какая-то бездомная кошка у чужого подъезда, куда юноша без промедления ринулся.

К тому моменту Август уже сдался попыткам игнорировать одиночество. Иными словами, просто к нему привык. Он оставил всякую надежду встретить в превратившемся в пустыню городе хоть кого-нибудь. Откопав кошку, ютившуюся у подъездной двери, из снега, он подобрал её на руки и быстро огляделся. Кошку, разумеется, безо всяких раздумий было решено нести домой и отчаянно греть, бросить её на произвол судьбы было бы совершенно непозволительно. Кинув рюкзак в снег – дела сейчас до него не было – Елов стянул с себя найденную в шкафу свою старую зимнюю куртку, которую он перед переездом оставил дома, ведь носить в центре Москвы её было бы крайне позорно, и завернул холодный комочек в неё. Мокрую спину тут же протянуло мерзким холодом, и Август поёжился. Кошка из рук его даже не пыталась выбраться. Что бы Елов ни собирался с ней сделать, это явно было не худшим для неё исходом.

Выходить из-под козырька прямиком в морозные объятия вновь начинавшей разыгрываться вьюги было неохота, однако куда меньше было желание заболеть какой-нибудь пневмонией и лишить этот мир, а теперь ещё и кошку, своего определённо очень "значимого" присутствия, так что всё же пришлось подхватить с земли уже отсыревший рюкзак и быстрым шагом направиться домой.

В родной квартире воздух отдавал ощутимым теплом, а после похождений в крепкий вечерний мороз без куртки и вовсе создавал ощущение попадания в сауну. Ну, теперь у Августа была кошка, с которой он, на самом деле, понятия не имел, что делать. Кошки у него раньше никогда не было.

– Будешь Сентябриной, – пояснил Август пушистой, когда бережно вытащил её из куртки и установил всеми четырьмя лапами на пол. Сентябрина замерла в глуповатом недоумении, словно впервые в жизни попала в тепло. Она понюхала пол, на который с ботинок Гаса уже натекла лужа от растаявшего снега, подёргала задней лапой, по-прежнему мокрой и наверняка холодной, а после, задрав хвост трубой, устремилась в гостиную. Теперь Елов не был один, и мысль об этом его, замёрзшего с улицы, очень сильно грела.

Стянув с себя ботинки и, разумеется, по закону подлости наступив в вышеупомянутую лужу, Август, немного поморщившись, быстрым шагом направился в ванную. Там он повесил куртку на дверь за капюшон и, кинув кофту, промокшую от снега и пота, в корзину для грязного белья, умылся тёплой водой. Щёки горели от мороза, как и покрытые бесчисленным количеством веснушек плечи, которые теперь ещё и покраснели. Долго себя рассматривать юноша не стал. Требовалось как можно быстрее согреться, хотя после улицы и казалось, что дома было не просто тепло, а жарко. Оптимальным решением показалось принятие горячего душа с приятным продолжением в виде чашки чёрного чая с лимоном. Спустя минут двадцать вернувшись в гостиную в уже сухой домашней одежде и с кружкой ароматного цейлонского, он обнаружил кошку спящей на широком подоконнике над батареей. Её чёрная шерсть неопрятно торчала во все стороны, а отдельные, ещё не до конца высохшие пушинки послипались, делая кошку похожей на большую канализационную крысу. Август, бесстрашно поставив рядом с "крысой" чашку, вынул из рюкзака не промокшую, к счастью, книгу, и, усевшись рядом с батареей на выстеленный ковром пол, принялся за чтение. Сегодня на ужин у него была "Гроза" Островского. Эта книга очень сильно напоминала ему об одном человеке, таком близком, какого только можно представить. Вспоминалось, как они вместе лежали летом на траве в деревне у бабушки, где и познакомились, и читали эту самую "Грозу". Это было полтора года назад. Невероятно приятное воспоминание. Вытянув руку и стащив с подоконника чашку, парень сделал крупный глоток горьковатого чая и погрузился в чтение с головой. Он будто вновь проживал тогдашние эмоции, а в груди болезненно кольнуло, почему-то от этого захотелось улыбнуться. Август этому желанию, естественно, не стал противиться. Он более не грустил по тому, что осталось в прошлом. Кажется, он, словно вспоминавший молодость пожилой мужчина, с теплотой хранил каждое дорогое сердцу событие.

***

Сосуществовать с кошкой стало пусть и чуть-чуть, но веселее. Она вполне себе осознанно разговаривала на своём пушистом наречии, создавала в доме уют и успела прослыть местным суетологом. Август иногда играл ей на украденной из магазина на другом конце города гитаре, а Сентябрина "подпевала", иногда даже попадая в ноты. Жизнь возвращалась в привычное ленивое русло, исключением было лишь отсутствие хоть какого-то движения на улице, но в остальном всё стало почти точно так же. С кошкой было совсем не одиноко, и иногда Гас клал её в рюкзак и, не застёгивая молнию до конца, шёл так гулять в парк.

С момента, как он здесь оказался, прошло… неизвестно, сколько времени. Снег к тому моменту уже начинал таять, что было свойственно где-то для середины весны. Можно было предположить, что шла вторая половина апреля. Гас больше не пытался считать дни. С наступлением относительного тепла с крыш валились огромные глыбы льда, разбиваясь о расчищенные солнцем дорожки у домов. В эти дни выходить на улицу было не лучшей затеей. Бывало, Елов около недели мог сидеть дома, страшась быть убитым какой-нибудь здоровенной льдиной. Он лишь в компании Сентябрины сидел у окна и наблюдал, как крыши постепенно освобождались от снега и сосулек. Невероятно увлекательное занятие. Неприятно лишь было проснуться среди ночи от грохота и визга разбитой очередной глыбой машины. В такие моменты Август, как правило, вскакивал с постели, перепуганный шумом, и нервно спросонья оглядывался, а после, страдальчески вздохнув, заваливался обратно и засыпал под звуки сигнализации, как под своеобразную колыбельную.

За несколько месяцев было обойдено около сотни улиц и прочитано огромное количество книг. Елову очень нравилось, какой вид принимала его комната. Теперь там была куча всякого интересного барахла всеразличных назначений. Помимо книг и гитары, парень раздобыл, например, виниловый проигрыватель и стопку старых пластинок, под которые вечерами ему нравилось танцевать; какую-то дешёвую светодиодную гирлянду на батарейках с тёплыми огоньками, на которую было приятно смотреть в темноте и даже горшок с комнатным растением, большим таким, у которого ещё листья размером с лопух. Конечно, особого применения этому всему не было, но оно, такое бесполезное и обыденное, почему-то очень радовало. Кошка цветок, кстати, тоже оценила. Ещё в тот день, когда Август только притащил из ближайшей школы монстеру, Сентябрина устроилась спать вокруг её стеблей прямо на холодной и чуть влажной земле. Такого решения Елов понять, конечно, не мог, но и сгонять пушистую не решился – пусть спит себе.

В майский день, ещё спустя некоторое время, молодому человеку вздумалось вдруг сходить в квартиру своего старшего брата. Он сам не понимал своих мотивов. Не понимал, зачем ему туда идти, зачем ползти потом на предпоследний этаж высотки (ехать на лифте было бы попросту небезопасно); не понимал, что он вообще мог там обнаружить, ведь Январь жил один свою чудесную холостяцкую жизнь в почти пустой квартире, но всё-равно почему-то пошёл.

Одним майским днём, когда он вышел из квартиры с чётким решением отправиться пешком на другой конец города, на улице дождь был, что называется, как из ведра. Природное явление, именуемое первой майской грозой, смело буйствовало, гоняло мутные дождевые лужи по дороге, срывало с деревьев молодую листву и безжалостно топило свежую зелёную травушку, только проклюнувшуюся не более недели назад. Ветер дул сильный, и, стоило Августу только высунуть нос из подъезда, он тут же дёрнул тяжёлую железную дверь, отчего ещё не успевший убрать от неё руки явно сумасшедший, раз вылез из дома в такую погоду, человек чуть не свалился в растянувшееся чуть ниже, у ступенек, морище. Сейчас бы сложить из тонкого тетрадного листа кораблик и запустить его в грязные волны, как тогда, как в детстве, но суровая реальность мечтать не позволяла, не положено. Надо было срочно идти, пока погода не испортилась ещё сильнее.

Август не брал с собой зонт, это было бессмысленно. Собрав длинные волосы в низкий хвост, он лишь спрятал их под капюшон плотной куртки и смело шагнул прямо в глубокую лужу. Когда-то она, куртка эта, принадлежала отцу. Он ходил в ней на рыбалку с друзьями и нередко брал с собой сыновей. Тогда, лет десять назад, всё было хорошо. Были планы, мечты, надежды, была вера в светлое будущее.

Неторопливо вышагивая по залитым водой тротуарам, что тускло поблескивали в приглушённом дневном свете, Елов не боялся промокнуть, не старался закрыться руками от ливня и не избегал луж, как действовал бы среднестатистический прохожий. Нет, если честно, Гасу и самому хотелось вымокнуть до нитки. Будучи подростком, он нередко гулял вот так, без зонта. Казалось, что дождь смывает с тебя весь негатив, что мысли становятся легче, что вся грязь из головы будто вытекает – вот, что ему нравилось. Ни с чем не сравнимое чувство гармонии.

Дорога шла легко. Не нужно было стараться соблюдать правила пешеходного движения, не страшно было потеряться в толпе, можно было просто идти и наслаждаться происходящим. Да, было немного прохладно, Свердловская область, всё-таки, однако же и в этой прохладе была своя прелесть, своё удовольствие.

***

До самой двери квартиры Января Август добрался спустя несколько часов неспешной прогулки под проливным дождём. Глядя на выкрашенную какой-то дорогой чёрной краской массивную дверь, которая явно отличалась от всех остальных на этаже, он стоял, всё не решаясь приступить ко взлому замка. Не хотелось, во-первых, эту самую дверь выламывать, да и не получилось бы, в общем-то. Во-вторых, Гас не то что бы умел взламывать замки. Это, пожалуй, было одной из главных проблем. Впрочем, тут в голову парня пришла совершенно гениальная идея. План был надёжен, как, чёрт их возьми, швейцарские часы, и вместе с тем до безобразия прост. Потянувшись к дверной ручке, Август обхватил её и, надеясь на какое-то чудо, нажал. И чудо случилось: дверь поддалась. Елов сам не знал, на что надеялся, когда проверял, получится ли просто открыть дверь, однако всё оказалось до неправдоподобия просто и глупо.

"Когда-нибудь ты научишься запирать входную дверь на замок," – подумал он с едва заметной улыбкой. Распахнув дверь пошире, он смело вошёл в квартиру и первым же делом стянул с себя почти насквозь мокрую куртку, тут же повесив её на крючок в прихожей. В этих стенах, кажется, всё ещё пахло родным человеком. Августу даже на секунду показалось, что Ян просто вышел в магазин и вернётся с минуты на минуту. Вернуться с небес на землю было неприятно, посадка оказалось без преувеличений жёсткой.

В полупустой квартире ничего, кажется, с последнего визита Гаса не изменилось. В одной единственной просторной комнате стояли только кровать, шкаф-стенка, стол с игровым компьютером за несколько сотен и старое пианино, доставшееся Январю когда-то от пожилой бабушки-еврейки. Этот инструмент всегда очень привлекал Августа. Пианино было старое. Оно было сделано из покрытого местами потрескавшимся лаком тёмного дерево, резной узор на тяжёлой крышке привлекал любой взгляд, а пюпитр, привинченный на уже давно проржавевшие винтики, которые Яну так и не удалось отполировать, гулко постукивал о корпус пианино от каждого шага по комнате. От инструмента веяло прошлой эпохой, ушедшей десятки лет назад. На нём играла и бабушка Сара, и дедушка Алексей, и они вместе в четыре руки, а ещё их гости, дети, родственники и вообще все, кто только мог дотянуться до клавиш. На пюпитре красовалась выцветшая надпись "Bl?thner" – название марки производителя. Подняв покрытую пылью крышку, к которой явно никто не прикасался уже давно, Август присел на не менее пыльный пуфик и поставил пальцы на клавиши, взглянув на них, пожелтевшие от времени, а после неуверенно нажал. В квартире зазвенел немного незвучный аккорд – видимо, инструмент был расстроен. Впрочем, так было в какой-то мере даже лучше. Собравшись с мыслями, юноша принялся мягко перебирать пальцами по клавишам, умело извлекая из пианино немного грустную и даже отчасти пугающую мелодию. Ноты раздавались косо и неправильно, они будто соскальзывали со стана на тональность ниже и путались в тонких линиях, однако не все: некоторые из них звучали чисто, как мартовская капель. За окном продолжала властвовать стихия, по влажной спине от окна тянуло холодом, а мокрая чёлка прилипла ко лбу несчастного музыканта, но он, сидя в полумраке в углу чужой квартиры, с закрытыми глазами играл что-то, что было известно ему и только ему. Иногда он промахивался по клавишам, но сам того даже не слышал, не обращал внимания. В ту секунду он по-настоящему остался наедине со своей больной головой.

Эпилог

Время тянулось, как липкая патока. Август давно потерял счёт дням. Когда он сидел на крыше собственного дома, провожая в полном одиночестве очередной алый закат, было уже ощутимо тепло, даже жарковато. Он сидел, глядя, как розовевшие с каждой секундой всё больше лучи солнца пронизывали, подобно иглам, золотистый пух облаков, подкрашивали его в светло-коралловый, и уже ни на что не надеялся. Крыши соседних домов вяло поблескивали красноватым, а где-то за спиной Елова небо темнело глухим индиго, предвещая скорейшее наступление светлой лунной ночи. День ото дня пейзаж города не менялся, всё было совсем по-старому, но что-то так-таки заставляло Августа каждый раз смотреть на него будто с разного угла, будто подмечать в нём, таком одинаковом и уже надоевшем, что-то новое и поистине прекрасное.

Никак не холодало. Тёплый вечерний ветер приятно гулял в волосах, отбивая всякое желание уходить с крыши, а солнце, опускаясь всё ниже, словно смущалось чему-то и краснело, как юная девица на первом свидании. Тишина. Дома, девятью этажами ниже, Августа ждала кошка – существо, ставшее ему ближе всех на свете, и мысль об этом юношу заставляла почему-то радоваться. Ко всему человек привыкает.

Объятый последними солнечными лучами, Гас смотрел в бесконечную багровеющую даль, в небо, ближе к горизонту подёрнутое мягким на вид туманом. Он искренне надеялся, что там, в той вселенной, оставленной им уже давно, у его родных всё хорошо. Что сёстры учатся хорошо, что маме по-прежнему нравится работа, что брат, наконец, устроил личную жизнь. Ему очень хотелось верить, что всё у всех было лучше некуда.

– Die Zeit ist der beste Arzt, – произнёс Август задумчиво и негромко хмыкнул.

Встав с крыши, он уже собирался пойти прочь и даже сделал к двери пару шагов, как в его глазах вдруг зарябило и потемнело так, словно его кто-то наотмашь ударил по затылку. В голове пронеслись смутные воспоминания, словно он уже сотню раз проживал этот самый момент, словно это всё уже происходило с ним ранее. Осев на колени, парень беспомощно упёрся ладонями в бетонную поверхность крыши, как упёрся бы незрячий, оброни случайно костыль. Сознание от Гаса утекало с поразительной, как вода сквозь пальцы, быстротой. Становилось тяжело дышать, тело слабело и не слушалось. Казалось, вот она: смерть. Такая внезапная, нежданная, постигшая лишь в тот момент, когда всё стало привычным, когда боль притупилась.

Обессиленно завалившись на бок, Август зажмурился. Он уже ничего не понимал, остатки его рассудка расщепились на атомы и канули в Лету. Темень пред его глазами в то мгновение сменилась ниоткуда взявшейся до ослепительно яркой вспышкой белого света. Она стала последним, что он успел отчётливо запомнить.

***

В беспамятстве прошло неопределённое количество времени. Зависнув в состоянии "между", Август не чувствовал совершенно ничего: ни страха, ни печали. Его будто нарочито медленно засасывало в смолистый дёготь. Он ощущал, как вязкая чёрная субстанция проникала в его лёгкие, как просачивалась в каждую клеточку, но это не пугало, не заставляло покрыться мерзкими зябкими мурашками. Это наоборот расслабляло, заставляло расслабиться и сдаться окончательно. Казалось, молодой человек уже почти достиг дна этой поганой пустоты, однако смутная реальность стала потихоньку к нему возвращаться. Окружение вяло рассеивалось, подобно редкому туману, а ясность мыслей чудесным образом восстанавливалась. И всё же, Август совсем не понимал, что происходило. Будто из-под воды ему слышались чьи-то явно взволнованные голоса и гул какого-то аппарата. Захотелось открыть глаза, но тело всё ещё совсем не слушалось, даже дышать получалось с трудом.

– Он давно в сознании? – было первым, что чётко расслышал Август. Голос показался ему до боли знакомым.

– Не более пары минут, – ответили на вопрос спокойным вкрадчивым басом. Таким ещё врачи обычно говорят, люди, которым чужды эмоции – издержка профессии

"Я в больнице?" – всплыла в голове внезапная догадка. – "Люди..?"

Захотелось встать. Захотелось быстро встать и оглядеться. Елова же хватило лишь на то, чтобы с трудом разлепить глаза. В комнате было очень светло, звуки издавал, как оказалось, какой-то датчик, а рядом с койкой стояли двое. Одного человека Август узнал сразу, это ему принадлежал тот достаточно высокий знакомый голос. Это был Январь, а говорил он, как выяснилось, действительно с врачом.

Кое-как найдя в себе силы пошевелить рукой, Гас потянулся к халату, в который был облачён его брат, и, уцепившись за светло-голубую ткань, потянул так ощутимо, как только мог. В этот жест он вложил всю энергию, которая только у него была после нежданного пробуждения. И не зря. Не ожидавший такого, Ян крупно вздрогнул и резко обернулся, уставившись на младшего брата в недоумении. Август понимал, что выглядел крайне непрезентабельно, понимал, что он, лёжа сейчас с трубками в носу и горле и слезившимися от света глазами, не мог сделать толком ничего, но он вдруг ощутил такую огромную радость, какой ещё никогда ранее не знал.

Он дома. Он наконец-то был дома.

***

– Так что ты видел? – любопытствовали маленькие сёстры, крутившиеся вокруг Августа, когда ему, наконец, разрешили вернуться домой. Кажется, ему теперь предстояло разобраться с множеством самых разных дел, начиная от проблем со здоровьем и заканчивая проблемами с учебным заведением. На самом деле, Елов так и не понял толком, что с ним случилось. Когда он лежал в больнице, он успел подумать обо всём. Он вспоминал одиночество, вспоминал, как сначала боялся, а потом ему стало совсем безразлично. Вспоминал, а вспоминать больше не особо хотел. Одиночество теперь уж точно стало его самым большим страхом.

– Ну Август! – теперь уже обиженно подключилась Марта, вторая близняшка. Хоть девочки и были уже достаточно взрослыми, они всё равно порою вели себя, как воспитанницы ясельной группы детского сада "Ромашка".

– Чего? – Елов взглянул на девочек устало. Он всё ещё не до конца оправился и был достаточно слаб. – Там… очень пусто и одиноко, а ещё я скучал по вас, – пояснил парень, негромко усмехнувшись. В зелёных глазках девочек блеснули искорки счастья. Сёстры по Августу тоже скучали. – Бегите к маме и Яну на кухню, я сейчас приду, – попросил он и, когда Марта и Майя наперегонки унеслись из комнаты, присел на кровать. Ему хотелось пару минут побыть в одиночестве и немного подумать.

Сидя с зубной щёткой в руках, Август потерянно смотрел в стену. Ещё пару недель ему требовалось на адаптацию, потом придётся ехать в Москву, разбираться с ВУЗом, общежитием, работой…

– Мя-я, – наглый кошачий звук по-свойски прервал спутанный поток мыслей. Вот что-то, а Гас точно не помнил, чтобы у матери была кошка.

– Вот тебе и мя, – опустив взгляд, отозвался он, встретившись с пушистой взглядом. Чёрная мордашка показалась ему подозрительно знакомой. Складывалось впечатление, будто кошка прекрасно понимала, что её узнали, и теперь коварно улыбалась. Ну что за дама, что за загадка… – А ну-ка пойдём.

Встав с кровати, Елов подхватил её на руки, выслушав очередное "мя", теперь возмущённое, и поплёлся на кухню, где уже обо всём подряд за чашкой чая общались его родные. Ему очень хотелось спросить, откуда здесь кошка. Нет, не так: ему важно было знать, откуда здесь именно эта кошка, как она тут оказалась и как её, к слову, назвали