Страстная любовь

Это замечание достаточно несерьезно, но оно все равно заставляет меня пошевелиться. – ученица и умница, и несмотря на то, что она – говорунья класса а, она – исключительный человек. Я знаю, что это так, кто, блядь, говорил ей, что она не права?

"а где кора?" – спрашивает она в перерывах между хрустом, явно не заботясь о том, чтобы выглядеть передо мной чопорной или вежливой. И это нечто особенное – кто-то, кто относится ко мне как к себе. Она относится ко мне так, будто я обычный чувак, а не самый сексуальный бахиллионер планеты или как там называлась эта дурацкая статья.

Я не хочу быть им, а с мне это и не нужно.

"судорожно писала в своем дневнике. Я спросил ее, не хочет ли она спуститься со мной к озеру, и она бросила на меня неприличный взгляд".

"уф. Я должен снова начать писать в дневнике. Это так успокаивает. Наверное, так и будет, если я буду работать с тобой весь день, каждый день".

Я насмехаюсь и провожу рукой по волосам, наблюдая, как вода рябит под весенним ветерком. "я не знаю, что мне с ней делать. То есть у меня есть крыша над головой и еда для нее, но мы чужие люди. Я не знаю, как быть отцом".

"я не думаю, что ей нужно, чтобы ты был ее отцом. У нее уже есть такой – или был. Ей просто нужно, чтобы ты был рядом с ней в любом случае, который подходит вам двоим".

"все это чертовски странно, и мы оба это знаем".

кивает, погрузившись в размышления, но при этом почти по-детски пинает ногами. "да, это так. Но иногда мы просто делаем все, что можем, понимаешь? Как будто для вас обоих это совершенно новое. Должен пройти период адаптации. Помню, я был в ее возрасте, был полон эмоций, гормонов и думал, что знаю гораздо больше, чем знал. Вам нужно найти с ней общий язык, что-то, что вы можете делать вместе и что не будет казаться… Как домашняя работа или что-то в этом роде. Понятно, что плавание ей не нравится, но что ей нравится?"

Я фыркнула. "черный цвет".

"черный – отличный цвет".

", черный – это не цвет. Это оттенок. И это говорит девушка, которая носит почти исключительно розовый цвет с тех пор, как я впервые встретил ее в девять лет".

Она смеется. "ты такой ботаник. И я ношу не только розовое. Сейчас у меня ярко-красные лифчик и трусики".

Я замираю на мгновение, а затем вытираю лицо открытой ладонью. Я с трудом вздыхаю, делая вид, что она меня раздражает, хотя на самом деле мне просто нужно время, чтобы прийти в себя.

И чтобы не представлять себе розали бельмонт в ярко-красном нижнем белье.

Она тихонько смеется. "успокой свои сиськи, младший. Это была шутка".

С этими словами она… Бросает мне в лицо щепку.

Ее глаза расширяются, словно она не может поверить в то, что только что сделала, а затем она смеется, едва заметно покачивая головой. "клянусь, когда я рядом с тобой, я превращаюсь в невоспитанного двенадцатилетнего ребенка".

Я хихикаю, смотрю на свои руки и.… бросаю ей в лицо свою фишку.

"форд грант. Я знаю, что вы не просто так это сделали". Она задыхается, пытаясь сдержать слова. Ее щеки втягиваются в круглые розовые яблоки. Если мне придется бросать в нее чипсы, чтобы она так смеялась – смеялась так, что у тебя болит живот и тебя выгоняют из класса, – пусть будет так.

Я буду бросать чипсы в бельмонт каждый день, черт возьми.

Я лишь подмигиваю ей и бросаю еще один, который попадает в нос ее верхней губы, оставляя на своем пути пыль из сметаны и лукового порошка.

Она откидывает голову назад и смеется, ее длинный хвост рассыпается по спине. Из уголка ее глаза вытекает немного влаги, когда она достает из пакета чипсы, но прежде чем она успевает бросить их в меня, моя рука вырывается. Я тоже смеюсь, когда мои пальцы обвиваются вокруг ее изящного запястья.

Мы оба смеемся, когда я игриво подтягиваю ее ближе и тянусь к чипу, зажатому между ее пальцами. Она налетает на меня, и чипсы рассыпаются вокруг нас, мы падаем и боремся за них, как два ребенка за игрушку. Пакет с чипсами отбрасывается на другую сторону от нее.

Ее свободная ладонь попадает между толстыми отворотами моего махрового халата, на мою обнаженную грудь.

И тогда смех прекращается.

Ее взгляд падает туда, где ее кожа прижимается к моей. Вся незрелая игривость между нами улетучивается, капает между досками причала и смывается в озеро.

Когда мои глаза снова поднимаются на нее, я в полной мере ощущаю, как розали бельмонт облизывает губы, а кончики ее пальцев слегка изгибаются в углублении чуть ниже моих ключиц. Она смотрит на меня долгим, долгим, откровенным взглядом.

А я слишком ошеломлен, чтобы двигаться. Слишком слаб, чтобы остановить ее.

"какого черта вы двое делаете?" голос уэст, прорезавший золотистый сумеречный воздух, заставил ее взгляд встретиться с моим.

Мы оба поднимаемся в сидячее положение, как будто нас застали за чем-то неправильным.

Я едва успел сориентироваться, как она похлопала меня по плечу, словно утешая ребенка, и прошептала: "прости".

Без всякого предупреждения она спихивает меня с конца причала и бросает в озеро под смех своего брата. Я опускаюсь под воду лишь на мгновение, прежде чем снова всплыть на поверхность.

"прогулка по дорожке воспоминаний", – обращается она к уэсту, когда он в тяжелых ботинках идет по причалу.

Оба бельмонта смеются, а я вытираю воду с глаз и поднимаю взгляд. Я указываю на, не понимая, что только что произошло, но в одном уверен точно…

"ты за это заплатишь, пози".

Глава десятая

Когда я вхожу в здание с миллеровским центром, которое мы называем офисом, я готов встретить день во всеоружии.

Я сменила свой обычный рабочий костюм, но мой блейзер цвета пыльной розы – розового, я полагаю, – и это делает меня счастливой. Я надела его с простой белой футболкой, мешковатыми джинсами-бойфрендами и замшевыми бежевыми ботинками на толстом каблуке – надеюсь, они будут болеть, когда я надеру форду задницу за то, что он такой непонятливый.

Перебирание волос. То, как он жутко застыл на месте от моей шутки про красные трусы. Как он притянул меня ближе к себе. Как его грудь, выглядывающая из-под халата, остановила меня на месте.

То, как он позволил мне прикоснуться к себе без колебаний.

Да. Я надеру ему задницу, как следует.

Форд уже здесь, сидит за старым столом, телефон зажат между плечом и ухом. Он выглядит расслабленным – руки скрещены, ноги расставлены, так что он откинулся назад. Я слабо слышу, как кто-то говорит на другом конце, и пока он слушает, стараюсь не смотреть на него или на то, что, как я теперь знаю, является твердой грудью под его свитером с кабельным рисунком. Браслеты из бисера уложены поверх часов, которые блестят настолько, что притягивают взгляд.

Взъерошенные волосы. Потертые ботинки. Щетина чуть длиннее, чем вчера.

Он просто мигающий красный свет. Есть много причин, по которым я не должен позволять своему мозгу действовать.

Мой брат. Может быть, мой парень, может быть, сосед по комнате. Я должна следить за своей работой, а не за тем, через какие трансформации форд прошел за последние десять лет, в результате чего он стал сочиться сексом.

Я успокаиваю себя, машу ему рукой и отворачиваюсь с новым чувством направления. Или, по крайней мере, с новым ощущением того, на какую сторону дороги не следует сворачивать.

Но когда я действительно смотрю на помещение, то замираю от ужаса. Прямо напротив стола форда, примерно в двадцати футах, стоит другой стол. С другим стулом. Напротив него.

По сути, моя личная камера пыток. Я что, должен весь день работать, стоя перед фордом? Ни за что, блядь.

Я бросаюсь к столу, но замираю, когда мой взгляд останавливается на том, что лежит сверху.