Портрет нимфоманки. Во власти страсти

Лишь решетки на окнах немного давят на психику…

Не знаю, сколько я так просидела, но через некоторое время почувствовала легкое головокружение. Мое дыхание стало учащаться, перед глазами все поплыло. Я поняла, к чему все идет и попыталась выбежать из туалета. Мне была необходима медицинская помощь.

Когда я открыла глаза, в палате было очень тихо. Все спали. Я попыталась встать, но мое тело не хотело шевелиться. В правой ягодице были какие–то неприятные ощущения.

"Черт, больно… укол? Ну все понятно: у меня снова был приступ… Опять накачали меня, чтоб спала. Ничего не помню… Ну, как обычно! Все тело расслабленно, жопа болит от уколов… Почему мои приступы стали такими частыми? Кажется они вышли из–под контроля. Снова все плывет перед глазами. Надо вставать: ссать хочу…" – мысли со скоростью света носились внутри моей головы.

Наконец дошла до туалета, и быстро стянув штаны с трусами, присела. Издав сладкий стон облегчения, я с огромным наслаждением стала освобождать от напряжения мочевой пузырь. Мощная струя с силой щекотала половые губки и громко растворялась в булькающей воде.

В какой–то момент. Перед моим лицом, словно видением предстало окровавленное лицо Андрея. На несколько секунд я увидела его смерть. По моему телу пробежала волна мурашек.

Я оторвала кусок бумажки, и приводя в порядок промежность, стала вглядываться в свое видение. Но оно тут же растворилось и на его месте, я увидела стену туалета и “перекурную” лавочку…

Лениво напялив штаны, я встала, и шатаясь от слабости, добрела до этой лавочки, закурила. Все мое тело дрожало от непонятного предчувствия.

Выкурив две сигареты подряд, я вернулась в палату, закрыла глаза и попыталась уснуть. Но мое внимание привлек какой–то непонятный шорох. Звук шел со стороны Ларисы. Открыв глаза, я увидела, как ее одеяло странно шевелиться…

Я не придала этому значения: девочки все половозрелые, лежат уже много лет, и некоторые мастурбируют, пока никто не видит. Но вдруг в свете уличного фонаря, что падал на кровать предполагаемой шалуньи, мелькнуло что–то металлическое… Все мое тело напряглось, по спине пробежала мелкая дрожь.

– Лариса, нет! – во все горло закричала я, вскакивая с кровати.

Наши девчонки, словно работники мчс, всегда были готовы к такому повороту. Этот крик сработал, как настоящий сигнал к действию. В палате тут же включился свет, и три девочки, включая меня, мгновенно оказались около Ларисы. Мы быстро отобрали у рыдающей девушки раскладной нож. Вот фокусница! Как ей, в нашем отделении, удается хранить такие вещи, никто не знает…

Я села на ее кровати. Сердце колотилось так, словно я первый раз видела подругу в таком состоянии. Постепенно все успокоились и разошлись обратно по кроватям. Я уговорила теть Таню, чтобы она ничего не писала в журнал происшествий, чтобы Ларису не наказали за хранение ножа.

Затем взяла у нее какую–то таблетку успокоительного и заставила Ларису принять ее. Я молча сидела рядом, нежно гладя ее мокрые волосы. Ее голова была невероятно горячая. Все ее лицо было потным, красным и напряженным. Она то зажмуривала, то широко раскрывала глаза и тихонько плакала. Ее плач был не громким, но конвульсивным.

Лариса сильно вздрагивала и всхлипывала. Это была самая настоящая судорожная истерика. Вскоре таблетка подействовала и моя девочка крепко уснула. Я вернулась в свою кровать.

Не знаю, сколько я пролежала с открытыми глазами, но сон не желал посещать меня. Нервное возбуждение было просто непередаваемым… Я взяла сигареты, и выйдя в коридор, лениво побрела в туалет.

Во всем отделении была невообразимая тишина. Даже тетя Таня дремала. И не удивительно! Эта работяга уже третьи сутки была с нами. Спать ведь тоже надо…

Я улыбнулась ей, будто она могла меня видеть и побрела дальше. Проходя мимо соседней палаты, я вдруг заметила человеческий силуэт. Это была Ирина. На входе в палаты нет дверей, и она, словно призрак, стояла в огромном проеме. От неожиданности, испуг пробежался от пяток до сердца. Так ведь реально обосраться можно.

"Снова эта чокнутая сводит меня с ума"– подумала я.

Она была абсолютно голая. Все ее тело было в каких–то синяках. Маленькие сиськи были покрыты красными пятнами и мурашками, соски торчали от холода, а растительность на манде, кажется, доросла почти до живота. Я брезгливо поморщилась от резкого телесного запаха, что исходил с ее стороны.

Ирина принимала свою коронную стойку– руки по швам, глаза пронзительные, взгляд томный и мудрый, устремленный перед собой, как у заблудшей души, что веками не может найти покоя.

Это было далеко не первый раз, но от неожиданности мое сердце ушло в пятки.

– Твою ж мать, Ира! Ты что же, хочешь, чтобы я сделала все дела, не доходя до туалета? – вполголоса возмутилась я

Ирина медленно, как в кино, перевела на меня взгляд. Ее глаза были мудрыми, как у старца, и в то же время пустыми, как у покойника. Наверное ей виделось, что она главный герой из фильма ужасов. Боже, как достала эта ебанутая. Она регулярно пугает девчонок. Встанет вот так, посреди ночи, и стоит до утра.

Не понимаю, что она вообще делает в этом мирном отделении. В нем лежат только те, чья психика подает надежды на восстановление, а с ней, по–моему, все крайне безнадежно. Она же зомби…

Я усмехнулась и открыла дверь туалета. По–моему, даже здесь запах был лучше, чем рядом с этой ебанашкой. Не знаю, что со мной происходило. Попытка суицида Ларисы окончательно выбила меня из колеи.

Мне казалось, что сердце вот–вот выпрыгнет из груди. Моя душа была в сильном смятении, словно чувствовала что–то нехорошее… Нервное состояние не обещало ничего благоприятного…

Я просто не находила себе места. Стряхивая пепел в жестяную банку, я вдруг обнаружила сильную дрожь во всех конечностях. У меня нестерпимо сохло во рту и дрожали ноги.

Внизу живота было неприятное давление, а между ног образовался настоящий водопад. Я почувствовала резкую тошноту.

Невероятный приступ агрессии вдруг вселился в меня и распространился по каждой клеточке моего тела. Почувствовав сильное головокружение, я быстро выскочила из туалета, и едва перебирая ватными ногами, пошла по коридору.

– Теть Тань… теть Тань… – глухо кричала я, падая на колени.

Мой голос становился все тише… или это я его так слышала… Отдышка окончательно взяла верх, лишая меня последнего рассудка. Из–за нехватки воздуха, в моих глазах все потемнело, а мышцы стали сухими и немощными… Невероятная жажда распространилась по всему моему телу.

Последнее, что мне запомнилось, это бегущая ко мне тетя Таня. Я слышала какую то суету вокруг, но не понимала, что происходит. Наверное мне пытались сделать укол.

Когда я проснулась, мне в лицо ударил яркий солнечный свет. Зимнее солнце особенно сильное по утрам… Я прислушалась. В коридоре было тихо, и никто не звал меня пить утренние таблетки.

"Значит укол делали… Значит снова приступ был…" – подумалось мне.

Я лениво надела очки и сонно села на кровати. Мысли вихрем резвились в голове.

“… Жопа пиздец, как болит. Что же такое они мне колят, что так больно. Вообще, какое право они имеют колоть лекарство, о котором не знает пациент… Не рассказывают о лекарстве, не берут письменного согласия…”

Но разумеется, в отделении никто выпендривается… Колят– значит так надо… Отделение достаточно спокойное, без строгого режима, для тех, кто не безнадежен, ослабленный режим содержания, в отличие от отделения для тяжелых. Я лежала там около года. Жуткое местечко. Бедные девочки ни подмыться, ни поссать не могут без расписания.

В нашем отделении пациенты курят когда захотят, в туалет ходят как нормальные люди, без контроля. Работники все добрые, хорошо общаются, но права лучше не качать.

Как бы спокойно все не было, а пизды получить легко: однажды меня избили тупо за то, что я потребовала дополнительного времени на прогулку. Высказала блин, свои права, потом два дня лежала вся в синяках…

– Алиса! Алисонька! – вдруг услышала я голос тети Тани, – Алисонька, иди возьми пропуск. К тебе Саша пришла.

Я быстро оформила выход из отделения и с разбега бросилась в объятья “сестренки”.

– Сашка! Здравствуй, родная… – мои глаза блестели от слез радости.

Сашенька– это моя подруга детства. Почти сестра. Жизнерадостная женщина, слегка в теле, с уставшим лицом и с теплыми, добрыми глазами. Мы выросли в одной деревне. Она единственный человечек в этом мире, который всегда принимал меня такой, какая я есть… Она была со мной всегда и при любых обстоятельствах. Даже хотела оформить меня под опеку, и периодически, уговаривала меня на это… но я не хочу быть ей обузой.

– Ну как ты, моя хорошая? – спросила она, присаживаясь на сведанную скамейку.

– Да ничего вроде. Бывало и хуже. У тебя то как дела? Ты что так долго не приходила? Почему одна?

– Ну пока не могу часто приходить. Вот когда Алисонька–младшая выздоровеет, придем вместе… – улыбнулась Саша.

Два года назад она родила дочку и назвала ее в честь меня.

Я слегка нахмурилась.

– Ну вот… Заболела моя красотка? Что у нее? Сейчас она с кем?