Тридцать один. Часть I. Ученик

– Вылезай! – цыкнул дядя громче.

Искрящееся облачко выскочило из сосуда и превратилось в фею.

– Чего застыл, как студень? Крем готовь! – завопил дядя.

Я побежал к столу, и на ходу чуть не сшиб фею. Она, покачиваясь, поднесла палец к губам и покачала головой. Я кивнул. Чтоб мне пусто было. Сумасшедший я что ли, о таком сплетничать. Людмила улыбнулась в ответ и, запинаясь, пошла к порталу. От неё сильно пахло кислыми яблоками.

– Трюм-рюм, трюм-рюм! – распевала фея, раскачиваясь между столами.

«Обязательно напоить синим сидром», вспомнил я.

– Что с плечом, любитель горбатых молюсков? Говорил же ничего не трогать! – недовольно заворчал Оливье.

Я вытащил стакан с Евлампием из-под рубахи. Боеголем упрямо расстреливая стекло.

– Чего мелочь бушует? – заинтересовался дядя.

– Из-за феи, – выложил я. – Считает, что вы её неправомерно используете.

– Ох, крысеныш, – вздохнул Оливье. – Где ты слов-то таких нахватался! Не доведёт тебя до добра твой голем.

Я не сказал, что он не мой. Что это по дядиной милости он сидит у меня на шее. Хотя и распирало.

Евлампий прекратил огонь, разглядев, что феи в сосуде нет.

Я тотчас снял стакан. Ходить с ним на плече и неудобно, и глупо. Оливье сунул кувшин в печь и перешёл к крему.

Голем помалкивал. Снова отрастил ноги и зарастил рот. Неужели раскаивается? Я чуть сливки не расплескал от умиления. Дядя кроме «подай это» и «сделай то, крысёныш» тоже не рассусоливал. А когда крем из пакета полез не на торт, а мне на руки, и вовсе выгнал с кухни. Не дожидаясь угроз, я сбежал подальше от стола, наблюдая, как он ловко кремирует торт, или как там это называется.

– Не стой за спиной, – прикрикнул Оливье, не оборачиваясь. – Укусишь, отравлю! Вали в портал!

– Да, учитель.

Спорить я, само собой, не стал. Стоило отойти, как голем подобрался ближе к уху.

– Молись, чтобы с феей ничего не случилось, – проскрежетал он. – Если она пострадает из-за того, что ты мешал её защищать…

– Ты хотел пристрелить её, чтобы не мучилась? – невинно уточнил я.

– Я хотел разбить сосуд! – зло воскликнул Евлампий. – Если бы с ней…

Я не дал ему договорить, войдя в портал. Нас забросило в просторный зал с гигантскими панорамными окнами. Я заметил, что обезьяны вообще тащатся от всего большого и яркого. У окон затаились длинные диваны и столик с фруктами. Мягкая мебель манила долгожданным комфортом.

– Если бы с ней что-нибудь случилось…

– Я бы пожалел, – закончил я вместо него.

С краю, зарывшись в подушки, спала фея, соседний диван облюбовал боцман. Оторвавшись от книги, он коротко взглянул на меня, мотнув головой:

– Кидай якорь!

Я провалился пушистое мягкое сиденье. Взял с подноса похожий на яблоко фрукт, немного откусил на пробу и, зажевал в своё удовольствие.

Распираемый от упрёков голем, косился на летучую обезьяну, и бушевал молча. Над его головой то и дело проскакивали маленькие грозовые облачка.

Отвернувшись от него, я сосредоточился на чичиной книге. Каждый раз, когда боцман перелистывал страницу, над обложкой вспыхивало жёлтое свечение.

– Долго придётся ждать? – спросил я обезьяну.

– До церемонии два часа, – сообщил Чича, не отрываясь от книги.

Я кивнул и пригляделся к неброской коричневой обложке: «Философские течения прямоугольного архипелага в антагонизме с постулатами верований Изумрудного острова». Буквы вроде знакомые. Я почесал ухо. А слова…

Дожевав яблоко, откинулся на спинку дивана. Вздремну. А что ещё делать, когда делать нечего?

– Пора, – проскрежетал голем.

– Что? – не понял я.

– Сейчас самый подходящий момент, чтобы пробраться на корабль, – зашептал Евлампий.

Я скосил глаза. Он окончательно рехнулся? У него камушки в голове перепутались или заклятье замкнуло? Шхуна висит в небесах кверху дном! Как на неё проникнуть?

– Я оборотень, а не фея, – огрызнулся я. – Летать не умею.

– Фольклор? – поинтересовался Чича. – Обожаю старые поговорки.

Я слишком громко спорил с големом.

– Флюклёр? – переспросил я.

– Про летающих оборотней? – заинтересованно уточнил Чича. – Про вас многое болтают.

Он заговорщицки подмигнул и отложил книгу.

– Куда собрались?

Голем пнул меня в шею и приставил руку ко рту. Я вздохнул. Конечно, промолчу, не рассказывать же боцману, что собираюсь ограбить его капитана.

Я сосредоточенно придумывал ответ, а мохнатая морда Чичи растягивалась в улыбке.

– Простой, как фунт изюма, – ощерился он. – Всё на роже написано.

– У меня? – не поверил я, оглядываясь на Евлампия.

– А то, – подтвердил боцман. – Как два плюс два сложить. Пока кэп занят, каменюка подбивает тебя стырить, ту цацку, без которой вам жизнь немила.

Я побледнел, а Евлампий зашипел. Опять в боевую форму собрался, как его воинственность убивать?