– Конечно, могу.
– Но вы мой крестный отец? – привёл я последний довод.
– Конечно, – согласился он. – Я крестил всеми стихиями тебя, твоего отца и деда. Я крестил вообще всех твоих родственников, в каком-то смысле, и что? Я не могу их убить? Не говори глупостей. От вас не убудет!
– Вы крестный моего отца? – удивился я.
– Да. Традиция такая, – подтвердил Оливье. – Твой прадед, если можно его так назвать, – он усмехнулся, но поперхнувшись закатил глаз, – а по-другому я не могу, – ещё сильнее понизил голос. – Заклятье дюже сильное, как только подумаю, чтобы правду сказать, так кашлять начинаю, хоть помирай. Так что твой родственник, – он сделал особое ударение на «родственнике», – помог мне выбраться из междумирья. Я пообещал крестить его… его… его потомков.
– Прадед пятьдесят лет назад умер, – поразился я.
– Да, я стар, – печально затянул дядя. – Но это не значит, что я не могу выкинуть тебя за борт. Ты покусился на моё имущество.
– Для общего блага, – заканючил я. – Мы единственные, кто может с поглотителями справиться.
– Я стар, – занудно повторил дядя и отхлебнул из миски.
– Кроме нас, их некому остановить, – не сдавался я. – В ошейниках мы ничего не можем сделать!
– Поглотители ужасны! – невпопад сказал Оливье. – Я знаю.
– Да, да! – закричал я. – Они вторжение готовят!
– Только оборотни не лучше. Вы вообще одинаковые.
– Они на тридцать миров нападут!
– Набросятся, – легко согласился дядя. – Но это не значит, что я не могу тебя утопить.
Я вздохнул.
– От артефакта зависит судьба тридцати миров! – не выдержал до сих пор молчавший Евлампий.
– Это не значит, что я не могу тебя утопить! – сказал Оливье и погрозил голему пальцем.
– Можете, учитель! Вы что угодно можете!
– Почти, – кивнул он.
– Так вы не будете меня за борт выбрасывать?
– Буду, – снова кивнул дядя.
– Но почему?
Я вскочил из-за стола.
– Ты должен быть наказан, – серьёзно произнес Оливье.
– Но ведь я еще ничего не сделал! – закричал я.
– Ты собирался, – парировал он. – А намерение подчас важнее поступка.
– Намерение не может быть важнее, – сразу же влез голем. – Ведь намерение предшествует действию. Намерение – это проявление физического желания. А поступок действие…
– Заткнись! – закричали мы с дядей в один голос.
Евлампий замолчал, а мы с Оливье посмотрели друг на друга и засмеялись. Он отвалился на стуле и, покачиваясь, хохотал до слёз.
Фея забормотала во сне, но не проснулась.
– Я тебя утоплю, – ласково пообещал дядя, отсмеявшись.
– Меня уже вместо вас наказали, – напомнил я. – Думаю, можно меня пока не топить. Я же символ свободы не трогал!
Оливье усмехнулся и закрутил черный ус.
– Ты бы и не смог, даже если бы захотел! – с усмешкой заметил он.
– Тогда состава преступления нет, – серьезно изрёк голем.
– Ты считаешь? – задумчиво протянул дядя.
– Определенно. Если обвиняемый, ни при каких обстоятельствах, не мог совершить то, в чем его…
Я демонстративно закрыл уши. И когда магический мешок камней перестанет всех поучать?
Дядя тоже не слушал голема. Он уставился на меня, решая, как поступить. Пошевелил губами, кивнул самому себе и спросил:
– Ты правда хочешь стать искусным поваром?
– Да, – искренне сказал я. – Сегодня, когда резал морковь, я понял, что хочу стать виртуозом, маэстро, художником.
Оливье склонился ко мне, прикоснувшись губами к моему уху, с другой от голема стороны, и настойчиво уточнил:
– Ты хочешь быть моим учеником?
– Очень! – искренне заверил я.
– Вобрать все мои знания и умения?
– Еще бы.
– Клянусь хранить знания и умения, переданные мне учителем. Обогащать их! – пробормотал дядя.
– Что? – не понял я.
Оливье вздрогнул и посмотрел на меня по-особенному. Как смотрят в зеркало, с интересом, но по-хозяйски.