Звездочка

– Мотивируй.

– Аура власти. Завышенная самооценка. Отсюда – идеализация мужского образа до формата женских книжек о героях-любовниках. Я такая вся из себя замечательная, мне положено самое лучшее. Хм… сейчас…Высокий, мужественный настолько, что вместо насморка у него гормоны из носа текут. Состоятельный. При этом – нежен, романтичен, но без слюнявости. Сухие ладони, ноги не пахнут, дорогой одеколон. Что-то в этом роде…. Какая скука. Тем более, что такой типаж в природе не встречается, а обитает лишь в фантазиях экзальтированных дамочек.

Клара чуть не запротестовала в ответ, но вовремя опомнилась – это художник по ослам оказался совсем не глуп. Надо же – почти что поставил ей ловушку, а она практически в нее угодила. Следователь надзора ответила диалоговой трансференцией, перевела вектор разговора на собеседника:

– Пусть так. А кого надеешься зацепить ты? Умницу и красавицу, работящую, хозяйственную, разделяющую твои интересы, верную, не падкую на деньги, чувственную и сильную одновременно?

– Для начала меня устроит, что она обратит на меня внимание. А если при этом окажется, что моя избранница хоть чуточку симпатичней нашего официанта, моему счастью не будет предела.

Клара засмеялась. Положительно у этого маминого любимчика с внешностью, в которой было что-то от ячменного колоса, оказался хорошо подвешен язык. И мозги у него тоже работали. Ее идеал мужчины он нарисовал с уничтожающей точностью. Комиссар Рольф завертела головой. Теперь ей хотелось посмотреть, как Мирон проявит себя не на словах, а на деле. Она заметила хрупкую блондинку, что решительно встала из-за стола от некого гиппопотамистого типа с жестом, в который было вложено полное подведение итогов их непродолжительного общения. Клара горячо зашептала своему собеседнику:

– Видишь девушку? Что идет к бару по соседнему проходу? Что скажешь о ней?

– Весьма фертильная особа. Активно себя преподносит.

– Вперед на бастионы.

– С такой нужно действовать по шаблону. Подойти и предложить ей коктейль, – монотонно начал перечислять Мирон Шульцев. – При этом кривляться и гримасничать, как гамадрил. Сделать комплимент. Я буду изображать, что совсем не хочу затащить ее в постель, а она станет делать вид, будто совсем не в курсе насчет моих истинных намерений.

– А ты как хотел? Вообще-то у нашего биологического вида такой процесс общения именуется ухаживанием.

– Вот и я том же, – вздохнул молодой человек. – Хоть и без накладных задниц, но суть одинаковая. Обезъянизм сплошной.

– Еще бокал вина? – вынырнул из-за плеча Клары официант.

Утро для Клары сопровождалось неприятным привкусом во рту и ощущением смутного беспокойства. Такое пакостное чувство, когда человек еще не вспомнил собственных вечерних проделок, но уже есть сомнения в том, что все было прилично. Она выпрямилась на постели, сжала пальцами виски и стремительно размотала с катушки воспоминаний вчерашние события. Клуб, коньяк, Мирон Шульцев («очень занятный типчик»), холодное белое вино («О, вот он корень зла – это от него едкая изжога и каменная плита, что давит ей сейчас на темечко»), острая полемика на тему морали отношений («кто победил?»). Вчера Клара была абсолютно уверена, что разбила оппонента в пух и прах, но сегодня все выглядело иначе. Снова вино, медленный танец с этим самым Шульцевым («я ничего не позволила ему? Ммм… Или себе?!…Уффф, кажется ничего…»), «Пора заканчивать, ты сам доберешься или тебя проводить и сдать на руки твоей мамочке?». Хм, резковато, ну да ладно. Но после такого прекрасного плана действий они почему-то еще битый час дискутировали на тему логики и мыслительных построений. Шульцев не к месту ввернул анализ взаимоотношений парочки, что сидела в углу, около кадки с карликовой березкой. Дескать – они любовники, да еще девушка ему изменяет. А Клара не поверила и подошла к незнакомым людям за дополнительными сведениями. Боже мой, какими глазами они на нее смотрели. Это позор? Нет, пока не позор, но близко. Снова вино. Этот бокал был лишний. Впрочем, как и пара предыдущих. Дальше они едут домой. Они?! Неужели?! Клара бросила испуганный взгляд на постель. Нет, она спала одна. Но почему? Ах, он ее проводил до квартиры. Пожалуй, что она нуждалась в провожатом. Сцена прощания. Так, все прошло мило. Какая-то болтовня о работе…Ах, он боится, что его уволят и Клара пообещала помочь с местом. Ну, это ерунда. Все?! Все. Совсем все? Да. Вроде бы придаться не к чему.

Она почти без сил отвалилась на подушку. Но на губах играла улыбка. Это дразнящее ощущение легкого стыда от того, что была на грани, практически станцевала на ней, но так и не переступила черту. Будь этот Шульцев понастойчивее… Хм… пожалуй, что да… От таких крамольных мыслей ее сердце забилось сильнее. Она почувствовала возбуждение. С которым справилась вполне естественным образом, не прибегая к высшим духовным практикам. Через полтора часа заметно посвежевшая после душа следователь Рольф укладывала волосы и готовилась одеваться на службу. В ее глазах прыгали плутовские искорки.

Гл.3. Жульничество

«Уличное прозвище моего деда – «Грязная рыба». Он член банды «Старые перцы» и гоняет на турбированном трансформе, который больше похож на машину-убийцу, чем на инвалидное кресло. Дедушка весь покрыт татуировками, первую из которых он сделал на свое семидесятилетие. За последний год у него пять приводов в милицию, что на два привода меньше, чем в прошлом году. Я очень хочу быть похожим на деда, но папа говорит, что сначала нужно ума набраться, а глупостями можно заниматься на пенсии. Скорей бы! Я уже определил себе в стариковскую группу. Это «Ржавые одры». Просто балдею от их четырехколесных драндулетов в горчичных цветах».

Одно из сочинений школьного конкурса на тему: «За что мы уважаем старших».

Шпырь напутствовал:

– Недельки три они обычно дают нашему брату погулять. Ну, а потом начинают палить по-настоящему. Тут, как в прятках. Само собой, никто не сдается подобру-поздорову, но, надо отдать им должное – смышленые гады, вычисляют быстро. Пока никому не удавалось продержаться больше месяца. Мастер-прохиндей Жуча отлеживался на одном из хуторов, разведенку нашел себе сговорчивую, да все без толку – через двадцать восемь дней стражники на него вышли. «Урла» надеется на тебя, кореш. Ты должен превзойти рекорд Жучи и утереть всем нос. Не киксанешь? Хватит в тебе духана, чтобы обставить милицию Умников?

– Я приветствую такую возможность, ваше непотребство, – твердо ответил Ханур.

– И еще… Помни о своей миссии! Не подведи.

– Справлюсь.

Щука и стадо сухопутных карасей. Раз в год кордоны стражи, которые окружали Глиняные поля вокруг города Лгунов, расступались, чтобы пропустить одного изгоя цивилизации обратно в ее лоно. На время. Отсчет начинался через двадцать один день. Своеобразная тренировка для силовых структур превратилась в азартнейшую игру – кто кого. Само собой, ушлые лягаши все время брали верх, иначе бы правила сменили. Лгун, попавший в среду беззащитных от его обмана жителей Звездочки, являлся этакой дозированной прививкой скверны. Люди не должны были забывать, что в мире существуют вруны и нечестные дельцы, разводилы и кидалы. Для этого одна хитрая щука раз в год заплывала в заводь простодушных карасей. А потом щуку отлавливали и помещали в инкубатор к прочим зубастым сородичам.

Счастливчик, которому отдавали на трехнедельное разграбление целую страну, определялся в городе Лгунов лотереей. Само собой, количество махинаций с ней зашкаливало за все разумные пределы. Билеты подделывались, жюри подкупалось, один раз община «Шуры-Муры» ухитрилась даже «зарядить» барабан, в котором крутили розыгрыш. А сами лотерейки в течение года, до тиража, ходили в городе Лгунов наравне с деньгами, бакшишами. Их обменивали на продукты, давали в залог, ставили на кон в злых азартных играх. Потому что билеты Фартового расклада очень ценились. Каждый житель города Лгунов мечтал стать его победителем, вынырнуть в большой мир, как следует оттянуться, а может даже дать стрекача от стражи города Умников и раствориться на просторах Звездочки. Два года «Урла» шла к триумфу. Ее бойцы выцепляли билеты из любых положений, где можно было их выудить и волокли к Шпырю. В анналы истории города Лгунов наверняка войдет история, когда лотерейки предлагалось обменивать на пенсионные сертификаты сразу всех разбойных сообществ. Жульничество вскрылось и у лидера «Урлы» случились кратковременные разногласия с коллегами, которые Шпырь урегулировал в присущей ему элегантной и рассудительной манере. Он заявил, что во все времена правительства обманывали народ с пенсиями. Они выманивали у жителей накопительные части, под надуманными предлогами повышали срок выхода на пенсию, а то что оставалось, бессовестно истребляли инфляцией и при это умудрялись пребывать в роли радетелей нужд человеческих (по мнению обворованного народа, конечно). Так неужели разбойные сообщества, исторически противостоящие любой системе слабее в плане выдумки? Тем более что облапошивали они не беззащитных обывателей, а своих собратьев – мошенников? В общем, всем обманутым пришлось утереться пенсионными удостоверениями, а остальным – тем, чем обходились обычно.

Перед прошлогодним тиражом атаман общины пересчитал улов – оказалось мало. Пришлось раскинуть их по другим группировкам в обмен на купоны следующего розыгрыша. И продолжить накопление. Так что успех Ханура был плодом напряженного труда многих его собратьев. Почему Ханур? Личная фартовость тут была не причем, как рост и прочая антропометрия. Кандидатуру делегировали почти что по философскому принципу. Победила, как и должно статься – легкая походочка избранника.

– Что в нашем деле главное? – рассуждал Шпырь. – Понт. Понт, ребята, всему голова. Он дороже злата и слаще говядины. Свои дела обтяпывать нужно с хорошим настроением, играючи. И не с такими печальными буркалами, как у Проныра. После удачной работы тебя не поздравить, а пожалеть хочется. Ну, чисто, бык-трелевочник опосля случки. Все счастье у него уже в прошлом. Вот, глянь на Ханурика. У этого не поймешь – то ли на дело собрался, то ли на пустырь, цветочки нюхать. Помнишь, как он в приемной блатмейстера секретаршу за грудь прихватил, да еще два раза? Серчишко у него, дескать, остановилось и глазах образовалась тьма непроглядная. Попробовал бы ты, Проныр, отколоть такую штуку – получил бы в рыло так, что мое почтение. А у Ханура, ничего, обошлось, отделался легким подзатыльником. Да и то от ее пузатого начальника, когда тот неожиданно выскочил в приемную за дыроколом. Ну и что – рыжий и приметный! Козырная масть – делу не помеха, с мастью порешать можно.

Вот Ханур и решал.

– Верх оставьте. А с боков покороче, пожалуйста, – попросил он цирюльника, сухонького мужичка лет пятидесяти с идеальным пробором на вытянутой, как ружейная пуля голове.

Водянистые глаза определенной степени испитости выделялись на дочерна загорелом лице маэстро ножниц и помазка, что было весьма экзотично при его кабинетной профессии. Но, несмотря на явное пристрастие к зеленому змию, за инструмент он держался твердо и патлы Ханура кромсал со знанием дела.

– Насчет цвета не передумали? Право жаль красить портить такую необычную шевелюру.

– Жениной маме не нравится.

– А-а-а, тогда оно конечно, – уважительно отозвался парикмахер, а сам подумал: «Какое, однако, трогательное отношение к супружним родственникам. И чего на нынешнюю молодежь наговаривают? Дескать, никого, кроме себя они в грош не ставят. С таким славным малым и чарку-другую испить, наверное, приятственно».

Мастер сам испытывал немалое влияние со стороны тещи, которую вынужден был безмерно уважать. Еще он боготворил жену, а одеваться любил строго, но в костюме походил на благообразного вурдалака.

Ханур беспокойно повертел головой, на что предупредительный мастер ослабил на шее клиента накрахмаленное косынку. На самом деле жилистое горло мошенника не испытывало никаких неудобств, в его легкие кислород поступал мощной струей. Он искал, за что зацепиться взгляду, какой-нибудь предмет, который вызовет в голове прилив творческого энтузиазма. И нашел. На стене напротив входа гордо висела фотография. Сам цирюльник в черном макинтоше с улыбкой на довольном лице и зубастой рыбиной в руках. Ханур ткнул в направлении снимка пальцем и спросил тоном знатока (в рыбной ловле он, разумеется, не понимал ни бельмеса, просто нахватался словечек):

– На живца брали?

Физиономия парикмахера расплылась в улыбке точь-в-точь, как на фотопортрете:

– На блесну. Два раза била, но не засекалась. А на третью проводку ка-а-ак рванет…

– Такие экземпляры только на затонах водятся.

Наудачу ляпнул Ханур. Ни о каких затонах он и понятия не имел.

– Не поверишь – под самой плотиной поймал, – еще больше воодушевился цирюльник. Пока магистр стрижек и бритья снабжал Ханура массой полезной информации от времени года, когда произошло сие знаменательное событие до веса щуки и формы блесны, в голове бойца общины «Урла» вызрел ослепительно простой план финансового подъема. А началось все с того, что Ханур просто искал способ вывернуться, чтобы не платить за услуги мастера.

Если улыбка цирюльника осветила заведение веселым зайчиком, то от ответной улыбки клиента в парикмахерской распустились розы и беззаботно защебетали птички.

– Первый раз вижу такого везучего человека, – с глубоким чувством произнес Ханур. – Это надо же! Постричь и побрить устроителя рыболовных соревнований за день до их начала. Когда уже почти все места заняты. Как совпало! Тут поневоле уверуешь в судьбу.

– Соревнования? – пролепетал сбитый с толку маэстро.

– Конечно. Однодневные. Первый приз – сто векшей. И памятный мемориал в подарок. На стене, слева от фотографии, как раз место под него. Отправляемся завтра от речного вокзала в шесть. Попрошу не опаздывать. Корабль ждать не будет. Всем участникам быть за десять минут, чтобы пройти регистрацию на турнир.

– Да я бы с радостью, но у меня рабочий день, – вздохнул парикмахер. – Клиенты записаны.

– Знаете, эээ, как вас по батюшке? Просто Иннокентий? Так вот Иннокентий, с судьбой шутить нельзя, а с удачей тем более. Раз пропустишь – обидится и на всю жизнь отвернется. Я тебе ответственно это заявляю, – предрек Ханур с таким апломбом, словно состоял у госпожи Судьбы в личных распорядителях. – Негоже от собственного шанса отворачиваться. Ах, какая будет красота! Река, солнце, кружечка холодненького пивка. Да не одна! Погода, разговоры приятные, вокруг чешуя… Кр-расота!!!

На лице цирюльника сменился целый калейдоскоп чувств. Любимое занятие, пиво, соревнование, веселая компания с одной стороны, но с другой…

– Жена моя, Гликерия, не одобряет рыбалку, – уныло промолвил он. – А мама ее еще более того.

Еще бы они одобряли, когда мужчина возвращается каждый раз домой в таком виде, словно его самого использовали для наживки! Да и рыба уже надоела во всех видах. А идти продавать на базар никто не хочет.