Фронтир

КО был выделенным соединением, назначенным на роль резерва командования, в обыденной сутолоке боя исполняя лишь тривиальную роль тактической единицы, приписанной к Капитанскому Манипулу, по сути телохранителей, призванных в бою удерживать врага на почтительном удалении. Это задавало тон жесточайшим требованиям к личному составу, но отнюдь не освобождало нас от всяких мелких забот, изводящих испокон веков обычные отряды.

Ну, а что до «ударности» подобного резерва… сотня среднетоннажных атмосферных штурмовиков «Баньши-21—7», пилоты, приученные обходиться без поддержки бронепехов, а потому ими не обременённые, могли в случае чего многое изменить на поле боя. Бронированный кулак, ставящий точку в раскинувшемся на сотни километров сражении.

Сознание всего этого тешило гордость, но головной боли отнюдь не уменьшало. Постоянные накачки, тренировки с другими подразделениями, мы трудились сутками напролёт, почти не имея свободной минуты.

Так проходила наша служба.

В тот день я освободился лишь в три утра по местному времени Базы, так что, только добравшись до каюты, сразу же увалился на матрас и предался в этой непринужденной позе самому большому своему увлечению – чтению книги (вы понимаете, настоящей, бумажной), сопряженному с поеданием хорошего, большого, истекающего соком, хотя и явно синтетического бифштекса, который по моей неформальной просьбе приготовил наш шеф-повар сержант Исидо из манипула «Циззер».

План предстоящей операции уже сидел у меня в голове, потому поспать бы всё равно не удалось, а так, лучший отдых – это любым способом постараться избежать затяжного ожидания.

В 5.38 по бортовому времени я оторвался от чтения, машинально сворачивая виртпанель с сигналом Второго Капитана: «Капитанский Отряд, по машинам, готовность минус ноль-тридцать-ноль».

Полчаса на сборы. Торопятся. Непохоже на них. Мотнув головой, обрубая налипшие за время пребывания в каюте техническое инфоканалы, я убрал книгу в шкаф и принялся одеваться.

Надевая биосьют, и без того особого удовольствия не испытываешь, а когда ещё и спешишь… Квазиживой экзокостюм биологической защиты мог полностью поддерживать жизнедеятельность и все естественные отправления организма на широчайшем промежутке внешних физических условий в течение нескольких недель, так что во время затяжных боёв, когда сутками не покидаешь штурмовик, можно не беспокоиться хотя бы о своём собственном теле. В принципе, он даже совершенно не стесняет движения, но надевать и снимать его было для меня сущим мучением.

Покидая каюту, я с содроганием ощущал, как биосьют пристраивается поудобнее на моем теле, но тут пищеклапан у меня за щекой решил за меня, что я нуждаюсь в глотке тоника, а в легкие уже поступал свежий, почти горный воздух, так что я в который раз благополучно смирился с этой второй кожей ярко-зеленого цвета.

Спустя пару мгновений лифт доставил меня к отсеку хранения «защитников» – тактических бронескафандров, расположенному в центре купола, отведенного КО. Махнув рукой ребятам и прикинув время – на всё оставалось около девятнадцати минут, я вскрыл капсулу своего «ар-эс» и не мешкая влез в его распахнутые внутренности. С мягким гудением внешние н-фазные плиты захлопнулись, отсекая меня от окружающей действительности, но сразу заработала серв-начинка, и тут же он растворился вокруг меня, не мешая обзору и коммуникации.

Я мог чувствовать заклёпки в полу, я мог видеть всё вокруг с куда большей четкостью, чем невооруженным взглядом, тут же получил через внешние интерфейсы «защитника» расширенный доступ к каналам связи, радарной сетке и тактическим информационным банкам. С почти кошачьей грацией тех самых белых тигров, именем которых мы называли наш Легион, я выскользнул из помещения под скат купола – здесь, в гигантском помещении, и размещались в боевой готовности наши штурмовики.

Не дожидаясь, когда мой серо-стальной «Баньши» выдвинет трап, я одним усилием экзоскелета запрыгнул наверх и принялся помещать свое бронированное седалище в предназначенное для него гнездо. Любой здравомыслящий человек ни за что не стал бы этого делать – в распахнувшейся «берлоге» были прекрасно различимы хищные жвалы захватов и терминальные линзы энерговодов, однако в штатном «ар-эс» особого комфорта не требовалось, наша задача – надёжно замуроваться в недрах собственного штурмовика, остальное брала на себя квантоптоэлектронная начинка бронескафандра и бортовой церебр «Баньши». Модифицированная следовая начинка десантника освобождала меня от необходимости совершать для управления всем массивом бортового оборудованиея физические действия, кроме, разве что, подтверждающих ключевые команды касаний сенспанелей, что располагались у меня под ладонями.

Пока монтажные серв-системы замуровывали меня в этом неуютном ложе, я принялся тестировать уже прогретые автоматикой системы. Кругом десантники Отряда готовились к старту, мерцали огни, гудели силовые экраны. Вся База на ногах. Из боковых проходов к нашим машинам двинулись бронепехи Второго Сектора, временно приписанные к Капитанскому Отряду – их требовалось согласно плану транспортировать до точки сброса. Если движения десантника в «защитнике», похожем на мой, были в достаточной степени точны, то бронепехи в своих насекомообразных чудовищах демонстрировали форменный балет, красота их движений завораживала.

В своё время мне тоже приходилось в таких бегать на полигонах, «скорлупа» этих парней кое в чём будет помощнее внешней брони наших штурмовиков и обладает впечатляющим вооружением, которого обычный «ар-эс» практически не имел. Кроме того, они были мастерами своего дела, в отличие от нас, постигавших науку управления скафандром лишь в качестве факультативного курса.

Универсальность подготовки – вещь замечательная, мы могли управлять истребителем, большинством малых типов кораблей Флота и так далее, но всё же досконально нас готовили исключительно для управления атмосферными штурмовиками – занятие, далёкое от тонкостей экипировки бронепехов. Каким образом эти парни настолько ювелирно управляются со своими четырехтонными монстрами, в голове не укладывалось.

Отвлёк меня требовательный сигнал развернувшейся виртпанели – «Баньши» сообщал об окончании тестирования и запуске всех систем. Перед лицевой пластиной скафандра захлопнулась основная броневая плита, сенсоры «защитника» тут же отключились, отдавая свою роль рецепторам штурмовика. Я пробежал по отчёту, отозвавшемуся перезвоном «зелёных» показателей, а сам тем временем связался со своим манипулом.

«Бета», готовность.

«Гамма» считает Отряд, я разбираюсь с пехотой. Сообщи пока о готовности Капитанам.

Голос Элиа Лукаса звучал, как всегда в таких случаях, глухо и обеспокоенно. Последуем его совету. Бортовые системы тут же принялись загружать порядок и траекторию выхода с Базы, и мне ничего не оставалось, как просто передать это дальше по цепочке – командирам звеньев.

Я сразу же включился в отрядный канал, сосредоточенно листая обновлённое боевое задание.

Отряд, полётная программа всем знакома, свежие обновления прочитаете на трассе. Просто следуем курсом, построение «звезда» под прикрытием ребят из Спецотряда. Движемся медленно и опрятно – не забирать в высоту и не пылить. Связь – только через НКП, самим требования не посылать – ждите, когда вас подцепят. Остальное позже.

Я глянул в угол своего поля зрения, где мигали цифры хронометра.

Мин-ноль-ноль-пятнадцать. Стартуем по сигналу Капитанов. Пехи, держитесь, взлетаем.

Мой сигнал готовности, переданный «наверх», был тут же обработан – замерцал запрос передачи управления на бортовой церебр одного из капитанских штурмовиков, который я и подтвердил касанием сенспанели, предварительно убедившись, что бронепехота за бортом готова к старту. К мягкой мелодии настроек, звучащей у меня в ушах, добавилась басовитая нота главного силового привода. «Баньши» неспеша приподнялся над стартовой площадкой. В поле зрения моментально возникла радарная сетка, все наши штурмовики работали в ходовом режиме, переливаясь строчкой значков трассировки. Парой секунд спустя главный церебр Базы уже аккуратно выводил нас из-под купола через главные ворота.

Оглянувшись, я тщательно проверил правильность идентификации ведомых машин – над каждой зазеленели соответственные маркеры над «паучком» вектора ходовой тяги. Меж тем Отряд уже развернулся на просторе, выстраиваясь, как и было приказано, в свою часть конструкции «звезда» по вектору курса. Мы выходили на маршевый режим.

Подобные затяжные перелёты через весь материк утомляют хуже любого патрулирования, пока вот так висишь меж небом и землёй, поневоле начинаешь излишне расслабляться. Некоторое время я рассматривал ландшафт, проплывающий за бортом, благо низкая скорость и маленькая высота этому способствовали, нечасто десанту удается бросить взгляд по сторонам не через интерфейсы систем наведения. Однако тишина и однообразие заснеженных просторов, лишь изредка сменявшиеся черными полями на местах недавних боестолкновений, еще не затянутых снегом, вскоре мне наскучили.

Я включился, было, в капитанский канал, но тот был занят – Капитаны что-то обсуждали с командующими Крыльев, так что я благоразумно не стал встревать, лишь послав персональный текстовый запрос в инфоузел, на что получил незамедлительный ответ: «На ваше усмотрение, проконсультируйтесь со Спецотрядом».

Мысленно кивнув и пробормотав «есть, сорр», я связался с тем манипулом Спецотряда, машины которого, похожие на перевернутые блюдца, окружали сейчас КО вместе с капитанскими штурмовиками огромным тетраэдром.

Манипул «Кираса» Спецотряда, говорит КО. Насколько мы свободны в своих перемещениях?

Парни оказались на высоте – живо перестали трепаться о своём и отправили по каналу пакет предписаний, по которым мой бортовой церебр изобразил причудливо изгибающийся трёхмерный объект. Это сложного вида кроваво-красное марево было полем клоакинг-защиты, что создавалось машинами поддержки.

Можете маневрировать внутри этого объёма, но если кто-нибудь случайно высунется наружу – вас живьём съедят.

В конце фразы отчетливо скользнул сарказм, на который я ловиться не стал.

Принял.

Пользуясь новыми данными, мы с Элиа немного подкорректировали построение Отряда, переместив четвёртое Звено, несущее меньше других пехоты, под самую «крышу» разрешенного объема, то есть прямо над Капитанским Манипулом, всё-таки, несмотря на всю прогулочность конвоя, никто нашу обязанность защищать Капитанов не отменял. Ещё спустя некоторое время, после долгих препирательств с церебром, ведущим нас по курсу, нам разрешили перевести системы в боевое положение, после чего парни с азартом принялись за любимое дело – смену конфигурации вооружения.

«Баньши» – очень гибкая машина, блоки её сконструированы способными в полёте менять геометрическую конфигурацию в довольно широком диапазоне, позволяя проделывать с ними самые невероятные штуки. Я некоторое время спокойно размышлял над тем, что мне выбрать – излюбленную «ласточку», размещение с весьма широким углом поражения целей, или придумать на скорую руку что-нибудь более подходящее к данному моменту, но тут на связь вышел один из моих «пассажиров» и, злостно нарушая субординацию, принялся высказывать мне всё, что он обо мне думает. Я коротко извинился и передал остальным, чтобы не забывали про пехоту на броне.

Когда всё утряслось, и я успел проделать, что мог, с Отрядом, своей машиной и всем остальным, начали поступать свежие данные о полётной программе, так что я тут же углубился в изучение, краем уха вслушиваясь в то, как один из сержантов в общем канале травит байки. Боевой настрой нулевой. Мне это не нравилось – мы летели не в отпуск, а к линии фронта.

Прервав рассказчика, я сперва хотел парням сказать что-то бодрящее, потом плюнул, приказал всем спать, а сам вернулся к плану.

Спустя час уснул и я. Нужно беречь силы. Если что, автоматика нас разбудит.

Изолия Великая была миром, полным противоречий. Я её не любил, но, вместе с тем, улетая в который раз, почти сразу начинал по ней скучать. Странный мир. Космос знает, когда заселенный, он был одной из самых старых человеческих колоний в этом Секторе Галактики. Мир-подмостки. Мир-театр.

В периоды межсезонья, тянущееся порой годами, количество её жителей могло не достигать и пары миллионов. И вместе с тем – ажиотаж в остальное время, наплыв туристов, почитателей, галактических социологов и представителей множества Галактических Служб, переполненные залы Колизеев и Пантеонов. Брызги смеха и скрежет зубовный. Море эмоций. Огромное множество зданий всех немыслимых форм, размеров и расцветок, соперничающих порой по величине и великолепию с самим ирнским И-Сто, были разбросаны безо всякого смысла и цели по всем континентам, – вы бы ошиблись самым ужасным образом, если бы подумали, что это и есть знаменитые Двадцать Три изолийских Театра. Во-первых, вне всякой логики, их было гораздо больше, а во-вторых, это на самом деле музеи на потеху приезжим, а то и вовсе – самые обыкновенные, прозаические жилые дома местных жителей. Одни тут предпочитали жить в сотворённых собственными стараниями дворцах, другие – чуть не в соломенных хижинах.

А Театры… посмотрите там, маленькое такое. Вот это один из них.

Творцы жили в башнях, пилонах, пагодах. Жили, отделясь друг от друга сотней метров высоты, что пролегали меж этажами или предпочитая чисто мнимое соседство, например, традиционной таежной разрозненности постиндустриальных миров. Всё это смотрелось странно, непонятно, где-то и вовсе чуждо, но Творцы для меня, по непонятной причине, были теми людьми, которые до конца оставались непонятными даже сами себе, кроме того, однажды они почему-то вообразили, что и я сам им интересен. Я, изгой без дома и семьи, без вкуса к жизни и без вкуса к творчеству, всей своей жизнью опровергающий их ценности, смысл их жизни…

Если вы думаете, что я понимаю, почему, то вы ошибаетесь.

Мы довольно часто здесь бывали до того, последнего моего приезда, так всё время получалось, я уж и не помню точно, каким образом удалось меня сюда затащить в первый раз. По-моему, это было еще в бытность нашу кадетами. Но лишь в последний раз я прилетел на Изолию сам, по собственной воле, без уговоров с чьей-то стороны и проклятий с моей. Пусть почти всегда это было в шутку, на этот раз шутить было некому. Три года меня здесь не было, и вот, судьба меня принудила нанести этому миру прощальный визит. Раньше всё выглядело не так фатально, бывали и моменты ближе к жанру фарса.

«Не хочу я больше видеть этих фигляров! Митрон опять со мной шутки будет шутить, пока не выведет меня из себя, а потом мне же в жилетку плакаться, шмыгая носом. Надоело!» Надо мной потешались, меня уговаривали, меня стращали небесными карами. Как давно это было. В который уже раз, будто в прошлой жизни. Некому уже меня уговаривать.

Воспоминания, воспоминания… не успел я выйти на платформу Пересадочной, не успел глянуть на изборожденный разводами лик планеты, как тут же они меня захлестнули с головой.

– Что вы меня всё время одёргиваете?!!

Это голос одного из пассажиров, ожидавших, как и я, открытия шлюзов. Маленький, лысоватый, с хаотичными порывистыми движениями. Он всю дорогу нервничает, словно первый раз в космосе, и при этом старательно выбрасывает излишки эмоций наружу. Его явно задевает кажущаяся беззащитность перед лицом Пустоты. Да, на открытой террасе Пересадочной у неподготовленного человека возникает ощущение, близкое к агорафобии. Только вместо многолюдности здесь пустота. Ничего, или пройдет, или просто парень больше никогда этого не увидит, его будут перевозить, как багаж. В закрытой таре.

– А вы тоже в первый раз?