Телефонист

– В смысле? – Сухов удивился. Хотя переход шефа к таким вот сравнениям – хороший признак: Егорыч сменил гнев на милость.

– В прямом. Невзирая на твою характеристику.

Теперь Сухов мысленно усмехнулся: «Жесткая, закрытая и абсолютно довольна собой», – как-то отозвался он о Ванге. – «Да, и очень умная». Дело было давнее, на каком-то корпоративе, и они с Егорычем пребывали в приятном подпитии. Интересно, шеф хоть что-то забывает?

– Да… вроде бы всё у неё в порядке, – Сухов пожал плечами. – Даже более чем.

– Ага. С виду. В этом и проблема.

– Ну и?

– Баранки гну. Поэтически выражаясь… – Егорыч постучал себя пальцем по лбу. – Кумполок бы включил.

– Что мне-то до её внутренних проблем? – быстро сказал Сухов.

– Ты ваньку-то перестань валять.

Сухов сделал недоумённое лицо.

– Я таких жёстких и циничных за свой век столько перевидал, – пояснил Егорыч. – А копни чуть поглубже… образно говоря.

– Здесь другой случай, – убеждённо заявил Сухов.

– Эээ, мил человек, просто копнуть поглубже придётся. И нечего тут выдумывать. Баба – она вся одинаковая. Там.

– Где?

Сухов чуть поморгал. Ему с трудом удалось не выглядеть несколько ошеломлённым. «Хорошо хоть сиськи руками не показал, – подумал он. – Так, округленько. Или ещё чего похлеще… Может мне ему показать, где там?» Смешок удалось подавить с трудом, нехорошо бы вышло.

– Вот ты дурак, или родом так?! – усмехнулся Егорыч и сам указал руками на округлость груди. – Ну не здесь же! Здесь-то как раз все разные.

– Это верно, – согласился Сухов.

– Вопрос лишь в глубине штыка, когда копать будешь, – подытожил шеф и залихватски изобразил работу штыковой лопатой. – Образно выражаясь.

– Поэтически говоря, – не удержался Сухов.

– Вот, смекать начал, – Егорыч хитровато прищурился. – И нечего меня тут подкалывать!

– Никак нет, товарищ полковник.

– Думаешь, я не вижу?! Ты, Сухов, пацан ещё, да и слепой, как крот, – сообщил шеф. – Смекать начал, а сам того ещё не понял.

– Вероятно, – согласился Сухов.

– Эээ, слышь, – весело закончил Егорыч. – На всякую хитрую жопу есть болт с резьбой. Но я не в обиде. А вот ты покумекай, почему у мостов не бывает жёстких конструкций.

– Почему? М-м-м… Рухнут?

– Именно. Так и с придурошной твоей… Я даю тебе ключик. Подумай об этом, когда пойдёшь к ней. Такое моё напутствие.

Сухов кивнул. И всё равно вся эта нехитрая житейская психология сработала бы с кем угодно. Но не с этой, как выразился сам Егорыч, «придурошной». Так что то ещё напутствие.

Закрывая за собой дверь, Сухов снова вспомнил, как неуклюже шеф обозначил руками округлости сисек. И чуть не рассмеялся в голос. Ему вспомнилось другое напутствие: «Идёшь к женщине? Прихвати с собой кнут».

Чёрт… всё не так! Всё растянуто по полюсам. Это Телефонист так сделал или похмелье? И непонятно, плакать или смеяться. Сухов всё же прыснул, и ему это не понравилось. Встретившись взглядом с секретаршей Егорыча, тут же засмеялся громче.

– Чё, Лёх, с утра хорошее настроение? – бодро поинтересовалась та.

– Да что ты – полные кранты! – признался он и расхохотался. И подумал, что Ванга бы его сейчас поняла.

…Ровно пятнадцать минут спустя в собственном кабинете Сухов подумал, что Егорыч, только что выставив себя простачком, мастерски его переиграл. Сто раз такое было, и сто раз они на это покупались. Всё же не зря они восхищались шефом. Так же и с мостами. Так же, наверное, и с Вангой. Так же и…

– Буддист херов… А ведь он мне и вправду дал какой-то ключик, – пробубнил Сухов, не очень понимая, что именно он имеет в виду.

А потом тренькнул звонок его мобильного. Ему пришло видео. С неизвестного номера. Сухов сглотнул.

«Ксюха зовёт эти ролики видосами», – отстранённо подумал он. И открыл видео. Оно было со звуком. Сухов почувствовал, как на лбу начала выступать испарина.

8. Ванга

Когда в Ватсап пришло сообщение, она стояла ровно на середине моста, разделяющего Нескучный сад и Фрунзенскую набережную, и смотрела, как быстро река расправляется с остатками зимы. Парень рядом нёс какую-то ахинею про регби и про то, что даже представить не мог, что такую утончённую девушку интересует спорт. Она изображала полную заинтересованность, но слушала вполуха и думала совсем о других мужчинах. О том, кого собиралась бросить, – да что там, уже бросила! – о Петрике, с которым напополам снимала квартиру, и о Сухове, который её подвёл. Льдин на поверхности воды почти не осталось, и сейчас её тёмную глубину скрывали весело переливающиеся разноцветные огоньки. Свет московских окон и свет московских фонарей – её любимый город по-прежнему с ней. На самом деле, она думает ещё об одном человеке, который оказался ей не по зубам. Точнее, о монстре. Прекрасно отдавая себе отчёт, что в нежелании перевернуть эту страницу есть что-то очень неправильное. Но мы таковы, какими рождены, и тут уж ничего не поделать.

Парень рядом был неплохо сложён, слишком смазлив, аж сочился тестостероном, слишком молод для неё – ровесник – и, наверное, немножко глуповат. Впрочем, против последнего обстоятельства она никаких возражений не имела. Не детей же с ним крестить…

Её губы наметили улыбку, и парень, приняв это за поощрение, с энтузиазмом продолжил дальше. Опять про спорт. Ох…

«Ты это в американских фильмах насмотрелся про первое свидание или в роликах Ютуба, ухажёр?» – она улыбнулась чуть шире. Парень, расценив это на свой лад, незаметно (как он полагал) взял её за руку.

«Чёртов имидж недотроги, – эта досадливая мысль ничем себя не выдала. – Но и тут уж ничего не поделать».

Она немного подождала и сделала попытку, впрочем, не особо настойчивую, высвободить руку (а как ещё поощрить-то? Чтобы не расхохотаться от всей этой происходящей уморы), он тут же взял её крепче. Его ладонь оказалась приятно тёплой.

«Ты ведь и не догадываешься, дорогуша, сколько всего не мог бы даже представить!»

Пожатие ей понравилось: ладно, пусть пробует дальше. Но она чуть повернула голову и бросила быстрый взгляд на дом, самый последний этаж, точнее – роскошный пентхаус. Не так давно там включили свет. Она прекрасно понимала, что это значит.

«Как они тебя прозвали – Вангой?! Милочка, ты Катя Белова, а они… Вангой, – казалось, он чуть не поперхнулся от смеха. – Насколько же они тебя не знают! Лицемерие и полная непроницаемость… За это ты мне и нравишься».

Вот уж кого это позабавило, для кого вышла умора. «Милочка» было слово мужчины, которого она бросила. Должна бросить. Он применял его крайне редко, даже не скрывая слегка издевательских коннотаций. А «дорогуша» было слово Петрика. И ничего, кроме кокетливого добродушия, за ним не стояло. Было ещё одно словечко: «Глупость». Так звал её Сухов, но только в глаза. Она вздохнула. И призналась себе, что вовсе не деликатность парня, который достиг бастиона «гуляния за ладошку», укрепился там, и если его не подтолкнуть, вряд ли сам двинется дальше, является её подлинной проблемой. Интересно, – и она чуть усмехнулась, – как бы растянулось его лицо, если б прямо сейчас она оборвала его тираду, признавшись, что больше регби и фрирайда её, такую хрупкую, интересует рукопашный бой? По возможности, безо всяких правил! Когда в кровь и в мясо… А ещё больше спортивный секс тоже в кровь и в мясо?!

«Я порочная, – подумала она, – во всех отношениях». Но эта самоедская мысль больше не оставляла привычного болезненного приятного послевкусия. Только парень здесь ни при чём. Как и свет в окошке пентхауса на Фрунзенской набережной. Воможно, мужчина, которого должна бросить, и прав: она порочна, но прежде всего потому, что никак не может угомониться по поводу этого долбаного Телефониста, который, как в партии на многих досках, всех переиграл. Кровавые шахматы. В мясо! Сымитировал весь психопатический набор серийного убийцы прямо по хрестоматии (холодная, рассудочная имитация – он вовсе не болен, точнее, его болезнь уникальна), выдал им Тропарёвского и исчез. Растворился в тени. В темноте, в которой они не смогли разглядеть. «Обаяние тёмного интеллекта, – так назвал это хитроумный писака Форель. – Особо воздействует на женщин с активным, но по социальным причинам часто самоподавляемым либидо». Тупой примитивный литературный штамп! Возбудит разве что неуча-обывателя. Он пройдоха, этот Форель. Но… удивительно, как подобные попсовые банальности порой чётко и безжалостно вскрывают наши подлинные желания и влечения. Не этим ли (подлинным, хоть и не глубоко, из темноты нижней части живота) она занята, держась за ручку со смазливым тестостероновым спортсменом? У жизни такой вкус и такой запах. И мы устраиваемся в ней, как можем.

«Но Сухов – всё равно предатель, – почему-то подумала Ванга. – Мог бы и побороться за меня». Она рассеянно посмотрела по сторонам, вдруг улыбнулась нежней и несколько подалась к парню, с которым была знакома не более четырёх часов. От неожиданности тот оборвал сам себя на полуслове, крепко сжал её руку, притянул к себе, приобнимая, и попытался поцеловать. Но во всём этом сквозила какая-то неуклюжая неумелость, и после секундного колебания она отвела губы.

Петрик, с которым Ванга делила съёмное жильё ещё со времён последнего курса юридического (а до этого было три года изучения экономики в Вышке), был галантным, как все поляки, чистоплотным, держал себя в прекрасной форме, хоть и умел готовить, и был геем. И так уж вышло, что стал для неё самой верной «подругой». Он никогда не лез на её территорию, все свои любовные свидания организовывал на стороне, был весёлым, умным и комфортным, а вчера ещё выяснилось, что умел слушать.

А мужчина, которого она должна бросить, был женатиком. Да что там – счастливым семьянином, отцом двоих детей. Только Ванга знала о нём то, о чём, наверное, даже не догадывалась его чудесная, похожая на кукольную модель жёнушка. Или ей было всё равно.