Твари Распада

– Мы и не с такими проблемами справлялись, молодой человек. Вы не знаете на что способны наши парни, когда мы были в Афганистане, Чечне…

– То было другое – то были живые люди, была обычная война. Теперь другое… Сейчас и солдат, и ресурсов недостаточно…

Я почувствовал, что затухаю – дальше говорить я не мог. Не люблю, когда обрывают на полуслове.

Но тут выступил Коненков.

– Парень прав, господа. Теперь мы сами по себе, а эти люди – наша исключительная ответственность. Никак не одолеть нам эту орду, только людей положим. Да и ради чего? Вы ведь не знаете, есть там ещё выжившие или нет – только солдат угробите. Потеряем людей больше, чем найдём.

– Это что, мы нацистам город не сдали, а каким-то мертвякам сдадим?! – возмутился один из офицеров.

– Тогда за людей стояли, – сказал майор – город без людей – просто стройматериалы.

Повисла звенящая тишина.

Жанна, оказывается, всё это время крепко сжимала мою ледяную и потную ладонь. Мне так захотелось ущипнуть её за зад в тот момент!

– Так, вот что, господа-товарищи, нам надо принимать решение прямо сейчас, – по-деловому сказал генерал, повернувшись ко мне спиной, а лицом – к прямоугольному столу – как бы цинично всё это ни звучало, как бы нам ни было тяжело принимать такое решение, но парень прав, мы не можем рисковать этими людьми ради погони за химерой. Мы не знаем остался в городе кто живой или нет, у нас нет достаточно людей и техники, чтобы устроить полномасштабную спасательную операцию. У нас патронов не хватит и на то, чтобы пострелять весь этот лагерь, чтобы и они не обратились, не говоря уже о целом городе мертвецов.

Многие подняли на него офигевшие, круглые глаза. Но генерал резко поднял руку.

– Я всё понимаю! Крутые времена требуют крутых мер. Если понадобится, мы будем убивать и живых, но сейчас такой необходимости нет. Надо сосредоточиться на спасении уже собравшихся. У нас есть несколько путей отступления. Главной целью, как я считаю, для нас является достижение северных регионов России за Уралом, мало заселённых людьми, а потому мало заполненных троглодитами сейчас. Кроме того, прежде чем связь с центральным командованием была потеряна, рассматривалась версия, что эта болезнь является результатом применения блоком НАТО биологического оружия, так что гипотетически, я подчёркиваю – это лишь гипотеза, активность вируса на холоде меньше.

– Позвольте сказать, – встрял я.

У меня кружилась голова.

– Мы только из города. Эти существа подвержены обычным физическим воздействиям природы на мёртвые тела: разложение и прочее. Возможно, если они и есть на севере, то они просто не смогут двигаться зимой, а весной развалятся, как глубоко замороженное мясо при быстрой разморозке.

Меня выслушали с нескрываемым раздражением: эти люди не привыкли, что их прерывают. Но что делать, столько войн было проиграно из-за надменности командующих, не желающих слушать никого, кроме своего упрямства.

– Это тоже может быть верно, – сухо сказал генерал – Итого, оптимальным в данной ситуации считаю следующий маршрут, – он жёлтым ногтем в одну из карт и стал чертить им кривую линию.

Споры и ругань прекратились, шло спокойное обсуждение деталей дороги. До меня долетали лишь отдельные фразы, названия дорог и городов, я не вслушивался специально, но основные пункты врезались мне в память.

Я повернулся к Жанне и посмотрел ей в глаза. Не помню, что я там увидел, но внутри меня пошевелился внутренний кот. Это был что-то тёплое, даже обжигающее. Гордость? Может быть.

Мы пришли сюда, чтобы посмотреть на людей, которые управляют этим лагерем, но я сделал больше. Сделал интуитивно, но очень был собой доволен. Теперь можно вернуться в свою палатку, точнее – в палатку Василия и поднабраться сил для дальней дороги.

Судя по услышанному, у них была техника, но, чтобы везти всех её не хватит. Не хватит даже, чтобы везти весь этот багаж: палатки, еду, одежду и т. д. Вероятно, на ней планировали перевозить электрогенераторы, оружие, какое-то важное для всего лагеря снаряжение. Ну и командный состав, конечно, за исключением нескольких настоящих вояк – уж сами себя они не обидят, объясняя это общественной необходимостью.

Жанна первой вышла из-под полога, который служил здесь дверью, я – секунду спустя. Офицер на входе спокойным уже взглядом посмотрел на нас: раз мы там долго пробыли, значит всё в порядке.

Отсюда хорошо просматривался мост, по которому мы прошли, заходя в лагерь. Жанна напомнила о моём обещании: пойти, поискать в журнале имена её родителей. Я наморщился, но отказаться было нельзя. На краю сознания у меня мелькнуло ощущение, что в стороне моста творится что-то неладное, но до фокуса внимания это впечатление не дотянулось. Мы прошли утренний маршрут наоборот, только свернули не к палатке Василия, а к мосту.

Когда нас от заветного журнала отделяло всего метров сто, я услышал громкий окрик. Настолько громкий, что барабанные перепонки в ушах сжались, а потом захлопали как парус. Это был майор Коненков.

– Извините за беспокойство. Вы сказали, что поможете выстроить отношения с людьми из лагеря – уже можно приступать, – бодро сказал он – офицеры приняли решение, сейчас оно будет приводиться к исполнению. Надо, чтобы вы донесли информацию до людей как можно доступнее. Времени не много, так что прошу за мной.

Я остолбенело смотрел на его широкое, твёрдое, но довольно доброе лицо. Не смотря на командирский зычный голос и грубоватые манеры, этот человек излучал доброту. При этом каким-то образом я ощущал за его плечами большой груз тяжёлой службы, это был настоящий командир, про которых солдаты говорят «он мне как отец». Перед ним я испытывал смущение: моя неспособность разговаривать с широкой аудиторией вскроется, как только я возьму микрофон.

– Да, пойдёмте, – сказал я как можно более непринуждённо.

Жанна смотрела на меня широкими глазами. Я не счёл нужным оправдываться перед ней – только махнул рукой, чтобы она пошла, проверила журнал самостоятельно.

Он стал подробно описывать основные детали принятого плана эвакуации, если перемещение разорённых людей без крова и еды можно назвать эвакуацией. На каких-то местах он нарочно делал акценты, чтобы я уяснил важные детали получше. У меня всегда были проблемы с короткой памятью, как у большинства людей, не задействованных в практических задачах, так что большую часть сказанного я упускал. Коненков подробно втолковывал мне детали маршрута, предполагаемые крупные города на пути, предполагаемую диспозицию военных частей, если те ещё сохранились. Не знаю, зачем это было нужно. Может быть майор думал, что я облеку эти сухие факты в литературную форму?

Главное, что я тогда запомнил, что все дороги поначалу должны вести к Ярославлю. Это было что-то вроде перевалочного пункта на нашей дороге скорби.

Как бы невзначай он намекнул, что в своей речи я должен дать людям понять, что у них в лагере есть командование, которое неплохо бы слушаться, иначе все умрут. Я тогда ещё подумал, что такое количество не имеющих представления о выживании вне стен дома людей, в принципе не жизнеспособны. Обречёнными как раз являются те, кто в таком количестве собрался на ограниченном пространстве: тут тебе и эпидемии, и мародёрство, и растянутость лагеря в пути, и банальная преступность, а у офицеров просто недостаточно стволов, чтобы поддерживать порядок. Но они видимо были преисполнены уверенности в своих силах.

Начинался мелкий холодный дождик – мерзкие тучи, как всегда, очень вовремя выпустили из своих утроб этот бич наших широт.

Мы пришли на небольшой участок поля, отрезанный от остального лагеря яркими лентами с надписью «Вооружённые Силы Российской Федерации», тут расположилось несколько бронированных джипов «Тигр» и два бронетранспортёра к которым тянулись провода.

– Вы поедете на этом, – сказал майор, показав на джип – запомните номер. А сейчас вам сюда, – он ткнул пальцем в направлении бронетранспортёра с кучей проводов, сходящихся на крыше – там уже в курсе.

У меня подобрались яйца от страха и напряжения. Ещё этот дождь успел намочить свитер, что мне выдала семья Василия, так что пробирало до костей.

На деревянных ногах я направился ко входу во внутренность БМП.

Брод

Одна нога стояла на высокой металлической ступеньке, навстречу из нутра машины тянулась рука улыбающегося солдатика в зелёной форме, как вдруг раздался адский вой сирены.

Где они ещё такую нашли?

В моей памяти хорошо отпечаталось резко посерьёзневшее лицо солдатика. В нём как будто переключился режим: он стал серьёзным, взгляд перебежал на экраны внутри БМП.

Несколько секунд ничего не происходило, я стоял одной ногой на верхней ступеньке, второй – на нижней: приучил себя с детства через одну перешагивать. Воздух рвала сирена, завывая, мне показалось, прямо в ушах – настолько громким был звук. По лицу стекали капли начинающегося холодного дождя.

Страха пока что не было – я испытывал облегчение от того, что мне не придётся сейчас выступать.

В машине зашипело, из рации понёсся лающий голос. Солдат выслушал, потом бледный повернулся обратно к экранам и неожиданно, резкими движениями стал дёргать выключатели, отчего гасли экраны и лампы приборов. Он выскочил наружу, чуть не налетев на меня, тут он, как будто обо мне вспомнил, быстро посмотрел мне в глаза и шёпотом сказал:

– Они идут.

Я охуел на месте. Ещё вчера мы с Жанной удирали от этих существ из заброшенного завода, хотя казалось, что это было в прошлой жизни, и вот это снова повторяется. Ощущение безопасности, которое появилось по прибытии в лагерь, дотянулось корнями до привычки к домашнему комфорту, а теперь эти корни безжалостно выдирались, заставляя переживать потерю чувства безопасности заново.

Я спохватился: девочки не было рядом. До меня стало доходить, что за суматоха происходила около моста, когда мы с ней разминулись.

Меня заносило на поворотах: дождь и ступни сотен людей превращали траву в подобие отстойника, куда сваливают коровье дерьмо, только здесь не было запаха.

Я добежал до того места, где дорога, идущая прямо от моста, упиралась в зелёную палатку нашего самопального штаба.

– Матерь божья! – закричал человек рядом и прислонил руку козырьком ко лбу, как будто не дождь, а яркое солнце лилось ему в глаза.

Он смотрел в направлении моста. Там, когда волна звука сирены затихала, раздавались хлопающие звуки. Выстрелы. Я ничего не увидел.