Пропавшее кольцо императора. I. Хождение в Великие Булгары

– Да, ханум. Не нурманских князей, исконных своих врагов, а внуков родных и наследников старого князя своего Гостомысла.

– Поведай же мне, почтеннейший, где же обитало племя оное русов? Прежде чем оно пришло вместе с Рюриком в Новгородскую землю…

– Народ русов, некогда весь кучно живший близ Волги и Дона, на берегу Понта, задолго до Гостомысла поделился на многие племена, кои разбрелись в разные стороны, осели на новых землях. Те, что осели на берегах Днепра, его притоках, стали вскоре зваться полянами, вятичами и радимичами. На полночь сели от них кривичи. На заход солнца сели дулебы и дреговичи.

– И поселились они, где и куда теплее? – предположила и высказала свою догадку Суюм. – Поспешили занять все самые лучшие земли. А те, что оказались не столь проворными, довольствовались остатками…

С улыбкой поведал мулла далее про племена, что дошли до берегов Варяжского моря, где издавна обитало много других славянских племен и народов. Были тут полабы, бодричи, лужичи, лютичи, велитичи…

– О, Аллах, сколь их! – невольно воскликнула женщина, перебивая учителя. – Как все упомнить?

– В том и нет великой нужды, ханум. Просто надо постигнуть, что не токмо одно варяжское поморье, но и все земли по большим рекам Одрин и Лабе (Одер и Эльба) были в ту пору славянскими.

– Почтеннейший, в разговоре со мной ты обмолвился, что имеешь ты карту заморских земель. Покажи…

– Да, ханум. Спасибо, что напомнила мне, – мулла достал с полки большую скрутку, лежавшую без применения и изрядно запылившуюся, развернул ее и повесил на стену.

Опираясь на трость, Суюм поднялась и подошла ближе.

– Погляди-ка сама. Весь край сей издревле был засеян сими самыми славянами. Глянь, сколько городов они понастроили: Зверин, Гомбор, Любица, Шецин, Гданск, Браний бор, Берлынь (Шверин, Гамбург, Любек, Штетин, Данциг, Бранденбург, Берлин) … Оные среди них лишь самые важные. Много других и за час не перечесть.

– Но я вижу, что там нынче живут другие народы.

– Да, ханум. Если бы все сие народы-братья держались едино, их не осилил бы никакой ворог. Но единства и дружбы промеж ними не было, и потому их порознь повоевали немцы. То самое же могло произойти и с нами, если бы ты, ханум, прости меня за столь дерзкие слова мои, не пошла бы замуж за нашего бека. Нас, ослабевших, или Русь сломила бы, либо половцы нас в полон взяли бы, либо другой кто нашелся.

– Выходит, что мой брат, – Суюм усмехнулась, нервно передернув плечами, – знал, что делал?

Выдержав паузу, улем кивнул:

– Наш эмир – вельми мудрый правитель. И нашим благоденствием мы обязаны ему, ну и тому, что ты нынче сидишь возле меня. И мы с тобой тут мирно беседуем, а не находимся порознь в двух враждебных и воюющих лагерях и не мечем друг в друга каленые стрелы.

– Несчастная доля, – с печальной усмешкой вздохнула благодарная слушательница, – одной слабой женщины, безжалостно принесенной в угоду государственным интересам. Но продолжи, почтеннейший.

– Видишь оный остров, – мулла ткнул пальцем в карту, – что почти прилепился к берегу Поморья? То Ругин или по-иному Руяна (Рюген). И до сих отдаленных мест добралась часть русов, не забывших своего древнего имени. Немцы прозвали их рутенами. Сами же славяне звали их русинами, либо ругами. Осели крепко. Выучились мореплаванию, стали совершать дерзкие морские набеги. По всем их повадкам легко спутать их с нурманами. Немудрено, что и в Новгороде звали варягами и сих, и оных…

На прекрасном женском личике проявилось некоторое понимание, и Суюм провела по своей щеке удовлетворенной ладошкой:

– Вот мы и подходим к тому, с чего начинали?

– Да, ханум. Надобно еще сказать, что в делах веры русы стояли во главе всего языческого славянства, и их стольный град Аркона был на ту пору для славян сродни тому, что Рим для папистов. Там зиждилось великое капище, в котором и стоял золотой идол с мечом в руке, Бог войны Световит. Дабы поклониться ему и послушать прорицания его жрецов, ехали туда не токмо ближние славяне, но и чехи и моравы, ляхи, сербы и иные. Вот туда-то новгородцы и послали своих послов, ибо Дион, муж Гостомысловой дщери Умилы, в ту пору княжил над теми русинами. Пораздумавши и внявши их слезному челобитью, он отпустил с ними своих сыновей Рюрика, Синеуса и Тревора с большой дружиной и с семьями оных самых дружинников. А что в Новгороде выселилось все их племя русов-варягов, то, мнится мне, сказки. Народ они были вельми множественным. Да и почто им всем было покидать столь удобное для жизненного существования место?

– Разумно ты говоришь, почтеннейший, – произнесла Суюм, глядя в окно, где за дальним бугром высился багрово-красный диск.

– Вот и пошло название русичей. Славный народ, ханум, славный…

Вид уходившего вдаль светила напомнил женщине про русского князя Владимира и про многое другое, что с этим правителем Руси повязалось. Суюм прищурила один глазок:

– Выходит, почтенный, оный народ достоин уважения?

– Все народы, ханум, достойны уважения…

Тоненький указательный пальчик задумчиво коснулся губ:

– Почто же, почтеннейший учитель, мы много знаем про них, всех своих соседей, а про наш народ не сохранилось таковых записей?

Ученый улем ответил не сразу, тяжело вздохнул:

– Сама ведаешь, ханум, в какое неспокойное время мы живем. Знамо велись записи и у нас, не могло быть иначе. Столько раз горели наши города, столько раз выжигали их дотла. Мыслится мне так, что следы нашей древней истории надобно искать нам в далеких чужих странах, в записях, оставленных путешественниками, посетившими наши края и позже перенесшими свои впечатления на бумагу.

Красиво изогнутая женская бровь чуть приподнялась, вопрошая:

– И где надобно искать, почтеннейший?

Машинально почесавшись в затылке, мулла пожал плечами:

– Трудно мне сказать, ханум. Большими знаниями обладают ученые с Востока, Арабистана, из Андалуса (Италии). Могут ведать про то и шпанцы. Слышал я как-то, что истоки нашего народа надобно искать чуть ли не в китайских летописях.

– Надо послать, все выписать… – задумчиво произнесла Суюм.

– Можно послать. Но ты сама понимаешь, ханум, время у нас худое. На путешествие не всяк решится без надежды на обратное возвращение. И где уверенность, что труд сей не будет напрасным? Случись новый пожар, и снова все сгорит, ничего не уцелеет. Жизнь на бренной земле порой ничего не стоит. Стоит ли говорить еще о чем-то другом, не столь важном для живота своего…

Да вот женщина думала несколько иначе. Ее мучил вопрос: ежели они ничего не оставят о себе и о своих предках грядущим поколениям, то как же их потомки узнают о них всю правду?

Глава VI. Булгары и русины

К себе, в свои покои, Суюм вернулась с самым твердым намерением осуществить задуманное. Людей верных она подыщет. Можно, к примеру, послать Ахмеда.

Вернется он с честью, когда выполнит ее поручение, эмир возвысит его, даст ему в управление новые земли, сделает его наследным беком. Вернет Ахмеду все утраченные неразумными предками положенные его роду привилегии. Правда, сколько времени на поиски может уйти…

Ученый мулла говорил, что такое путешествие может занять не один год и не два. Десятилетие, а то и более может протянуться оно.

А ежели с ним в дороге что худое случится? Простит ли она себе то, что послала любимого человека, возможно, на верную погибель…

– Суюм, свет очей моих, – вдруг послышалось ей, и мужские руки опустились на ее вздрогнувшие плечи так неожиданно, что она замерла, на мгновение испугавшись, потеряв ход своих мыслей.

– Как ты вошел? – женщина растерянно оглянулась. – Ты знаешь, чем рискуешь, появляясь на женской половине? Тебе отрубят голову…

За прелюбодеяние в их Священной книге Коране предусматривалось строгое наказание. И мужчине, и женщине назначалось по сто ударов кнутом. Кроме того, женщину пожизненно заключали в тюрьму.

Но у них-то случай особый. Решение примет сам эмир. А вот в том, насколько сурово оно будет, сомневаться особо не приходилось. роме того, женщину пожизненно заключали в тюрьму. Но у них-то случай особый. сто ударов кнутом. х всю правду?

– Суюм, дорогая…

– А ты подумал о том, что станет со мной? Ты хочешь, чтобы меня завтра, как неверную жену, засунули в мешок вместе с дикими кошками и сбросили в воду? А перед этим самым прилюдно отстегали плетьми у позорного столба… Если тебя увидит начальник стражи?

Страх, один лишь безотчетный страх застыл на прелестном ее лице. Но он нисколько не портил ее, а лишь придал еще большее очарование.

– Сегодня, моя светлоликая госпожа, – жаркий и уверенный мужской шепот начал вселять в нее угасшие силы, – я заступил начальником стражи. Со мной токмо мои проверенные люди. В течение ближайших суток дворец в полной моей власти.