Муравьи на сахаре

– Хорошо-то хорошо. Да не очень, – развел руками Днепровский. – Вовка действительно может остаться без дальнего космоса. Сейчас ведь будет выпуск. Всех, кто прошел итоговые экзамены, распределят на продолжение обучения в команды к «взрослым» межзвездникам и межпланетникам. Соответственно, все лучшие места будут разделены между первой волной выпускников. И Вове вполне может достаться место на совершенно неинтересном маршруте типа «Земля – Луна – Венера». Или вообще достаться место на орбите Земли.

– А через год? – поднял брови Кирилл.

– Не знаю, – пожал плечами Днепровский. – По идее, освобождающиеся места должны распределяться между вновь выпускающимися. Ведь формально все прошлогодние выпускники сидят при деле. Распределение же было. Как это ты остался без работы? Ты чем занимался целый год, простите?

– Но должен же быть вариант.

– Не знаю! – огрызнулся Сергей.

– Бред какой-то, – рассердился Капустин.

Он встал и, пройдясь вокруг стола, остановился возле окна столовой.

– Вова сам виноват, – упрямо бросил Сергей.

– Сам. Но теперь что, не нужно ему помочь?

– Нужно. – Днепровский нахмурился и как-то весь подобрался, словно готовясь к надвигающейся стычке. – Я не говорю, что нужно отказать ему в помощи.

– А кажется, будто ты уже решил все для себя.

– В каком смысле?

– В таком, что уже списал Вовку за борт нашей Нерушимой.

– Чушь не неси! Чтобы помочь, нужно сначала разработать план оказания этой самой помощи. Он у тебя есть?

– Нет, – угрюмо буркнул Кирилл.

– Вот и у меня нет. Придумаем план тогда и начнем помогать.

Капустин ничего не ответил. Отвернулся от ребят и, скрестив руки на груди, стал смотреть в окно.

Серега прав, как ни крути. Зря он так вспылил. Теперь даже как-то неудобно перед другими. Как будто действительно только он один беспокоится о Вовке.

В раскрытое окно вместе с птичьим щебетом ворвался теплый весенний ветерок, принесший с собой упоительный запах сирени. Вдалеке показалась компания старшеклассниц. Одетые в спортивные костюмы девушки, что-то весело обсуждая и смеясь, бежали в сторону спортивного комплекса. Одна из них, бегущая впереди, была очень хорошо знакома ребятам. Света, спортсменка, комсомолка и настоящая красавица. С Ильей они были парой, как говорится, на загляденье.

«Сборная школы по волейболу играет, должно быть, в последний раз», – подумалось Капустину, и в следующий миг ему стало невыразимо тоскливо от того, что это все скоро закончится. Еще каких-то пару месяцев – и все. Они навсегда покинут территорию школы, которая за столько лет стала им родной. Не будет больше вот этого открытого окна, этого подноса с опустевшими стаканами. Не будет столовой и этих прекрасных, таких веселых девчонок. Вернее, все будет. Из его жизни не исчезнут бесследно ни окно, ни девчонки, ни томатный сок, будь он неладен. Но все это будет уже другим. Возможно, даже таким же вкусным, веселым и свежим. И сирень будет пахнуть почти так же. Но все же не так.

Не будет больше его друзей. Их пятерка вскоре перестанет существовать. Разлетится в разные стороны. И тогда, по воле обстоятельств, они нарушат клятву, которую торжественно дали на первом году обучения: дружить до скончания времен и никогда не расставаться.

Их дружная команда получила название «Цитадель» – его предложил Беляков, вычитав красивое слово в одной из книжек про сражения прошлых веков. В дальнейшем же, через пару лет, к слову «цитадель» намертво приросло слово «нерушимая», являющееся ключевым в определении судьбы и долговечности их дружбы.

Текст клятвы придумал Днепровский. Неутомимый и полный самых разных идей, он, казалось, был нескончаемым источником позитива и прекрасного настроения. Днепровский фонтанировал всевозможными замыслами. Застать его в унынии или чем-то подавленным было так же легко, как повстречать в лесу сказочного единорога. Нельзя сказать, что у Сергея никогда не возникало проблем. Но он все переживал внутри себя, не делясь никогда и ни с кем своими тревогами. И выдавал друзьям только финальный результат, как правило, являвшийся очередной победой.

Илья Беляков. Самый немногословный и тихий участник Нерушимой. Показывающий прекрасные результаты во всем, что касалось учебы, будь то теоретические знания или же физическая подготовка. Он был самым крупным среди всей пятерки. Всегда встречал каждого из друзей неизменной приветливой улыбкой, резко контрастирующей с грустными глазами, ставшими такими семь лет назад, когда его отец пропал в космосе. Поиски, проводимые в течение года, успехом не увенчались, и экипаж космического корабля «Гиперион» был признан сначала пропавшим без вести, а по прошествии пяти лет – погибшим. Илья с тех пор на эту тему ни с кем особо не разговаривал, но было видно, что единственной его мечтой с того времени стало получение звания космолетчика. Возможно, он до конца не верил в официальный отчет о смерти Алексея Белякова и надеялся собственными силами разыскать пропавшего без вести отца.

Вова Травин. Такой же неунывающий и оптимистично настроенный, как и Днепровский, так же целенаправленно идущий к своей цели, как и каждый из ребят. Единственное, что он любил больше, чем космос, это свои увлечения, занимающие все его немногочисленное свободное время. Первым его хобби была кулинария. Вова готовил, как Ватель, Огюст Эскофье, Люсьен Оливье и Вильям Похлебкин в одном лице. Его мозг постоянно изобретал различные рецепты, которые он умудрялся опробовать на друзьях. Второй же его страстью были и оставались девушки. Вова любил их. Казалось, он любил их всех, восхищаясь красотой всего женского рода и каждой из его представительниц в отдельности.

Дима Махов, стремящийся во всем и всегда быть первым. Он появился на второй или третий месяц после начала обучения. Вошел в их комнату в каком-то дурацком пиджаке и чуть ли не с порога стал пытаться установить свои правила и демонстрировать замашки на лидерство. Успевшие к тому времени крепко сплотиться четверо друзей хорошенько его поколотили. Махова спас проходящий мимо восьмой комнаты преподаватель Николай Германович. Спрятав за свою широкую спину раскрасневшегося и потрепанного новичка, учитель поинтересовался, что тут, собственно, происходит. И, убедившись в своих догадках, устроил долгую беседу с каждым из четырех «защитников Цитадели».

Несмотря на то, что инцидент был исчерпан, в первые несколько месяцев Махову пришлось несладко. Четверка друзей упорно не желала видеть нового соседа по комнате одним из членов своей тайной организации. То, что это тайная организация, Диме было объявлено открыто. Но в чем заключалась ее суть и что предстояло сделать для того, чтобы стать ее полноправным участником, для Махова оставалось тайной за семью печатями. Можно только представить, что творилось в душе у мальчишки, который, по сути, стал изгоем маленького социума.

В конце концов, отношения между ними медленно, но верно начали налаживаться. Во-первых, их объединяла одна зона обитания, а во-вторых, Махов оказался на удивление способным учеником. Он легко преодолевал физические нагрузки, а своей усидчивостью и целеустремленностью не оставлял ни единого шанса даже самым трудным задачам из учебников. Со временем между ним и Беляковым установилось некое неафишируемое соперничество. Что, впрочем, обоим им было только на пользу.

Да. Все они скоро уйдут из жизни Кирилла.

Он усмехнулся про себя. А как бы охарактеризовал его, Кирилла Капустина, кто-нибудь из его друзей?

Глава вторая. Очередная

– Вероятность неудачи есть всегда! – Коренков в сердцах дернул стягивающий ворот галстук. Ему было душно и жарко, несмотря на работающий кондиционер.

Пиджак уже час как висел на спинке стула. Главный конструктор торопливо шагал по комнате, каждые несколько секунд с тревогой глядя на ряд больших экранов. На них были выведены камеры со стартовой площадки, обзор внутренней капсулы звездолета и мониторы компьютеров рабочей группы. Многочисленные столбцы и строчки всевозможных показателей минуту назад загорелись зеленым цветом. Финальный тест всех систем закончен. Корабль готов к своему первому межзвездному полету.

– Ну, Миша, – первый помощник развел руками, – выходит, тогда нужно отменять старт.

– Почему?

– Потому, что если тебя послушать, то надеяться вообще ни на что нельзя. Даже на показатели готовности систем. Потому что вдруг внутри что-то испортилось и, вместо красного, на экране зеленый выскочил?

– У тебя что, – взвился Коренков, – компьютеры дальтониками стали?

– Следуя твоей логике, я не могу исключить эту возможность.

– Слава, ну что ты перевираешь меня?!

– Я не перевираю, Миш. Я пытаюсь показать тебя со стороны. Думаешь, я не понимаю, что одна малейшая неточность – и все опять полетит к чертям собачьим? Годы работы! Миллионы часов! Сотни предприятий! Человеческие жизни, в конце-то концов! Я это понимаю. И ты. И вон Лешка Страхов. И все это тут понимают не хуже тебя. Но мы творим историю человечества. Мы все тут первопроходцы. От нас может вообще ничего не остаться потом, ни одной строчки для истории. Запомнят только тех, кто совершит этот первый шаг, а не тех, кто помогал им занести ногу. Так что же теперь, не рисковать? Все впустую?

– Да я все это понимаю. Нервы, черт бы их побрал! – Коренков нацепил на голову наушники с гарнитурой связи, до этого висевшие у него на шее. – Илья!

– Слушаю, Михаил Федорович. – Голос Белякова раздался в помещении командного пункта. Спокойный и уверенный, как будто это не он через несколько минут отправится в глубокий космос и первым в истории человечества своими глазами увидит сияние чужой звезды.

– Как настроение?

– Хорошее. – В голосе послышалась улыбка. – А у вас?

– Машина! – пропыхтел над ухом Коренкова Малыгин, штатный врач Центра управления полетом. – На кардиограмму посмотри! – И пихнул главному конструктору под нос планшет с движущейся ЭКГ.

– Я в этом понимаю еще меньше, чем ты в двигателях.

– Так все хорошо же. Вон синус. Семьдесят в минуту, как будто книжку читает сейчас.

– Илья, десятиминутная готовность. – Коренков отмахнулся от Малыгина. – Все системы в норме. Как слышишь меня?

– Слышу хорошо, – подтвердил космолетчик. – Десятиминутная готовность. Закрываю гермошлем. К старту готов.

– Площадка пуста? – Коренков нахмурил брови, осматривая изображения с внешних камер. – Все службы эвакуированы?