Неандертальский параллакс. Гибриды

Они ехали дальше. Шоссе повернуло прочь от Джорджиан-Бей. По обе стороны дороги появились скальные обнажения Канадского щита и островки соснового леса.

– Ты не задумывался о будущем? – спросила Мэри через некоторое время.

– Последнее время я только о нём и думаю.

– Я имела в виду наше будущее, – сказала Мэри.

– Я тоже.

– Я… ты только не обижайся, но я считаю, что мы должны хотя бы обсудить такую возможность: что, если, когда мне придёт время возвращаться, ты вернёшься вместе со мной? Ну то есть поселишься в моём мире постоянно.

– Зачем? – спросил Понтер.

– Ну здесь мы сможем быть вместе всё время, а не только четыре дня в месяц…

– Так-то оно так, – сказал Понтер, – но… но там у меня вся жизнь. – Он поднял свою массивную руку. – Да-да, я знаю, что твоя жизнь здесь, – быстро произнёс он. – Но у меня ведь ещё Адекор.

– Может быть… я не знаю… может быть, Адекор тоже поехал бы с нами?

Понтерова сплошная бровь немедленно взлетела на надбровье.

– А партнёрша Адекора, Лурт Фрадло? Она тоже с нами поедет?

– Ну она…

– А Даб, сын Адекора, который через год должен переехать жить к нему? И, разумеется, партнёрша самой Лурт, и партнёр её партнёрши, и их дети. И моя младшая дочь, Мегамег.

Мэри шумно выдохнула.

– Я знаю, я знаю. Это совершенно непрактично, вот только…

– Что?

Она сняла одну руку с руля и сжала его бедро.

– Понтер, я так сильно тебя люблю. Видеться с тобой только четыре дня в месяц…

– Адекор очень сильно любит Лурт, но тоже видится с ней только в эти дни. И я очень любил Класт, хотя наши встречи длились те же четыре дня. – Его лицо было бесстрастно. – Мы так живём.

– Я знаю. Я просто обдумываю возможности.

– А ведь есть и другие проблемы. Ваши города нестерпимо воняют. Я не думаю, что смогу выдерживать это постоянно.

– Мы могли бы поселиться за городом. Где-нибудь вдали от городов, от машин. Где-нибудь, где воздух чист. Мне неважно, где жить, если вместе с тобой.

– Я не могу оставить свою культуру, – сказала Понтер. – Как и бросить семью.

Мэри вздохнула:

– Я знаю.

Понтер несколько раз сморгнул.

– Хотел бы я… хотел бы я предложить решение, которое сделало бы тебя счастливой.

– Речь не только обо мне, – сказала Мэри. – А что сделало бы счастливым тебя?

– Меня? – переспросил Понтер. – Я был бы доволен, если бы ты встречала меня в Центре Салдака каждый раз, когда Двое становятся Одним.

– И тебе бы этого хватало? Четырёх дней в месяц?

– Мэре, ты должна понять: я и представить себе не могу чего-то большего. Да, в твоём мире мы проводили вместе много дней подряд, но когда я здесь, то очень скучаю по Адекору.

По выражению лица Мэри Понтер, должно быть, заключил, что его слова её огорчили.

– Прости, Мэре, – продолжил он, – но ты не можешь ревновать меня к Адекору, это совершенно неуместно.

– Неуместно! – воскликнула Мэри, но потом сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. – Да, ты, конечно, прав. Я это понимаю – по крайней мере, умом. И я пытаюсь примириться с этим на уровне чувств.

– Если это для тебя что-то значит, Адекору ты очень нравишься, и он желает тебе только добра. – Понтер помолчал. – Ты ведь тоже ему этого желаешь, правда?

Мэри ничего не сказала. Солнце висело низко над горизонтом. Машина летела вперёд.

– Мэре? Ты ведь желаешь добра Адекору, правда?

– Что? – встрепенулась она. – О, конечно. Конечно.

Глава 5

Пять десятилетий назад мой предшественник в Овальном кабинете, Джон Фицджеральд Кеннеди, сказал: «Пришло время делать большие шаги – время для нового великого американского проекта»[14 - Слова, сказанные Кеннеди 25 мая 1961 года в речи, положившей начало американской программе пилотируемых полётов на Луну. (Прим. пер.)]. В то время я был простым мальчишкой из негритянского гетто в Монтгомери, но я прекрасно помню, как от этих слов у меня по спине пробежали мурашки…

Мэри и Понтер въехали в переулок, ведущий к дому Рубена Монтего, около семи часов вечера. И Луиза и Рубен ездили на «Фордах Эксплорерах» – несомненное свидетельство того, с усмешкой подумала Мэри, что они созданы друг для друга. У Луизы машина была чёрная, у Рубена – тёмно-бордовая. Мэри припарковалась, и они с Понтером подошли к парадной двери. Проходя мимо машины Луизы, генетик хотела было потрогать рукой капот, но она и так была уверена, что он уже давно остыл.

Рубен владел участком площадью в пару акров в Лайвли, крошечном городке неподалёку от Садбери. Мэри нравился его дом – двухэтажный, просторный и современный. Она позвонила в дверной звонок, и мгновением позже появился Рубен, из-за плеча которого выглядывала Луиза.

– Мэри! – воскликнул Рубен, сгребая её в охапку. – И Понтер! – сказал он, выпустив Мэри и обняв его тоже.

Рубен Монтего был подтянутым тридцатипятилетним мужчиной, чернокожим, с гладко выбритой головой. На нём была футболка с логотипом «Торонто Блю-Джейз»[15 - Профессиональный бейсбольный клуб.] на груди.

– Входите, входите, – сказал Рубен, впуская их в дом с прохладного вечернего воздуха. Мэри скинула туфли, Понтер – нет, потому что не носил обуви. На нём были неандертальские штаны, которые расширялись книзу, превращаясь во что-то вроде встроенных мокасин.

– Карантинное воссоединение! – объявил Понтер, оглядывая их маленькое сообщество. Так оно и было: они вчетвером оказались заперты в этом доме по приказу канадского Минздрава, когда Понтер во время своего первого визита на эту Землю внезапно заболел.

– Истинно так, друг мой, – ответил Рубен на заявление Понтера. Мэри огляделась. Ей очень нравилась здешняя мебель – органичное сочетание карибского и канадского стилей, повсюду тёмное дерево и встроенные книжные шкафы. Сам Рубен был довольно неряшлив, но его бывшая жена, очевидно, обладала отменным вкусом.

Мэри обнаружила, что, попав в дом, моментально расслабилась. Разумеется, сыграло свою роль то, что именно здесь зародилась её любовь к Понтеру, или то, что этот дом стал для неё надёжным убежищем, охраняемым офицерами федеральной полиции, всего через два дня после того, как Корнелиус Раскин изнасиловал её в кампусе Йоркского университета в Торонто.

– Сейчас для этого уже не совсем сезон, – сказал Рубен, – но ещё можно попробовать устроить барбекю.