Неандертальский параллакс. Гибриды

Лицо Кейши стало немного виноватым.

– Я-то вас сразу узнала. – Она понизила голос: – Но мы не должны подавать виду, что знаем тех, с кем познакомились в Центре, если только они сами нас не узнают. Это часть политики по охране анонимности.

Мэри кивнула. Под «Центром» имелся в виду центр помощи жертвам изнасилований Лаврентийского университета, куда Мэри приходила за консультацией после того, что случилось в кампусе Йоркского.

– Как у вас дела, Мэри? – спросила Кейша.

Они остановились неподалёку от киоска «Тим Хортонс» с пончиками и кофе.

– У вас найдётся минутка? – спросила Мэри. – Угощу вас кофе.

Кейша взглянула на часы.

– Да, конечно. Или… или, может быть, лучше подняться наверх? Ну вы знаете – в Центр?

Мэри покачала головой:

– Нет. Нет, в этом нет необходимости. – Тем не менее она молчала, обдумывая вопрос Кейши, пока они шли десяток метров, отделяющий их от «Хортонса». А собственно, как у неё дела?

«Тим Хортонс» была единственной сетью, где Мэри иногда удавалось разжиться любимым напитком – кофе с шоколадным молоком, поскольку у них часто одновременно случались открытые упаковки шоколада и обычного молока. Она объяснила, что ей нужно, и ей сделали как надо. Кейша заказала яблочный сок, и Мэри расплатилась за них обеих. Они сели за один из двух крошечных столиков у стеклянной стены перехода: обычно здесь покупали кофе и тут же бежали дальше, не задерживаясь.

– Я хотела вас поблагодарить, – сказала Мэри. – Вы тогда были так добры ко мне…

Ноздря у Кейши была проколота крошечным гвоздиком с блестящим камешком. Она чуть склонила голову, и камешек сверкнул, поймав солнечный луч.

– Для этого мы и существуем.

Мэри кивнула:

– Вы спросили, как у меня дела, – продолжила она. – В моей жизни снова появился мужчина.

Кейша улыбнулась:

– Понтер Боддет, – сказала она. – Я читала про вас в «Пипл».

Сердце Мэри подпрыгнуло.

– В «Пипл» была статья про нас?

Кейша кивнула:

– На прошлой неделе. Удачное фото вас с Понтером в ООН.

Какой ужас, подумала Мэри.

– Понтер мне очень помог.

– Он планирует принять то предложение позировать для «Плейгёрл»?

Мэри улыбнулась. Она почти забыла про это; предложение поступило во время первого визита Понтера, когда они находились на карантине. Часть Мэри была бы рада похвастаться сложением своего мужчины перед теми красотками, от которых она натерпелась в школе, – футболисты, с которыми они встречались, рядом с Понтером смотрелись бы жалкими доходягами. В другой же её части щекотала самолюбие мысль, что Кольм уж точно не устоит перед тем, чтобы полистать журнал и узнать, что же у этого неандертальца есть такого, чего нет у него…

– Не знаю, – ответила Мэри. – Когда Понтер узнал об этом приглашении, он рассмеялся и больше о нём не упоминал.

– Ну если он когда-нибудь соберётся, – с улыбкой сказала Кейша, – я бы хотела экземплярчик с автографом.

– Без проблем, – сказала Мэри. И вдруг осознала, что и правда так думает. Она никогда не забудет о своём изнасиловании – как, наверное, и Кейша не смогла забыть о своём, – но сам факт, что она способна шутить о мужчине, позирующем голым для развлечения женщин, означало, что они проделали большой путь.

– Вы спросили, как у меня дела, – снова сказала Мэри и помолчала. – Лучше, – с улыбкой сказала она, протянула руку и положила ладонь на руку Кейши. – Лучше с каждым днём.

* * *

Допив кофе и попрощавшись с Кейшей, Мэри поспешила в книжную лавку, купила там четыре книжки в мягкой обложке и быстро вернулась в комнату C002B, чтобы забрать оттуда Понтера. Через главный холл они вышли на стоянку. Был прохладный осенний день, и здесь, в четырёхстах километрах к северу от Торонто, почти все листья уже опали.

– Дран! – воскликнул Понтер. – «Изумление!» – перевёл Хак через внешний динамик.

– Что? – переспросила Мэри.

– Что это такое? – спросил Понтер, указывая рукой:

Мэри взглянула в ту сторону, пытаясь сообразить, что могло привлечь его внимание, а потом рассмеялась.

– Это собака, – сказала она.

– Моя Пабо – собака! – заявил Понтер. – И здесь я тоже уже встречал собакоподобных существ. Но это! Такого я в жизни никогда не видел. – Собака и её владелица приближались к ним. Понтер склонился, уперев руки в колени, чтобы поближе рассмотреть маленькое животное, которое вела на поводке привлекательная молодая женщина. – Она похожа на колбасу! – объявил он.

– Это такса, – возмутилась женщина; она совершенно не растерялась при виде знаменитости, которую не могла не узнать.

– Это… – начал Понтер. – Простите, пожалуйста, это какая-то родовая травма?

Судя по голосу, женщина уже была на взводе.

– Нет, он такой и должен быть.

– Но ноги! Уши! Туловище! – Понтер выпрямился и покачал головой. – Собака – это охотник, – заявил он с таким видом, словно животное перед ним было насмешкой над всеми правилами приличия.

– Таксы – охотничьи собаки, – резко ответила женщина. – Их разводили в Германии, чтобы охотиться на барсуков. По-немецки порода называется дахсхунд: «дахс» – по-немецки «барсук». Видите? Их форма позволяет им преследовать барсука в норе.

– О, – сказал Понтер. – Э-э… простите меня, пожалуйста.

Женщина немного смягчилась.

– Вот пудели, – сказала она с презрительным фырканьем, – это действительно не пойми что.

* * *

По прошествии некоторого времени Корнелиус Раскин уже не мог отрицать, что чувствует себя как-то иначе – и что это началось значительно быстрее, чем он думал. Сидя в своём «пентхаузе в трущобах», он скармливал Гуглу запрос за запросом; его результаты улучшились после того, как он узнал, что в медицине кастрация называется орхиэктомией, и когда он начал целенаправленно исключать из выборки слова «собака», «кот» и «лошадь».

Раскин быстро обнаружил на веб-сайте Плимутского университета схему, озаглавленную «Влияние кастрации и замещения тестостерона на сексуальное поведение самцов», которая демонстрировала быстрое падение сексуальной активности у кастрированных морских свинок.