Лебединая песнь

– Кое-кто забрал у меня одну вещицу, – ответила она, запахнула манто на груди, чтобы согреться, и полезла дальше.

Впервые в жизни она надела норку. Когда она добралась до вершины хребта, ее охватило дикое желание закричать: «Эй, вы, там, бедные мертвые грешники! Перевернитесь и посмотрите на леди!»

Во всех направлениях простирался разрушенный город. Сестра Жуть стала спускаться по склону хребта. За ней по пятам шел Арти Виско. Он все еще тараторил про Детройт, обувь и поиски телефона, но Сестра Жуть перевела разговор на другую тему.

– Покажите, где вода, – сказала она ему, когда они спустились.

Он, озираясь, постоял с минуту, будто раздумывая, где же остановка автобуса.

– Сюда, – наконец махнул он рукой, и они опять стали карабкаться по крутым завалам из битого кирпича, искореженных автомобилей и перекрученного металла. Под ногами лежало так много трупов, в разной степени изуродованных, что Сестра Жуть перестала испуганно вздрагивать, когда наступала на тело.

Стоя на вершине завала, Арти показал:

– Вот он.

Внизу из трещины в бетоне бил водяной фонтан. На востоке в небе сквозь облака проскакивала сеть красных всполохов, за которыми следовали глухие сотрясения земли: где-то гремели взрывы.

Они спустились в долину и пошли через остатки того, что днем раньше было сокровищами цивилизации. Обгоревшие картины, все еще в рамах, оплавленные телевизоры и стереоприемники, изуродованные остатки серебряных украшений и золотых бокалов, чашек, ножей, вилок, канделябров, проигрывателей, ведерок для шампанского, черепки того, что представляло собой бесценное искусство, античные вазы, статуи в стиле ар-деко, африканские скульптуры и уотерфордский хрусталь.

Сверкнула молния, на этот раз ближе. Багровые блики осветили обломки бижутерии и ювелирных изделий, рассыпанных на месте катастрофы, – ожерелий и браслетов, колец и булавок.

Сестра Жуть нашла указатель с названием улицы, торчавший из завала, и чуть не рассмеялась, но испугалась, что если засмеется, то не остановится, пока мозги не станут набекрень. На указателе было написано: «Пятая авеню».

– Видите? – В обеих руках Арти держал по норковому манто. – Я же говорил, тут есть еще.

Он стоял, по колени утопая в почерневшей роскоши: накидки из леопардовых шкур, горностаевые мантии, жакеты из котика. Он выбрал лучшее пальто, какое смог найти, и с трудом надел его.

Женщина остановилась, чтобы порыться в куче кожаных сумок и чемоданов. Она раскопала большую сумку с прочной ручкой и закинула ее на плечо. Теперь она уже не чувствовала себя так, словно чего-то не хватает. Она взглянула на почерневший фасад здания, из которого взрывом выбросило всю эту кожгалантерею. Ей удалось разобрать остатки вывески: «Гуччи». Видимо, это была лучшая сумка, которую она когда-либо носила.

Они почти добрались до фонтана, когда вспышка молнии отразилась в неких рассыпанных среди обломков предметах, засверкавших, словно угольки костра. Сестра Жуть остановилась, нагнулась и подняла с земли одну из этих маленьких «звезд» – кусок стекла размером с кулак. Стекло спеклось, и в нем застыла россыпь мелких рубинов, горевших яркими переливами. Она огляделась вокруг и увидела, что повсюду разбросаны слитки, оплавленные жаром в различные формы, будто бы выдутые сумасшедшим стеклодувом. От здания ничего не осталось, кроме стены из зеленого мрамора. Но когда она посмотрела на уцелевшие слева развалины и прищурилась, чтобы лучше видеть при мутном освещении, то прочла на арке из разбитого мрамора буквы «ТИФ…НИ».

«Тиффани», – догадалась она.

Так… если тут был магазин Тиффани… тогда она стоит прямо перед…

– Нет, нет, – прошептала она, и слезы полились из ее глаз. – О нет… о нет…

Сестра Жуть стояла рядом со своим волшебным уголком – перед магазином хрусталя Штойбена. А то, что было прекрасными шедеврами, стало бесформенными слитками у нее под ногами. Место, куда она приходила помечтать над выставками бездушного стекла, исчезло, было снесено до основания и разметено. Вид этой свалки по контрасту с запомнившимися витринами потряс ее воображение, будто двери в рай с грохотом захлопнулись у нее перед носом.

Она стояла неподвижно, только слезы медленно ползли по щекам, обезображенным волдырями.

– Поглядите-ка сюда, – позвал Арти и поднял деформированный стеклянный восьмигранник, полный бриллиантов, рубинов и сапфиров. – Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное? Смотрите! Их полно в этом чертовом месте!

Он погрузил в кучу ладонь и вынул пригоршню оплавившегося стекла, усыпанного драгоценными камнями.

– Эгей! – Его хохот напоминал ослиный крик. – Мы богачи, леди! Что пойдем покупать в первую очередь?

Все еще хохоча, он подбросил куски стекла в воздух.

– Все, что угодно, леди! – орал он. – Я куплю вам все, что захотите!

Сверкнула молния, и Сестра Жуть увидела, как уцелевшая стена магазина хрусталя Штойбена засветилась мерцающими вспышками красных рубинов всех оттенков, изумрудов глубоких цветов, сапфиров полночной голубизны, дымчатых топазов и прозрачных алмазов. Она подбежала к стене – под ногами хрустела щебенка – и протянула руку, чтобы коснуться ее. Стена была усыпана драгоценными камнями. Сестра Жуть поняла, что все сокровища «Тиффани», «Фортунофф» и «Картье», должно быть, выбросило из зданий, фантастическим ураганом драгоценностей пронесло по Пятой авеню и перемешало с расплавленным стеклом статуй волшебного для нее места. Сотни драгоценных камней в искореженной стене зеленого мрамора на несколько секунд задержали в себе свет молнии, а затем свечение затухло, точно выключили многоваттную лампу.

«Хлам, – подумала она. – Страшный, страшный хлам…»

Она отступила назад. Слезы жгли глаза. Одна нога поскользнулась на стекле, и женщина с размаху села. Она сидела, не находя в себе желания снова встать.

– Что с вами? – Арти осторожно подошел к ней. – Вы не ушиблись, леди?

Она не ответила. Она устала, вымоталась и решила задержаться здесь, в развалинах волшебного места, и, может быть, недолго отдохнуть.

– Вы собираетесь вставать? Вон, почти рядом вода.

– Оставьте меня в покое, – бессильно сказала она. – Уходите.

– Уходить? Леди, а куда, черт возьми, мне идти?

– Мне все равно. Мне на это наплевать. Слюной.

Сестра Жуть наскребла пригоршню оплавленных стекляшек и золы и медленно просеяла их сквозь пальцы. Какой смысл делать еще один шаг? Маленький толстяк прав. Идти некуда. Все пропало, сожжено и разрушено.

– Надежды нет, – прошептала она и глубоко зарылась рукой в золу рядом с собой. – Надежды нет.

Она сжала несколько слитков стекла и подняла их, чтобы посмотреть, в какую пустышку превратились ее мечты.

– Что это за чертовщина? – спросил Арти.

В руке Сестры Жуть лежало большое стеклянное кольцо в форме бублика. Посередине находилось отверстие диаметром в шесть-семь дюймов. Толщина самого кольца была около двух дюймов, а диаметр – около семи. По окружности через неодинаковые интервалы рельефно выступали пять стеклянных шипов, один – тонкий, как сосулька, второй – шириной с лезвие ножа, третий – изогнутый крючком, а остальные два – просто бесформенные. Внутри стекла была заключена сотня темных овалов и квадратов различного размера, в глубине их соединяла странная паутина линий.

– Барахло, – пробормотала она и хотела было бросить находку обратно в золу, но тут снова сверкнула молния.

Стеклянная безделушка неожиданно брызнула ярким светом, и на мгновение Сестра Жуть подумала, что кольцо воспламенилось в ее руке. Она взвизгнула и уронила его, а Арти заорал:

– Господи!

Свет исчез.

Женщина осмотрела дрожащую ладонь и пальцы, чтобы убедиться, что не обожглась; тепла не было, лишь ослепительная вспышка. Сестра Жуть все еще чувствовала, как свет пульсирует под веками.

Она потянулась к кольцу, но отдернула руку. Арти приблизился и наклонился в нескольких футах от нее.

Сестра Жуть притронулась к диковинке и опять отдернула руку. Стекло было гладким, как прохладный бархат. Она задержала на нем пальцы, потом сжала его в ладони и подняла из золы. Оно оставалось темным. Женщина стала рассматривать его и почувствовала, как колотится сердце.

В самой глубине стеклянного кольца притаился малиновый свет. Он начал разгораться в пламя, распространяться по паутине к другим вкраплениям внутри кольца, пульсируя и с каждой секундой становясь сильнее и ярче.

Рубин величиной с ноготь мерцал ярким красным цветом, другой рубин, поменьше, походил на горящую во тьме спичку. Третий сиял, как комета, а затем и четвертый, и пятый, впаянные в глубину прохладного стекла, начали подавать признаки жизни. Красный свет непрестанно пульсировал, и Сестра Жуть почувствовала, что его ритм совпадает с биением ее сердца.

Другие рубины переливались, вспыхивали, как угольки. Внезапно чистым бело-голубым светом проявился бриллиант, а сапфир в четыре карата засиял ослепительным ярко-синим. Когда биение сердца Сестры Жуть участилось, ускорилось и мерцание сотен камней, заключенных в стеклянном кольце. Изумруд отзывался прохладным зеленым светом, грушевидный бриллиант горел раскаленной белизной, топаз – пульсирующим темным красно-коричневым. Рубины, сапфиры, бриллианты и изумруды десятками пробуждались, свечение трепетало, пробегая по паутине, пронизывавшей толщу стекла. Нити драгоценных металлов – золота, серебра и платины, – заключенные в стекле, тоже светились и служили как бы бикфордовыми шнурами, от них становились еще ярче вспышки изумрудов и топазов, разгорался пурпур аметистов.